Сто дверей

Жители района реагировали на его появление на их бледном горизонте радостно, были благодарны ему за бесплатный спектакль и всячески его поддерживали, свистели ему вслед, а некоторые даже приветственно махали шарфами из окон автомобилей и стремились переехать. Самые изобретательные спускали с поводков собак и смотрели, кто быстрее добежит до ближайшего подъезда. Через три дня такого марафона операция «Время спорта в спальном районе Киева» была досрочно завершена.

С бегом в Германии у меня всё обошлось без элементов драмы и вообще какого бы то ни было спектакля. Все бежали, и я побежала. Муж бежал, его студенты бегали, соседка бежала, случайные знакомые бежали, весь парк Фридрихсхайн вместе с Кройцбергом и Марцаном в Берлине бежал. Да что там – весь Унтер ден Линден бежал вместе с Бранденбургскими воротами, Потсдамской площадью и резиденцией канцлера. Мне ничего другого не оставалось, как тоже побежать. Ведь в сущности человека определяет не то, что он о себе думает, а то, как ведут себя те, кто его окружает. А меня окружали те, кто бегает. Ничего удивительного.

Яцек купил мне эквипмент, точь-в-точь как свой, облегающий костюм с фосфоресцирующими полосками в стиле «тир-лим-бом-бом, а гном идёт купаться», кроссовки цвета недозревшего лимона, три пары сменных носков, мама связала мне сиреневую мохеровую шапочку с начёсом, вместе мы состригли кончики пальцев со старых прохудившихся перчаток, и я превратилась из человека нормального в человека бегающего.

Сначала я просто бегала. До соседнего столба и обратно. Потом бегала с удовольствием. Потом с поросячьим восторгом. Потом бегала потому, что не могла уже не бегать. Под конец я дошла до того, что даже сформулировала собственную философию бега, куда же без философии, если ты выпускница историко-теоретического факультета консерватории.

И эта моя философия состояла из описаний отдельных стилей, как кроль или баттерфляй в плавании, только глубже, и в отличие от других философий крепко была замешана на обязательном элементе чуда по типу гностиков. Например, можно просто бегать – быстро или медленно. А можно убегать – от проблем, страхов, напряжения, сложных ситуаций.

Когда убегаешь, то сначала кажется, что проблемы бегут вместе с тобой и не отпускают тебя ни на минуту. Но потом случается чудо. В определённый момент ты забываешься, переключаешься на что-то другое, а очнувшись, видишь, как проблемы становятся всё меньше и меньше, пока совсем не исчезают где-то далеко на горизонте.

А ещё можно бегать и преодолевать грузность и неповоротливость собственного тела и земное притяжение. Сначала ты бежишь как будто сквозь густую кашу, с трудом переставляя ноги, на которых висят тяжёлые камни. Но потом опять случается чудо. Твоё внимание перескакивает на что-то другое, нить теряется, и ты вдруг чувствуешь удивительную лёгкость дыхания и непринуждённость движения, почти взлетаешь и захлёбываешься от благодарности всему, что тебя окружает, за просто счастье быть и жить.

А ещё можно бежать и решать всякого рода нерешаемые вопросы, на которые нет ответов. В этот момент тоже случается чудо. Но это чудо трудно описать. Потому что оно сугубо индивидуально и приходит исключительно на адрес получателя. Но всё-таки я попробую.

Однажды много лет назад, после защиты кандидатской диссертации в Киеве и возвращения в Германию, во время утренней пробежки у меня в голове стали крутиться вопросы: что делать? где работать? к кому обратиться? куда идти? Безвыходно и безрезультатно, снова и снова.

Бежать было ещё довольно долго, не меньше пяти километров. От напряжения дыхание сбивалось, ноги подкашивались, в боку покалывало, сердце ныло. Я видела перед собой окончание пути: где-то далеко, ещё три поворота, один круг и одна лестница, а потом по прямой – и к финишу. Я бежала. Сил становилось всё меньше и меньше. Но каждый шаг приближал меня к цели.

Каждый шаг приближал меня к успеху. Я продолжала бежать. Следила за ритмом движений: без скачков, синкоп и пауз, плавно и равномерно, только вперёд, правая нога, левая, и потом снова то же самое. Поддерживала дыхание – не слишком глубоко, не слишком часто. Делала то, что было нужно, чтобы прийти к цели, расслабиться и не мешать самой себе. И с каждым шагом расстояние сокращалось.

«Я бегу и каждый шаг приближает меня к цели», – повторяла я себе.

И это было ответом на мой вопрос: что делать? Да ничего!

Всё, что нужно для достижения цели, – это делать маленькие шаги, держать выбранное направление, не сопротивляться и позволять дороге тебя нести.

