Социум. Антология социальной фантастики

Когда остальные приблизились, стало видно, что перед зарослями у входа на базу сидит небольшой рецид, самка. Перед ней на песке лежал сверток капустных листьев, и Дженни подумала, что она что-то принесла на обмен, и это – первый проблеск зарождающейся торговли.

Самка с трудом распахнула жвалы и заскрежетала – теперь стало заметно, что бок у нее распорот и оттуда вытекает густая неопрятная слизь.

– Что она говорит? – спросила Августа.

– Говорит, что умирает и ее род убили, просит взять личинку, – машинально перевел Мигулис.

– Ужун, – тихо произнес Херберт, но самка услышала это слово и сразу умолкла.

Полковник крепко, по-отечески обнял Августу за плечи.

– Нам надо идти, дорогая, – сказал он.

– Я ненавижу эту планету, – ответила Августа самке и зашагала к входному шлюзу. И только когда пылесосы закончили свою работу, а двери к лифтовой шахте распахнулись, она произнесла отрешенно, ни к кому не обращаясь: – То был другой череп. Я знаю, Нэйджел жив.

Сансан пришел с утра пораньше. С ним прибыло два десятка воинов с огнеметами. Полковник, видимо, сдался – он без интонаций повторял все, что просила Дженни. Гостей пустили внутрь и провели по базе – показали оранжерею, ремонтные ангары, тренажерный зал… Труднее всего оказалось объяснить, что такое спорт. «Здесь люди получают радость победы без боя» – в итоге такая формулировка гостям понравилась.

Показали мастерскую, где Лях прямо на глазах у изумленного вождя распечатал из золота большую копию Звезды героя. Звезду повесили на алую ленту и надели млеющему Сансану на шею.

В столовую гостей не водили – запретила Августа, сказав, что она, как врач, категорически не допустит такого нарушения санитарных норм. Она же настояла, чтобы гости оставили свои вонючие украшения за порогом перед пылесосами и сама же придумала формулировку, которая не встретила возражений: глаза врагов приносить нельзя – плоть врага оскорбляет жилище.

Гости почти не пахли – по крайней мере, вентиляция, включенная на всю мощь, справлялась.

Августа всем на удивление полностью отошла от шока и держалась молодцом, взяв на себя множество санитарных забот. Но с гостями встречаться наотрез отказалась – заперлась у себя и не выходила, пока новые друзья не покинули базу.

Дженни заставила полковника произнести много банальных речей о дружбе, культуре и мире.

В конференц-зале Дженни, как и обещала, устроила скандирование «Все расы друзья!» на обоих языках. Помимо всего прочего, такая видеозапись требовалась для первого рапорта в ЦУБ. Гостям это неожиданно понравилось, они сумели повторить незнакомые звуки, хотя в следующий миг напрочь забыли. Вождь, впрочем, два новых слова уже выучил: он вовсю именовал себя Сансан, а полковника – «Сан-Гсс».

Всем гостям раздали золотые медальки за речовку, а Сансану объяснили, что изучение новых слов – очень почетное дело, вкратце рассказали про ученых и научный прогресс, и, пока не заскучал, по-быстрому вручили заранее приготовленную медаль «Большой ученый академик» за выученные слова.

Замешательство возникло, когда Сансан указал клешней на Дженни и спросил полковника, по какому праву он позволяет самке открывать рот в присутствии воинов. Подсказать ответ Дженни, понятное дело, не могла, а полковник молчал. На помощь пришел Мигулис – он вдруг заговорил, и на гостей его речь произвела большое впечатление. Позже он сознался, что он сказал, будто это говорящая самка-воин, она очень почетная, полковнику досталась за его великие победы в деле мира, поэтому он ею гордится, заставляет везде ходить за ним и говорить вслух, чтобы все кругом видели, как он богат самыми лучшими самками.

Сансан тут же предложил поменяться самками, но ему объяснили, что это перебор.

