Отступники

За завтраком мы увлекались интеллектуальной баталией, высмеивая те или иные особенности друг друга. Я остро язвил по поводу её манеры исчезать и появляться, выскакивая из-за угла. Она никогда не обижалась на выпады с моей стороны, но и никак их не комментировала.

После завтрака Безымянная нередко пропадала. Я счёл возможным предположить наличие некой «работы». Вечером она появлялась, но всегда в разное время, будто используемый ею транспорт тоже мог проторчать в какой-нибудь пробке. Мы ужинали, потом каждый занимался своими делами.

Поначалу «дела» Безымянной приводили меня к психологическим опытам над самим собой по созданию коктейля из дикого животного ужаса и небывалой степени раздражения. В лучшем случае я просто чувствовал себя некомфортно из-за её привычки сохранять избыточную мобильность, во время тектонических процессов в коре её головного мозга, ну, примерно как у оборудования весом в пару сотен тонн. Она часами смотрела в окно или, что было совсем дико, в какую-то одну точку внутри комнаты. Я же мучительно боролся с желанием запустить в неё тяжёлым предметом, как в какое-нибудь застывшее на потолке насекомое, дабы проверить, не умерло ли оно, а в случае отрицательного заключения по предыдущему вопросу, мгновенно это исправить.

Каждый новый день подогревал стремление проникнуть за грандиозный, манивший своей недостижимостью занавес, скрывавший тайну Безымянной. Мои попытки поддаться этому были скорее комичными и ни к чему хорошему не приводили. Разве что я открывал для себя очередную деталь, недвусмысленно намекавшую на внеземное происхождение моего компаньона.

За последующие несколько месяцев ничего достойного подробного описания не случилось. Я незаметно перевёл сожительницу из разряда абстрактных вещей в категорию вполне материальных, имеющих конкретное назначение объектов, то есть упразднил слишком громоздкое слово «безымянная», заменив его на более короткое и удобное «ящик».

Ящик был загадочен, прямо как ящик Пандоры, малогабаритен, прост в обращении, неприхотлив. Он всегда был бдителен, ибо я никогда не видел его спящим. Я так и не узнал, где он хранит все свои вещи. Уйдя утром в одной одежде, Ящик появлялся вечером совсем в другой, а утром следующего дня оказывался уже в третьей. Ящик избегал ванной, то есть не признавал существование этой комнаты, игнорировал её. Я никогда не видел, как Ящик надевал на себя или снимал с себя хотя бы ничтожный элемент, например серьги или другое украшение.

Всё это не укладывалось у меня в голове. Несколько дней я напрягал извилины, после чего окончательно решился пуститься во все тяжкие. В бытовых условиях, обнаружив в своей квартире неизвестный науке вид организма, логично будет взять самый длинный предмет, им наверняка будет швабра, и с опаской ткнуть им в источник беспокойства. Организм можно попробовать изловить для опытов в лабораторных условиях, усыпить или обездвижить, на худой конец, просто прибить.

Ловить Безымянную в сеть со шваброй наперевес? Пытаться подсыпать ей что-нибудь в еду? Постараться оглушить её фамильной чугунной сковородкой? И как мне вообще такое в голову могло прийти?!

– Безымянная, дай сюда руку, – сказал я как-то за завтраком.

– Зачем?

– Ну как же, сперва просто потрогать, потом уколоть вилкой, посмотреть на результат. Впрочем, чего греха таить, хочу тебя обнюхать, так как по моим прикидкам ты должна страшно вонять.

«Или всё-таки лучше было оглушить сковородкой?» – тут же подумал я про себя.

– Боюсь, у меня нет никакой возможности отказаться от такой галантной просьбы, – Безымянная покорно протянула мне руку.

Ладонь оказалась раза в полтора меньше моей, да и по всем остальным признакам конечность Ящика соответствовала тому, что принято называть изящной женской лапкой. Использовать вилку я не решился. Долго обнюхивать собеседницу тоже не пришлось. Она, как и воздух сам по себе, не пахла абсолютно ничем.

