Комикс про то, чего не было… Часть вторая

Каифа нашел доброе слово для каждого и умудрился разговорить даже градоначальника, сердце которого за полчаса до того готово было выпрыгнуть из горла, а язык, сделавшийся шершавым как пемза, присох к небу! Выяснилось, что Каифа пригласил его в Ершалаим для того, чтобы познакомить со знаменитым архитектором из Рима, и что их встреча состоится через час. С этим градостроителем они отправятся в Магдалу посмотреть на месте, что можно придумать, чтобы забытая Богом деревня превратилась в элегантный город, в котором не стыдно было бы принять даже римского консула. Что значит “пригласил” и при чем здесь римский консул, а главное, кто и на какие деньги будет осуществлять превращение занюханной дыры в радостную сказку, градоначальник не понял, но был чрезвычайно польщен и, когда за ним вскорости действительно явились, отправился навстречу лучезарному завтра абсолютно счастливым.

Иосиф, когда немного освоился, понятное дело, заважничал и некоторое время просидел за столом надутым букой, угрюмо и неостроумно огрызаясь на безобидные подкалывания хозяина, со смехом вспоминавшего, как они ловили рыбу, а им никто не сказал, что рыбу на голый крючок ловят только идиоты. А еще, как тайком от родителей они делали вино, которое у них всегда скисало, но они его все равно пили. Кривились, но пили!

Общий хохот вызвала новость, что Иосиф, оказывается, пользовался ошеломительным успехом у замужних женщин, потому что, во-первых, был на голову выше Каифы и шевелюру имел не то, что сейчас, а во-вторых, выражение лица умел сделать до такой степени несчастным и романтическим, что устоять перед ним было практически невозможно. Главное же, он мог уболтать любую дуру, наврав ей с три короба про достоинства, которых у нее отродясь не бывало, но которые она, утонув в его честных глазах, неожиданным образом в себе обнаруживала и начинала всерьез верить в то, что этот шалопай бескорыстно влюбился в ее бессмертную душу. Нежную и прекрасную, как у ангела. Он же, Каифа, на этом фронте вечно оставался с носом и, естественно, Иосифу страшно завидовал, потому что так красиво врать до сих пор не научился. Да, конечно, с ростом ему катастрофически не повезло…

Сиру, дружелюбно хлопнув его по плечу, он шепнул, что их разговор впереди, и выразил уверенность, что разговор этот будет для него приятным, поскольку касаться будет исключительно его бизнеса, который давно уже пора расширять (Чего замыкаться на Магдале? Как будто нигде в Израиле больше не пьют…). Еще он сказал, что по случаю отведал его вина, остался в восторге и сожалеет, что в Ершалаиме такого не достать. И что он вообще давно хотел с ним познакомиться, потому как наслышан о его щедрых пожертвованиях на синагогу и о том, что вместе с дочерью они сделали невозможное – открыли в Магдале школу для девочек. Давно пора! В Ершалаиме такое, к сожалению, немыслимо. Слишком многие здесь считают, что, если девочки научатся читать, то скоро и в храмах начнут учить. А по его мнению, так лучше бы уже и начали, потому как невмоготу стало слушать весь тот бред, что несут на собраниях синедриона фарисеи. И что он вообще устал от интриг, политики, книжников и прочих идиотов. От того, что совершенно не с кем стало поговорить. По-человечески, запросто, по душам. Так что даже начал подумывать – не пора ли ему уйти на покой. Кого вот только вместо себя оставить волкам? Порвут ведь агнца…