Дни потянулись бесконечной чередой. Дженни готовила программы и отчеты, Мигулис консультировал ее по языку. Лях снова начал попивать, о чем Саймон не преминул донести Дженни. Сам он по-прежнему играл в игры в комнате отдыха. Полковник отошел от дел. У него разыгралось давление, и теперь он все чаще сидел по совету Августы в оранжерее на лавочке, перелистывая на планшете фотографии юности.

Августа ожила. Словно с нее разом сняли проклятие – она больше не шаркала, не смотрела в точку, а все чаще улыбалась. К ней вернулась энергия, и она нашла себе много забот, в которые с головой погрузилась. Например, она, как медик, всерьез занялась вопросами санитарии – добилась смены фильтров вентиляционной системы, которые не менялись со времени основания базы, а от роботов-уборщиков – железного графика и небывалой чистоты во всех помещениях. Песок в коридорах, на который жаловался Саймон, пропал. Помимо этого, Августа занялась кулинарией: засела за литературу, и с минимумом дополнительных продуктовых заказов сумела так перепахать рацион и меню, и так перепрограммировать поваров, что в столовой теперь вместо соевых котлет с горошком каждый день было новое фирменное блюдо. Кроме того, она проделала в лабораториях базы серию анализов и написала небольшую научную работу, доказав, что местная капуста-пустынник годится в пищу для человека после полной экстракции солей тяжелых металлов в бароклаве, многочасовой термической обработки и вымачивания в уксусе. Она сама пекла пироги с этой капустой – они были странными на вкус, но съедобными.

В общем, можно было подумать, что она выздоровела совершенно, если б не Нэйджел. Детский череп был похоронен с почестями у входа на базу, поставлена оградка, высажена капуста и воздвигнут большой каменный обелиск – Лях и Саймон строили его целую неделю. Но Августа так ни разу не пришла на могилу. Если вдруг заходил разговор, она с удивительным упорством твердила, что Нэйджел жив и скоро вернется. И продолжала заказывать для Нэйджела игрушки, одежду, стулья, тренажеры, краски, книги про мушкетеров. Спорить с ней было совершенно бессмысленно. «Нэйджел очень любит играть в мушкетеров, – говорила она. – Когда он вырастет, обязательно станет мушкетером…»

В очередной раз Сансан пришел через месяц. С ним явилась такая толпа воинов, что пришлось спешно придумать новое правило: в гости могут приходить столько рецидов, сколько поместится в лифт.

С собой Сансан принес свертки с гнилым мясом и настаивал, чтобы полковник разделил с ним трапезу как с братом – отведал плоть общих врагов. Дело осложнялось тем, что пировать плотью общего врага было важным обычаем рецидов, а отказ от высокой чести считался оскорблением. С большим трудом удалось убедить Сансана провести церемонию пира не на базе, а снаружи. Здесь снова помогла формулировка, придуманная когда-то Августой. Дженни даже описала ее в отчете, назвав «правило Августы»: плоть врага оскорбительна для жилища, проносить врага на базу нельзя ни живого ни мертвого, ни целого, ни по кускам. От поедания плоти у входа в шлюз тоже удалось отвертеться – пользуясь тем, что на лице кислородная маска, и не разобрать, кладет полковник куски себе в рот или брезгливо проносит мимо резиновой перчаткой и возвращает в миску.

Затем Сансан устроил перед полковником парад своих самок – он пригнал их к базе несколько сотен. Самки шли нескончаемой вереницей, по команде делая танцевальные развороты, а Сансан повторял, что тоже очень богат самками, гораздо богаче, чем Сан-Гсс. Дженни сочла это позитивным сдвигом в пользу равенства полов. Сансану была вручена заранее приготовленная медаль «Почетный гражданин Земли». Формулировка оказалась неожиданно сложной для понимания рецидами, и после долгих объяснений Мигулиса Сансан сделал вывод, что раз он полноценный гражданин, то его племя может жить прямо над базой.

