Короткие истории

3.

Вот я, – я уже дожил до возраста, который в древние времена считали бы солидным, и был бы я довольно зрелым в свои годы в те времена. А сейчас я стал наблюдать вот что: мы с моими братьями скоро перейдем в разряд своих родителей. Нам еще лет пять-шесть до этого возраста примерно. Приблизительно.

У Лехи скоро родится ребенок. Вот так. Мы были сами детьми… Ну вы поняли… Не буду развивать. Он мне говорил по пьянке: – «Мы решили, что стали старые с Юлькой, и решили что ребенка пора». – Ну что я подумал на это? – Ну, это люди с «Тракторного», у них там все быстро происходит, так как это коллективное бессознательное там работает у них по-особому: нужно быстрее прожить среди этих пятиэтажек и скорее повзрослеть, стать как родители; вон, Парашютист Саня как-то познакомил Наташку с Витьком, просто познакомил в свое время. А они стали встречаться, и чуть ли ни тут же женились. Люди живут так, как им диктовали их родители. Есть ли это плохо? Нет, не есть. Но это устаревшая форма отношений. И мои родители в свое время поженились быстро. Кстати тоже на Тракторном. По сути, казалось бы, и я должен найти женщину уже и жениться. На Тракторном. Для продолжения традиции. Так? Вроде бы логически так. Но мне от этой логической цепочки не по себе как-то делается.

Родители мои – продукт советской эпохи. В хорошем смысле. Мама – и комсомолка, активистка и т д. Папа с Рязанской области приехал на завод работать. И все. Встретились на заводе, поженились. Так что и я – напрочь индустриальный «советско-сталинградский» продукт. Но с новым мышлением, так как его я в себе возбудил и привил себе сам. Мои родители, например, не в состоянии были этого сделать – в виду того, что у них отсутствует чувство их историчности и участия во всемирном процессе историческом, чувство того, что они тоже – участники.

Корабль без замполита, как деревня без дурака, – говорит флотскую мудрость Анатолич. Мы все дружно ржем.

…А от них особенно остро пахло. Если брать всех остальных. Они источали такой очень специфический восточный запах. Может это из-за того, что она родилась в Душанбе а другая в Ташкенте? Они не были похожи на нерусских, но азиатскость в них присутствовала. Особенно в последней. Я даже как-то раз сказал ей об этом.

– Как от тебя пахнет очень так по-восточному. В каком-то таком стиле…

Она улыбалась, и говорила, что не знает, почему. Я в тот момент обнимал ее, мы были в ее комнате, которая располагалась в стеклянном большом здании, целовал ей живот, трогал грудь через платье ее тонкое. Но она дала понять в тот именно момент, что не готова к близости, но и не против. Дальше у нас что-то не пошло. То у нее времени на меня не было, то еще что-то. А когда на меня нет времени, или у меня на кого-то нет, то это уже не отношения, а черт-те что. Потом в моей жизни появилась Оля. Об этом снова и снова подробно я не хочу писать. Хотя, зная себя, я снова вернусь к этой теме. Сколько их сменило друг друга за это время. И все это так непоследовательно было часто.

Через день начнется март, и уже новое станет старым. Новое станет старым. Новое станет старым. Перевернется лист.

В Афганистане, – рассказывал сегодня Анатолич, – военкомы предлагали матерям убитых солдат дать им денег, чтобы он, военком, дал ей «что-нибудь» на память о сыне. Матери просили «что-нибудь». Он, военком, говорил, что сходит в военторг и купит – «что-нибудь», принесет на память.

Чтобы работать в военкомате надо быть редкой скотиной, приспособленцем и гадом. И я соглашаюсь с Анатоличем, и от себя добавляю, – что государство порождает весь этот чудовищный аппарат, состоящий из страшных его монстров: чиновников и управляющих, военкомов и председателей, администраторов и других… и не надо мне говорить что, например, «среди ментов есть люди» – вот эту ебанутую фразу.

Я не хочу этого слышать. Вполне есть, да. Но насколько он «Человек» я сделаю вывод только тогда, когда он откажется выполнять задачу поставленную начальством, как то: пиздить подростков с пенсионерами, тащить девочек в автозак. А все остальное не оправдание с его стороны и он такой же цепной пес режима, выказывающий свое преклонение перед властью, которая кормит его мясом нашим народным и костями.