Марию Каифа купил тем, что у самого дочь, так это же настоящее мучение. Пока молчит, вроде полной дурой не кажется, но тору совсем не знает и кроме как о мальчиках из богатых семей, сплетнях и золотых подвесках ни о чем говорить не может. На такое прекрасное безумство, к примеру, как собрать вокруг себя настоящий бандитский отряд или прохватить по кессарийскому ипподрому на боевой римской квадриге, чуть не передавив сотню вооруженных эллинов, от которых всего можно ожидать (и откуда только успел узнать?), у этой балды ни ума, ни храбрости не хватит. В общем, что делать с дочерью, он не знает и был бы весьма признателен, если бы Мария согласилась с ней поговорить, поучила бы ее уму разуму. Уж вечер поздний, а где шляется, неизвестно. И братец ее. Ведь загодя обоих предупредил, что будут гости. Просил ведь! Ну никакого почтения! Отец для них – пустое место. На него и наплевать можно. Странно, но, когда Каифа заговорил о детях, его даже стало жалко. Особенно, когда его сын таки явился и все увидели, что он пьян. Старику было стыдно…

Увидев, в каком состоянии находится наследник, Мария мгновенно сообразила, как выйти из положения: кивнула отцу, оба, извинившись, вышли и вскоре вернулись с кувшином вина, который предусмотрительный Сир прихватил из Магдалы.

– Раз уж ты хвалил мое вино, —

с улыбкой обратился он к Каифе.

– Так что ж мы тут чай пьем?, —

всполошился Каифа, догадавшийся, кто именно нашел спасительное решение. Он даже прослезился. А Мария уже звенела бокалами, и скоро зал снова наполнился смехом. Атмосфера разрядилась. Растаявший первосвященник быстро захмелел и называл свою гостью “дочкой”. Это было неслыханно!

– Ну дает, старый лис!, —

восхищался им Константин. —

– Актерскому мастерству вовсе не в греческом театре учиться надо. —

Таким Каифу он еще не видел. —

– Значит действительно многое на девчонку ставит. А ведь, похоже, не играет старик, – вдруг подумалось ему. – Уж больно натурально слезу из себя выжимает, – и даже забеспокоился за него. – О чем он только думает! Вино-то зачем так хлестать! Ему ж утром к Ироду ехать…

Однако, на всякий случай решил не расслабляться, поскольку не первый год был знаком с первосвященником и разные его спектакли видел.

– А вот интересно, Ава он в самом деле не видит или придуривается?…

Михаэль, оказавшись в доме первосвященника, неожиданно оробел. То ли его подкосила холодность Марии, которая вела себя сегодня просто ужасно, так, словно его рядом не было. То ли на него и в самом деле подействовала магия этого непростого дома. Его невероятные размеры и понимание того, что в Иудее нет человека, который не слышал бы о его хозяине.

– А кто знает моего отца?, – спросил он себя. – Или меня… А ведь отца должны помнить! Он был здесь не последним человеком. Судя по его рассказам… В том-то и дело, что по его рассказам! А кто помнит его на самом деле? Без этих его дурацких фантазий. После двух кувшинов красного вина…

Михаэль много разного слышал про хозяина этого дома. Пару лет назад был даже короткий период, когда Иосиф вспоминал своего бывшего друга без ненависти. Очень короткий, правда, период…

Когда в зал ввалился подвыпивший сын Каифы и, буркнув что-то нечленораздельное, мало походившее на приветствие, плюхнулся в кресло своего отца, – в кресло первосвященника иудейского!, – Михаэль почувствовал себя униженным. Бедным просителем! Он вдруг ясно увидел пропасть, разделяющую их, и ощутил себя сбежавшим из клетки немытым, воняющим нищетой диким зверем, надевшим на себя маску человека, которого, конечно же, скоро разоблачат, изловят и с позором вернут обратно – за решетку, где его ожидают родимое корыто и прошлогодняя солома, на которой грязным животным полагается спать. Не спать – жить!!

– И ведь этого сопляка знает уже весь Ершалаим, – кипело в нем выпитое вино, – а я здесь – никто, дерьмо собачье. Пустое место, как в шутку обозвал себя его отец. Так вот, это было сказано про меня! Через пару дней мы возвратимся домой, в свое родное стойло, а этот холеный прыщ через несколько лет станет первосвященником, которого начнут звать к себе в гости цари. Даже римский император станет оказывать ему знаки внимания! Поди, подарит ему еще одну шикарную карету, чтобы все вокруг сдохли от зависти.