Цель у меня была тогда самая простая. Даже и не цель вовсе. Я хотела состояться в новой стране, выучить язык, найти работу, зарабатывать деньги, вырастить сына. Хотела быть счастливой. Ничего из ряда вон выходящего. И я продолжала делать маленькие шаги, не зная, что меня ждёт за поворотом, и не видя ничего перед собой. Иногда самые малюсенькие: каждый день выучивала по двадцать новых слов, слушала новости, разговаривала с людьми, читала книги, настраивалась на биение сердца странного и нового города.

А чаще всего ничего особенного не делала. Проживала каждый день в состоянии готовности и особого бодрствования, взращивая в себе новое «я», новую женщину, новый мир, новое понимание, новое сознание, новые привычки, новые ожидания, новое счастье, новое дыхание, новый пульс и новую шкуру, которые делали меня совместимой и жизнеспособной в той среде, в которой я оказалась, вспахивая и пестуя в ней место для самой себя. Другой.

Каждый шаг приближал меня к цели. Каждый шаг приближал меня к успеху.

Много лет спустя я прочла у какого-то индийского мудреца о философии маленьких шагов. И в этом состояло моё маленькое чудо.

Если просто реагировать на требования момента, выбрать направление и продолжать идти в этом направлении, шаг за шагом, не оглядываясь назад, без поворотов и ответвлений, то когда-нибудь густая лесная поросль уступит место широкой, залитой солнцем равнине. И ты увидишь облака. И горную цепь на горизонте. И необозримую даль. А оглянувшись вокруг, больше не найдёшь то место, с которого начался твой путь, – таким он был длительным и великим. И всё твоё существо просияет радостью и восхищением. И ты почувствуешь прилив новых сил.

Чтобы идти дальше. Шаг за шагом.

Наверное, это то, чему меня научил спорт. А может быть, я сама себя научила. Или придумала. Или увидела во сне. Не знаю. На то оно и чудо.

Чтоб ничего не знать.

ОБЫКНОВЕННАЯ МАГИЯ

Каждая страна порождает свои истории. Когда ты начинаешь жить в другой стране, понимать язык, на котором она говорит, её чувства и страхи, учишься держать в руке эти невидимые нити, эта страна в свою очередь начинает опутывать тебя нитями своих историй.

Эти истории поднимаются из глубин коллективного подсознательного, выползают из тёмных щелей памяти, бесшумно и не спеша, и сгущаются в плотный кокон. И ты обрастаешь новой кожей, как скафандром, который делает тебя пригодной для жизни на новой планете. Они рассказывают о людях, чувствах, страхах и обстоятельствах, о трудностях, удачах и поражениях. И о решениях, которые эти люди принимают. О всём, что поразило общественное воображение и заставило людей на мгновение остановиться, задрожать от страха или сжаться в марш-броске.

И это есть твои первые истории на этой новой и ещё не обжитой земле. И они, как всё, что с тобой случается в первый раз, делают из тебя то, что ты есть. И определяют то, что с тобой будет дальше.

В конце июня 2004 года в Берлине я впервые услышала слово мульти-культи.[12 - Multikulti или Multikulturalismus (нем.) – многокультурность, распространение на одной территории нескольких культур.] Это слово звучит немного смешно и забавно, как детский лепет на лужайке, и чем-то напоминает русское слово «мультик», или «культяпка», или голос Клары Румянцевой в озвучке зайца в «Ну, погоди!» Так оно и оказалось. Мульти-культи в Берлине было очень весело и классно, все народности, виды и подвиды мирно сосуществовали на одной территории, как когда-то в Советском Союзе, только без рабоче-крестьянской морали, нивелирующей все различия.

Никто друг друга не обижал, чёрные жили с белыми, христиане с мусульманами, гетеро с гомо. И вся эта многошерстность и многонациональность, и многолюдность, и несуразность без устали праздновала самое себя. Богатых не было. Одни бедные. Берлин так и назывался – arm aber sexy, бедный, но сексуальный.

Это выражение, arm aber sexy, принадлежит Клаусу Воверайту, который с 2001 по 2014 год занимал пост правящего мэра Берлина. Ему также принадлежит другая фраза, которая сделала его знаменитым и которую он произнёс 10 июня 2001 года в конференц-зале гостиницы Maritim на Фридрихштрассе, незадолго до объявления его кандидатуры на пост мэра: «Ich bin schwul und das ist auch gut so».[13 - Я гомосексуал и это хорошо (нем.).] И вошёл в историю не только Берлина, но и всей Германии.

Бедный, но сексуальный: все, кто живёт в Берлине, независимо от уровня доходов имеют неограниченный доступ к мировой культуре. В этом городе есть практически всё: парки и озера, история и современность, архитектура, живопись, музыка, прекрасные библиотеки и музеи с их несметными богатствами. По городу во всех направлениях можно ездить на велосипеде. Образование бесплатное. Медицина по страховке. Государство выплачивает дотации. Дети рождаются.