Может ли быть бесклассовое общество? В узком смысле и организации его – да, может. Тому есть масса подтверждений, начиная от общин свободных язычников, заканчивая сквотами и демилитари-зонами в Германии и Дании, где селятся и живут. Свобода без государства строится на разных уровнях, на общее дело для создания безгосударственного общества работает много разных инициатив. Только если ранее все это называлось «борьбой с…», то сейчас лучше и грамотнее говорить о жизни без государства. «Без борьбы». Говорить о его отсутствии. Бороться с государством не нужно, возможно, его функция однажды сама должна отпасть, как ненужный рудимент. Свободные ассоциации трудящихся, или пусть нетрудящихся, а занимающихся чем-то иным должны заменить государство такой формой организации. Свободные и независимо мыслящие люди были всегда; сейчас таких больше. Люди уже не потребляют бездумно то, что им хотят всучить с помощью интернета, скажем, рекламы и ТВ.

Государство должно отмереть. Или пусть это будут другие государства, иные, построенные не на основе средневекового понятия о народе и нации, а на основе современного – на основе интересов людей, их деяний. Пусть образуются также поздненациональные государства тех, кто этого давно желает, пусть наконец отделятся баски, пусть образуется Курдистан, пусть другие народы и народности образуют свои государственные образования, которые давно хотели создать и никак не могли, им не давали это сделать своими санкциями всякие НАТО, ООН, мировые корпорации, те государства, на чьей территории они находятся, эти народы, желающие объединения так много веков. Хотят не искусственного объединения кем-то, и в составе какого-то народа, заметьте, а хотят сами – это их всеобщая инициатива.

В будущем нужны другие формы государственности. Возможно ли государство анархистов? Считаю, да, возможно, так как современный анархизм многолик и многогранен. Противоречив. Однако, анархизму не противоречит на деле национальный компонент, так как главное в анархизме (о чем многие забывают) – это организационная составляющая внутренне свободных и ответственных людей. Ответственных самих за себя и других, которые хотят жить своими правилами – в своем сообществе, думать своей головой, принимать решения самим. Поэтому, если те, или иные анархисты хотят создать даже свое государство – то это обычное дело, такое решение никаким «анархическим» канонам не противоречит. Если сочетание «анархизм/государство» вам режет слух, ревнители традиционного анархизма, то замените слово государство словом «ассоциация, объединение» и все встанет на свои места. По сути, какая разница как мы назовем собственную организацию жизни по своим правилам и порядкам?

Кто нам запрещает называться, так или иначе?

Насчет свастики. Свастику рисуют с целью протеста, прежде всего. Не потому что человек вступил в фашистскую партию, а потому что он – против. Свастика приятна на вид, в ней заключена древняя мощная энергия, и выводя ее на стене, ты как будто бы соприкасаешься с вечностью, ты как бы берешь кусочек общего всемирного бессмертия себе. Свастика щедра, и любому, кто ее принимает, готова дать себя. Подростки и дети об этом не догадываются, но чувствуют это духом.

Свастику запрещают, так как боятся ее мощной силы. Вся руническая символика, использованная некогда нацистами, имеет серьезную, полагаю, силу. И те, кто об этом догадывается – боятся. Правители не могут этого не знать.

Дальше мысль на всевозможные общественно-политические темы теряется.

Возвращается дракон.

– А почему я стал поэтом?

– Ты сам, думаю, знаешь ответ на этот вопрос, Ленечка. Ты с детства такой. – Смотря, что понимать под этим. – У тебя такая духовная организация, ты – дитя Вселенной… Конечно, не обольщайся, ты – не единственный в своем роде…

– А я тебя видел, дракон. В цирке. Там, где кассы, а сбоку там есть такая решетка с какими-то вкрапленными камнями похожими на янтарь. Там какой-то переход есть из этого мира в другой, я это чувствовал. Не зря же там, возле цирка рядом молодежь собиралась потом, тоже, наверное, чувствовала. Я тебя ребенком если и не видел, то чувствовал, что ты на этом портале находишься, вот только не знаю, сторожишь ли ты путь из детства во взрослость, или же у тебя там другое есть предназначение. А может прячешься, сидишь там в холодке?

– Говори, говори, Ленечка, – мне тебя приятно слушать, – улыбается дракон, и речь его была как в мультфильме про добрых драконов. – Цирк не единственное место. – Только почему именно цирк? Животные рядом? Принадлежность к детству легко отслеживается и к тонким материям? Там легче взрослеющим особям людей память стирать? Или место какое-то особое там? Разлом земной коры?