Следующим этапом исследований явилось незатейливое, но весьма занятное открытие. Когда я любовался лоснящейся копной густых волос Безымянной, то осознал затруднительность обнаружения отдельных её элементов. Волосы у Безымянной не выпадали, да она никогда их и не расчёсывала, во всяком случае при мне.

Не встретив никакого сопротивления попыткам во имя науки лишить её нескольких волосков, я столкнулся с непреодолимыми трудностями при сохранении чужеродного генетического материала. Он неизменно испарялся как по волшебству, стоило только отвлечься от него хотя бы на секунду.

Последней каплей, наполнившей чашу моей паранойи до краёв, стал факт несостоятельности идеи применения Безымянной как нагревательного элемента. Температура любой поверхности, с которой она вступала в контакт, оставалась неизменной. Опыты с градусником поставили меня в тупик.

– Ха-ха-ха, очень смешно, паясничать, я вижу, ты умеешь, – расстроенно ворчал я, переводя взгляд с гримасничавшей Безымянной на градусник, показывавший тридцать шесть и шесть.

Цепляясь за соломинку, я делал попытки обрести успокоение в одном из своих любимых занятий – чтении. Характер читаемого, как и всё в моей жизни, за последнее время коренным образом преобразился.

Бесконечная череда стихийных рейдов на все типы книгохранилищ и вместилищ данных, поиски нужного материала везде, где только возможно было раздобыть необходимое, привели к заметному расширению домашней библиотеки. Вполне благопристойные классические произведения стали соседствовать с порой весьма сомнительного содержания книжонками.

Мутная пелена мира паранормальных явлений окутывала меня постепенно. Медицина спасовала перед феноменом Безымянной. Описанные в «Современных достоверных случаях бытовой массовой истерии из-за спонтанной электролитической диссоциации кухонных плит, а также в связи с утечкой хладагента, наряду с исключительными случаями проявления побочных эффектов от отравления бытовым газомЪ» происшествия меня позабавили, но ничего общего со сложившимися обстоятельствами не имели. Открыв какую-то книгу по психиатрии, я поначалу мало что понял. За последующие полторы недели кустарным методом с её помощью я диагностировал у себя многое, о чём ещё недавно не мыслил. Никакой пользы, да и вреда тоже такое чтение не принесло.

Следующий, изучаемый без особого энтузиазма раздел имел прямое отношение к религии. Как и всё с ней связанное, он имел расплывчатые границы, мутные формулировки, отсутствие единства взглядов на простые повседневные вещи, а уж тем более не способность оказать даже незначительную помощь в исследовании.

Устойчиво безразличное отношение Безымянной к религиозным конфессиям, их символике и любым сопутствующим принадлежностям не делало возможным объявить её, скажем, суккубом. Хотя Безымянная и обладала выразительной внешностью, молодостью, являлась преимущественно под вечер, нельзя назвать такую формулировку иначе, как притянутой за уши. Спалось мне всегда отменно: ни кошмары, ни вообще какие-то другие сны мне не досаждали. Характерного тлетворного влияния вполне определённого свойства на свой мужской организм я не испытывал.

Как-то утром я попробовал шутки ради облить её из бутылки святой водой, подаренной мне заботливой бабушкой, видимо, как раз для таких случаев. Распевая при этом «Изыди сатана на-на на-на на-на…», я торжественно опрокинул на её голову добрую половину двухлитровой ёмкости. Окропление заворожило меня гораздо сильнее, чем я ожидал.

Безымянная быстро опомнилась, откуда ни возьмись у неё в руках тоже появилась бутылка с водой. За десять минут неравного боя, так как вода у Безымянной почему-то не заканчивалась, мы залили всю квартиру. Особо отмечу, что ванная не спасла меня от вражеского гнева. В какой-то момент я схватил кастрюлю и стал, набирая в неё воду, поливать соперницу.