Дженни объяснила всем, что это правильная идея, которая немного опередила события, потому что культурная ассимиляция тоже входит в план.

Сансану было даровано право перенести лагерь своего племени на площадку базы.

Сообщить это пришлось Мигулису – полковник снова отказывался открыть рот.

Сансан так обрадовался, что испражнился прямо в коридоре базы, а за ним это сделали все его воины – то ли недавно съеденная плоть врагов закончила свой пищеварительный цикл, то ли это был ритуал радости. В любом случае о существовании туалетов им никто рассказать не успел. Даже невозмутимая Дженни была этим сбита с толку.

Но план есть план. Наутро ненужный более периметр из колючей проволоки снесли роботы. Племя Сансана насчитывало несколько тысяч особей, и все они переехали сюда.

Территория быстро покрылась траншеями и норами, тут и там белели пузыри коконов, стоял галдеж, а танцы подозрительно напоминали драки.

Разумеется, на базе ничего этого слышно не было, хотя все роптали.

Сансан и его воины стали частыми гостями – понедельник был назначен днем посещения: Дженни прививала дикарям знание о календаре. На базе Сансану нравилось, он чувствовал себя все уверенней – он задавал все больше вопросов, и Дженни не могла нарадоваться.

Однажды Сансан принялся расспрашивать, насколько сильно уважаем полковник Гаусс в мире людей. Мигулис, развеселившись, поведал, что имя полковника Гаусса носит важный закон науки, а также второй по величине город на планете Ферера. Сансан удалился задумчивый, а в следующий визит сообщил, что настало время сделать торжественное объявление.

Забравшись на стол в конференц-зале, он сообщил полковнику, что назвал собственным именем всю планету – Сансан Тулф. Также имя Сансан Тулф получила звезда Ассанта, Большой Шелл и заодно все небо. А также именем Сансан Тулф отныне называется сезон дождей.

Но и полковника Сансан не оставил в обиде – назвал его именем самый большой поселок: все, что раскопано в пустыне над базой, теперь называется Сан-Гсс. Сообщив все это, Сансан потребовал себе новую медаль. Медали не оказалось, а разбудить Ляха и поставить к 3D-принтеру не удалось: Лях был в глубоком запое.

Сансан был крайне разочарован отсутствием награды: он нервно и обиженно щелкал клешнями. А потом поинтересовался: когда уже наконец он сможет жить здесь, на базе, вместе с людьми?

Дженни ответила, что это входит в планы. Все думали, что это шутка, но к вечеру Дженни приказала начать подготовку верхнего нежилого этажа, который по плану базы предназначался под тюрьму, для рецидов.

Полковник принял это известие, не меняясь в лице. Но вечером в комнату Дженни постучал Херберт и сказал, что надо поговорить и что он по поручению остальных.

– В чем дело? – осведомилась Дженни.

Херберт помялся.

– Дженни, пускать рецидов на базу – безумие! Вам мало, что вы поселили их у нас на голове?

– И ничего плохого не произошло, – возразила Дженни. – Теперь они станут ближе на один этаж. Свободного прохода не будет, мы поставим стальные двери.

– Но это опасно для людей!

– Если бы они хотели напасть, давно бы напали, – парировала Дженни. – Мы проводим интеграцию и ассимиляцию.

Херберт перевел дух.

– Вы хотите изменить рецидов… – с горечью сказал он. – Но вы даже людей не можете изменить! Что бы вы ни делали, Дженни, все равно Лях при первой же возможности продолжит спиваться, полковник – жечь огнем врагов, Саймон – трусить и доносить, Петерсон – думать только о себе, а Мигулис – играть в диванного воина правды: сливать в Сеть нежелательную информацию и наводить друзей-блогеров на горяченькие новости…

– Вы думаете, это делал он?

– Я не думаю, я знаю.

– Хорошо, а я?

– А вы, Дженни, будете самоуверенно гнать по своим учебникам и карьере как трактор. Пока вам не перекусят траки те, кого вы так нежно пытаетесь ассимилировать.