Каждый, кто отваживается на приключение под названием «Я остаюсь в Берлине», знает, что даже если представить себе самый худший вариант, самую неприятную ситуацию, когда ты останешься без денег и без работы один на один с судьбой в Берлине, ты всё равно сможешь вести наполненную смыслом, социально активную и востребованную жизнь с огоньком и насыщенной культурной программой. Жизнь с огоньком и с насыщенной культурной программой – что может быть лучше? Особенно для тех, кто устал от крысиных гонок достигательства и нуждается в небольшом личном отдыхе.

Первое время после свадьбы мы много ходили по гостям. Я обожала бывать в старых берлинских квартирах, как на экскурсии. У кого-то квартиры, как в военное время, всё ещё в конце двадцатого века отапливались углем и печкой буржуйкой. Как здорово! Эти экскурсии становились настоящим путешествием во времени. Многие жили в так называемых WG – Wohngemeinschaft, жилых объединениях по принципу совместного проживания, где каждый имеет собственную комнату и одну общую кухню. И здесь срабатывал эффект узнавания старых советских коммуналок с одним только различием – в них все были довольны и счастливы, и на человека приходилось по целой комнате.

Идея совместного проживания в одной большой квартире до сих пор популярна среди свободных художников, студентов и прочих людей, не связанных семейными обязательствами и воспитанием детей. Каждый из приглашённых на вечеринку приносил с собой какие-то продукты, кислое Кьянти из дрогерии Росманн[14 - Rossman Drogeriemarkt – популярная в Германии сеть хозяйственно-косметических магазинов, в которых продаются товары первой необходимости, в том числе продукты питания с маркировкой Био и некоторые лекарственные средства.] и потом гости вместе с хозяевами готовили ужин, например лабскаус – картофельное пюре, перемешанное с тёртой вареной свёклой и говяжьим консервированным мясом с кусочками маринованных огурцов, которые были в своё время популярны на корабельной кухне среди матросов Северного моря. Вместе готовили и вместе, как одичавшие матросы, поедали.

Это был совершенно новый опыт для меня. Хозяйке дома не надо было колотиться в одиночестве на кухне до посинения и индивидуально убиваться для праздника желудка гостей, которые являются на всё готовое и также быстро и категорически исчезают. Мульти-культи радостно совершало массовое кулинарное жертвоприношение. И это, несомненно, очень сближало.

Сближали не только кулинарные оргии, но сближала и общая судьба. Одна из любимых тем в Берлине того времени – это невозможность найти работу, Stelle. Слово Stelle, которое переводится как рабочее место или контракт, приобретало при этом совершенно мистический оттенок. Иметь Stelle, более того, unbefristete Stelle, неограниченный контракт – ну это было что-то из области фантастики. Сплошная магия. Такое случается не со всеми. А в жизни бывает то, что берлинцы называют не менее таинственным словом Projekt, которое переводится, как запланированное или уже начатое большое дело.

Весь смысл удачного существования в Берлине в том и состоял, чтобы найти проект. И стать частью запланированного или уже начатого большого дела. Всё остальное происходило уже само собой. Таков был закон социума для одичавших матросов, которые в свободное от поиска проектов время пили кислое «Кьянти» и занимались коллективным приготовлением лабскауса. Для того, чтобы найти проект, или наоборот, чтобы проект нашёл тебя, нужно было всего ничего – уметь вертеться, быстро брать то, что плохо лежит, вовремя оказаться в нужном месте среди нужных людей, вести small talk, держать ухо востро и выполнять другие базовые ритуальные действия.

Таким образом, большинство берлинцев, из тех, кто ещё надеялся найти работу, участвовали в проектах. Проекты длились от нескольких месяцев до нескольких лет. И всегда неизбежно когда-нибудь заканчивались. Как рано или поздно всё заканчивается в этой жизни. В Берлине работы нет – это одна из первых историй, которые услышали мои уши, а уши в свою очередь донесли её до моего сознания. Работа – это достижение. Свидетельство особых качеств. Награда. Признание особых заслуг. Она есть. И в то же время её нет. Для того, чтобы иметь работу, надо быть очень и очень, ну просто очень хорошим в своём деле. А это уже из разряда обыкновенной магии.

Для сравнения – на постсоветском пространстве работа всегда была. С единственной только разницей, что за неё мало платили. А так – работай не хочу. В Берлине сам факт работы – не важно, сколько за неё платят, – уже выносил тебя автоматически на высшую ступеньку общественной лестницы и повышал шансы на всё остальное.