Бой прекратился, когда сработала невидимая пожарная сигнализация и с потолка на наши головы обрушился настоящий тропический ливень. Несколько мгновений мы враждебно косились друг на друга.

– Хватит, выключай дождь, так невесело, – первым опомнился я.

Падающие из ниоткуда струи воды мгновенно прекратились. Безымянная при этом, насторожившись, застыла.

– У нас проблемы?

– Не знаю, – чуть заметно отрицательно покачала головой Безымянная.

– Гм.

Следы затяжных водных сражений бесследно улетучились, стоило мне на секунду отвернуться.

– М-м-м, а мою одежду так же высушить нельзя? Уж больно переодеваться не хочется, – вызывающий комментарий сам собой слетел у меня с губ.

Мой мозг не успел ещё поставить точку в сказанном предложении, а надетое на мне уже высохло. Я посмотрел на валявшуюся на полу пустую пластиковую бутылку, перевёл взгляд на кастрюлю у себя в руках, помолчал секунды три.

– Какие ещё функции у тебя есть?

Последние надежды на существующее рациональное объяснение происходящего разбились вдребезги.

Официальная наука не подтверждала наличие разумной жизни где-то вне нашей планеты, наряду с этим она отнюдь не опровергала возможность такой жизни. Что там бесконечный космос, сама наша планете содержит в себе огромное количество так никем и не решённых загадок. Накопать вменяемые сведения на тему внеземной жизни оказалось ожидаемо тупиковым занятием. Всё, что так или иначе попадалось мне на глаза, в общем, делилось на две категории. Первая получилась не такой объёмной, как хотелось бы, она состояла из сухо задокументированных достоверных случаев наблюдения за чем-то необычным.

Вторая распласталась в информационном поле гигантской аляповатой медузой. Её хотелось изловить, выбросить на берег и безжалостно сжечь на солнце. Медуза вмещала неиссякаемую подборку весьма сомнительных близких контактов. Одной из сторон таких контактов выступали не только гипотетические существа с далёких планет, но и представители параллельных вселенных.

«… Антонио Исабель дель Сантисимо Сакраменто дель Алтар Кастаньеда и Монтеро – кроткий приходской священник, который в свои девяносто четыре года трижды видел дьявола…» Серьёзную конкуренцию такому литературному персонажу составлял вполне реально существующий автор одной забавной книжонки. Дьявол не удостоил его своим визитом ни разу, зато двукратно посещали очаровательные серые гуманоиды. Во время продолжительных душевных бесед за кухонным столом они в довольно льстивой форме открыли истинную картину мироздания. С дозволения инопланетян, улыбающихся при этом как Голубой Воришка, (персонаж Олега Табакова в экранизации «12 Стульев») автор объявил себя реинкарнацией ни больше ни меньше самого Циолковского. Дальнейшие откровения новоявленного светила науки вгоняли меня в ступор. Заскорузлый учёный мир не спешил принимать подробные трактаты об Атлантиде, Гиперборее, Лемурии, основанные на том, что древние египтяне были гермафродитами. Я искренне сожалел, что реинкарнация Циолковского не удосужилась ознакомиться с творчеством Говарда Лавкрафта. Я с удовольствием почитал бы про традиционный уклад жизни обитателей Плато Ленг.

Довольно интересные знания я почерпнул, увлечённо штудируя труды, проливающие свет на мало изученные явления, встречаемые относительно часто, но не афишируемые. На статном всесильном теле современной науки они выскакивали уродливыми бородавками.

– Что читаешь в этот раз? – спросила меня Безымянная как-то вечером.

– Твою биографию, – не отрывая глаз от страниц книги с характерным названием «Призраки и полтергейсты», ответил я.