Дракон снова заулыбался, обнажив свои белые большие зубы: «материя», «метафизика» – выучили понятия, придуманные такими же людьми, как и все вы, и пользуетесь ими. На деле же это мало отображает действительность, да и вообще ее почти не отображает. Так, – некоторые участки маленькие. Но, раз вам удобнее, то пусть будет так, – сказал дракон.

– Ну, у каждого есть «его слова», которые он часто употребляет и оперирует ими. Ведь так? – Так, Ленечка. – И если я тебя видел, значит, ты тоже видел меня. – Да, значит тоже. Но ты тогда был чист и любопытен как все дети, поэтому ты не боялся, так как еще не мог меня или нас бояться, так как был намного к нам ближе, чем сейчас, и понимал наш язык, наше присутствие абсолюта.

– О, а сам-то используешь слово «абсолют»! – Я использую, чтобы говорить с тобою на одном языке, понятным в первую очередь тебе. Вряд ли ты сможешь понять меня, если я заговорю на древнем санскрите. – Да, но смогу проводить аналогии с тем, что знаю… – Сможешь, сможешь, ты смышленый, но если я буду говорить быстро, ты меня не поймешь, и я растворюсь для тебя, став страницей учебника истории, или картиной, фотографией в поисковике, запахом пирожков на первом этаже университета, или еще чем-то напоминающим тебе… – А ты продвинутый! – Да, если я и стар, то не значит, что не знаю ваших новшеств, хоть и не пользуюсь ими, поскольку они мне ни к чему………………………

/На этих словах у меня за спиной заржал Николай Николаевич, когда увидел как Анатолич открывает банку сгущенки/……………………………………

– Как решается кто кем будет? Заранее? – Нет, не заранее. Но, какие-то эфирные основы заложены заранее, но решается все на более сложном уровне, который тебе, возможно, будет непонятен. Вас придумывают, и каждый из нас по-разному наделяет вас чем-то своим………………………….

– «Утоплю в жидийской крови!» – кричит Усатов, – «Заходят, как в сарай к себе домой».

– …этот тоже хитрожопый Одиссей! – высказался Николай Иваныч.

– Прочтите что-нибудь из последнего, – говорят журналистки, девочки видящие мир через розовые очки, и много еще чего… Неудачные, глупые словесные клише все это: «прочтите из нового». Но не стоит, не будем злиться, воспримем с улыбкой. Вот я воспринимаю. Еще когда просят «почитать что-нибудь». Я читаю всегда примерно одни и те же вещи в таком случае. По причине, что действительно люблю.

Стихи. Простецкое словцо. А смысл найден большой для меня по серьезу.

– До 11-ти времени, как до Китая… на четвереньках, – слышу сзади голос Анатолича… – он так мягко сказал, потому что вошла Галина Михайловна. Хотя, она (как у нас говорят о женщинах) не женщина – а мастер п.о.

Получил пизды от директора за политику, и пошел дальше читать про Французскую революцию.

– Пять лет расстрела! – Черняев вышел в коридор с этими словами.

– Меньше взвода не дадут, дальше фронта не отправят.

– Что делать?

– А ты смску пошли. ПНХ.

– А это как расшифровывается

(хохот)

– Пошел на хуй.

– Аааа…

– Ты же голодаешь, пухнешь от голода! – Усатов – курсанту. Тот не ходит в столовую на обеды и завтраки.

– Иди, ищи пятый угол и заблудись в двух соснах.

4.

– Проституцию по телевидению показывать не надо! – говорит Геннадий Саныч Бурденко. И говорит он это на полном серьезе. Он старый человек, с человеческими понятиями о плохом и хорошем. О нравственном и безнравственном. – Канал «Спорт» хочу смотреть! А проституцию – не хочу! Вот так, дорогой мой коллега!

Товарищ Усатов В.В. выдает следующее:

Во-первых, он не догадывается, что все, что он произносит, звучит смешно несколько, – возможно потому, что у него присутствует украинский акцент. А во-вторых, по жизни он, ну, по-простецки, скажем так, – человек в каких-то вещах недалекий, как выразился, не сдержавшись Анатолич – дремучий:

– Спасение утопающих – самих рук утопающих, – часто говорит он курсантам. А иногда выходит даже такая фраза: «Спасение рук утопающих – дело самих утопающих».