И даже чтобы устроится уборщицей, необходимо было заполнять CV[15 - Curriculum vitae (лат.) – биография, резюме.] и участвовать в конкурсном отборе, включая интервью с работодателем, где тебе задают следующие вопросы: «Почему вы хотите работать именно у нас? Как вы видите своё будущее в этой профессии? Расскажите о себе». – «Я искусствовед с двумя высшими образованиями». – «Чем вы планируете заниматься в первый квартал вашей работы, если получите это место? Почему вы выбрали именно эту специальность? Какой ваш последний крупный проект?» – «Написание кандидатской диссертации». – «Спасибо, мы вам позвоним».

Одна особенная история попала в поле моего внимания, когда я уже научилась читать немецкие газеты. Речь шла о девушке лет двадцати пяти, назовём её Арианой. Ариана взяла кредит в банке под проценты. Не смогла его выплатить. Долг вырос до невероятных размеров. И чтобы его выплатить, ей понадобилась бы целая жизнь. Целая и неповторимая человеческая жизнь. Которой больше никогда не будет. Что бы она ни делала и куда бы ни бежала, всюду её преследовал долг, и он всё рос и рос, как раковая опухоль, и давал метастазы.

Ариана ещё не окончила университет, а долг уже был. Долг был, а будущего уже не было. И она не знала, что ей делать. Она бы начала работать. Но большая часть зарплаты бы уходила на выплату долга. Создала бы семью. Но большая часть доходов уходила бы на выплату долга. Без выходных. Без отпуска. Без каникул. И не было бы совершенно никакой возможности от него избавиться. Кроме как чуда. Или прыжка в другое измерение. Вот она и прыгнула в другое измерение – покончила жизнь самоубийством. Избавилась от долга.

Меня тоже всё больше и больше затягивало другое измерение жизни в новой стране, и я понимала по-немецки все лучше и лучше.

Однажды мне на глаза попалась ещё одна история. Муж и жена – назовём их Барбара и Рудольф, gut b?rgerlich, добропорядочные буржуа, средний класс, имели собственный дом, машину, движимое и недвижимое имущество. Потом в одночасье потеряли работу и вынуждены были перейти на государственную помощь, тогда это называлось Hаrtz IV – пособие по безработице II. Необходимо заметить, что в Германии помощь выделяется не просто так, одним махом и великодушно, а в обмен на выполнение определённых условий, например, уменьшение жилплощади, сокращение расходов на содержание, продажу предметов роскоши и декларацию выручки для учёта в государственных дотациях, и готовность выполнять любую работу, которую дадут. Никаких подработок. Ничего лишнего. Макароны gut und g?nstig, хорошие и дешёвые – это выражение уже давно стало торговой маркой во всех немецких супермаркетах и указывает на приемлемое качество продукта, который можно купить по самой низкой цене, кока-кола, бесплатные талоны на проезд в метро и вечный комплекс неполноценности и чувство вины – вот всё, на что ты имеешь право в оставшейся для тебя жизни.

Барбара и Рудольф всю жизнь прожили в собственном доме, и переход на госпомощь означал для них не просто катастрофу. Он означал потерю качества жизни. В итоге они совершили самоубийство. Сели в машину, закрыли дверь в гараж и включили мотор. Чтобы сохранить человеческое достоинство. Обоим едва исполнилось по пятьдесят лет.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Я всё увереннее погружалась в среду и реалии жизни в новой стране. И ничто не могло меня остановить. Одна история, прогремевшая в то время в прессе, о мужчине средних лет, назовём его Вольфганг, который точно так же потерял работу, не смог по возрасту найти новую, завладела моим воображением. Я просто не могла перестать о ней думать.

Однажды утром Вольфганг вышел из дома и больше не вернулся. Через несколько месяцев его нашли в лесу на охотничьей вышке, таких в немецких лесах много. Он жил там несколько недель и умер голодной смертью. Пока умирал, писал дневник, в котором подробно документировал все процессы, происходившие с его телом, а также редкие события в дни, непосредственно предшествовавшие его смерти.

В один из этих дней в лес забрела семья с маленьким ребёнком.

– Папа! Можно мне подняться на самый верх? – стал просить мальчик. Он смотрел на охотничью вышку и не мог от неё оторваться. Как будто в ней сосредоточился весь смысл его робкой и неуклюжей жизни.

– Ну пожалуйста, если ты меня любишь, папа, пожалуйста, – тянул малыш и всё время дёргал папу за рукав чёрной спортивной куртки марки Jack Wolfskin, «волчья шкура». Он смотрел, запрокинув голову, ветер мягко перебирал его волосы, и ему казалось, что на этой вышке он дотянется до самого неба, потрогает рукой облака, и они обожгут его освежающим холодком, как сладкая ментоловая пастила. Крыша из массивных, плотно сбитых досок защитит его от дождя и солнца. И там он совьёт для себя гнёздышко и останется жить навсегда. Он всё тянул и тянул за рукав куртки, и постепенно это становилось невыносимым.

Весь мир становился невыносимым. И в самом его центре – эта охотничья вышка.