Шутки шутками, а кто бы мог подумать, что у Безымянной много общего с полтергейстом? Всё почти сходилось. Источником полтергейста всегда был человек – носитель. Полтергейсту предшествовало какое-то событие, запускавшее его. Психологическая травма, в частности. А как иначе назвать тот период времени, когда я вынужденно прожил без ноутбука несколько месяцев? При полтергейсте нередки были материализации привидений.

В момент прочтения этого я, помнится, перевёл взгляд на Безымянную и с прищуром посмотрел на её новый, сменившийся буквально минуту назад наряд. Полтергейст проявлялся преимущественно ближе к вечеру или по ночам. При нём нередки случаи обрызгивания невесть откуда взявшейся водой. Он зачастую следовал за своим носителем буквально по пятам. Считывая информацию с собеседника, Безымянная прельщала его своими ответами, говоря попросту то, что тому хотелось бы слышать. Перечень гипотетических сходств на этом иссякал. Различий всё же было гораздо больше.

С первых дней своего стремительного появления Безымянная вела активную светскую жизнь. Основным побочным эффектом её старания всячески очеловечиться было активное вовлечение меня в сей процесс. К вящему ужасу, Безымянная не избегала чьего бы то ни было общества, а, наоборот, притягивала к себе людей, будто магнитом. Вышеупомянутые действующие лица нередко собирались у меня на посиделки. С тех пор как нашу мужскую компанию разбавила Безымянная, гости стали бывать у меня практически ежедневно. Моя квартира обернулась каким-то притоном, концентрировавшим в себе человеческое разгильдяйство и страсть к развесёлому образу жизни. Накопившееся в ней за день выплёскивалось вечером на улицы города, почти как помои в средневековье, которые лили из окон прямо на головы случайных прохожих. Я потерял счёт всякого рода заведениям, в которых мы побывали.

Безымянная никогда не отказывалась от еды или питья. По моим наблюдениям поглощение земных продуктов следовало из необходимости поддерживать подобие маскировки, а не из эволюционно обусловленной физиологической потребности. Что-то она оценивала как более вкусное, а что-то нравилось ей меньше, но в целом Безымянная была всегда готова пожрать абсолютно всё. Пожалуй, сладкое вызывало в ней энтузиазма больше, чем всё остальное. Вливая в себя напитки в любой пропорции и последовательности, Безымянная никогда не пьянела.

На следующий день после памятного посещения кинотеатра и ночного клуба, когда вся компания вновь собралась у меня дома, гостья за считанные минуты нашла общий язык с каждым участником событий в отдельности. Помню, я тогда особенно насторожился. Сидя таким образом, чтобы иметь возможность видеть каждого без помех, я чувствовал себя наблюдателем грандиозного социального эксперимента, но никак не мог понять его сути. Впоследствии индивидуальный подход ко всякому, удостоенному общества Безымянной, только развивался. Кстати, другим она представлялась Шейлой.

Через несколько дней неизвестно откуда взявшееся существо стало изучать мою библиотеку, а ещё через какое-то время помогать мне с домашними хлопотами. Её можно было отправить на добывание пищи, при этом я всегда снабжал её необходимым количеством разноцветных фантиков, имеющих высокое значение в человеческом мире. Механически приняв от меня клочки бумаги, Безымянная всегда хладнокровно возвращала их назад вместе с горой припасов. Она явно относилась к этому, как к какому-то священному ритуалу, интерпретация коего вызывала у неё затруднение.

Я никогда не видел начала или середины того или иного её общественно полезного действия. Они просто случались. Не знаю, наверное, в её мире полагается смертная казнь, если тебя застукают со шваброй в руках, или моющим посуду, или готовящим еду, или вытирающим пыль.

Моя жизнь дьявольски упростилась. С бесконечным источником золотовалютного запаса Земли, персональным телохранителем, собеседником и компаньоном приходилось расставаться всё реже и реже. Услугами джина я старался не пользоваться, исключение составляли случаи, когда джин сам проявлял инициативу.