Пора! Иначе он станет похож на Иванова, уставшего и разочарованного героя его ранней драмы.
Об Иванове Чехов пишет Суворину в декабре 1888 года: «…едва дожил он до 30–35 лет, как начинает уже чувствовать утомление и скуку». До 30–35 лет: снова эта тридцатка – далась она ему! Всюду маячит, неотступно преследует. И письмо написано не какого-нибудь, а 30 декабря: навязчивое, может, даже роковое совпадение.
Фатум, если по-латыни (а он, доктор Чехов, любит латинские выражения).
Глава четырнадцатая
Устранение времени: Чехов за письменным столом
И вот я отправляюсь к Чеховым в Кудрино: от Арбатской площади – Калашным переулком, у бывшего Кинотеатра повторного фильма (теперь там дорогой ресторан) пересекаю Большую Никитскую, затем – Тверской бульвар и дальше – по Малой Никитской до Садовой. Все это чеховская Москва, им исхоженная, высмотренная, досконально изученная. Неподалеку – те самые Бронные и Козицкие переулки, которые он вспоминал с такой любовью. С другой стороны – Пресня, Зоологический сад, где Чехов не раз бывал (о тамошних порядках им написан фельетон «Фокусники»), а еще дальше – Сухарева площадь с ее знаменитой толкучкой, Мещанские улицы, Виндавский вокзал.
Однажды в конце апреля 1889 года Чехов до часу ночи засиделся на заседании Общества драматических писателей и композиторов и домой возвращался пешком по ночной Москве: «После комитета я прошелся пешком от Сухаревой до Кудрина с В. Александровым. Потом, простившись с ним, долго стоял у ворот и смотрел на рассвет».