Михаэлю захотелось исчезнуть. Не выйти подышать воздухом, потому как никакого воздуха в этом городе для него нет и быть не может, а убежать отсюда куда подальше. И немедленно! Чтобы никого не видеть и чтобы его никто не видел. Не смотрел бы на него так, как поглядывал на него сквозь дорогой хрустальный бокал этот одетый в парчу и золото безмозглый ублюдок.

– И ведь это ничтожество все будут уважать! Кланяться ему будут, говорить, какой он умный и распрекрасный! Что весь Израиль с надеждой смотрит на него. А я?!… Назавтра этот гад даже не вспомнит, что видел меня. Да что б ты сдох, червяк! Раздавить бы тебя!…

И кулаки его сжались. В висках горячо застучало и Михаэль испугался, что из его глаз сейчас брызнет кровь. И еще он испугался того, что только что про себя узнал. Что, оказывается, он готов убить человека по-настоящему. Что действительно может это сделать! И неважно, что этого холеного идиота он видит впервые. Он не просто может, он хочет его убить! Михаэль даже взмок, испугавшись своего желания всадить в горло человеку, не сказавшего ему пока что ни слова, хрустальный бокал! Того, что он еле сдерживается, чтобы не прыгнуть через стол, вырвав в полете из его вялой руки бокал, и одним движением…

Неизвестно, что бы в итоге произошло, если бы Михаэль не увидел стоявшего за спиной сына Каифы невысокого, но, судя по безжалостным глазам, достаточно надежного телохранителя – мальчишки-китайчонка, который тенью просочился в зал вместе со своим хозяином и спрятался за колонной, завидев среди гостей Константина, – похоже, единственного на свете человека, которого боялся.

– А что думаешь ты, Михаэль?, —

раздался вдруг посреди отвратительно зазвеневшего марева теплый и на удивление трезвый голос Каифы. —

– Ты тоже считаешь, что самоубийство этого сумасшедшего может сделать счастливой толпу идиотов, которые даже имени его не запомнят?

– Какого еще сумасшедшего?, —

вздрогнул от неожиданности запыхавшийся Михаэль, совершенно не соображая, о чем с ним говорит первосвященник. Торможение было чересчур резким. Он вновь увидел себя в большом зале приемов в доме Каифы. Все вокруг улыбались и были приятно расслаблены. А в его бокале плескалось вино, которое Мария себе, Аву и Михаэлю разбавляла водой. Сама она была уже немного пьяненькая. Во всяком случае глаза ее масляно сверкали, как два дня назад, на его дне рожденья, когда все пираты и даже новообращенный, принятый наконец-то в банду Ав выпили за сараем неразбавленного вина. И при этом никого не вырвало. Наоборот, всем стало безумно весело. И Мария разрешила тем, кто захочет, поцеловать ее руку. Все вдруг притихли. Целовали по очереди. Михаэль сжульничал и, притворившись пьяным, встал во второй раз. А потом попытался поцеловать Марию еще и в щеку. Кстати, она не была против. Это он, дурак, оказался не готовым к такому повороту и растерялся. Глупо получилось. Мог быть и посмелее…

– Да их множество сейчас развелось, – продолжал тем временем о чем-то говорить Каифа. – Что ни месяц, являются перстень прокуратора примерить. Время, что ли, для этого подходящее? А и правда, дождей давно не было… Ну вроде того безумца, на которого вас завтра мой сын сводит посмотреть.

– Дядя Иосиф говорит, что только любовь…, – влезла в разговор Мария, начало которого Михаэль пропустил.

– Ну слава Богу!, – обернулся к ней Каифа. – Твой учитель, дочка, наконец-то, оттаял. И десяти лет не прошло. Очухался! Видишь, как полезно бывает из столицы уехать. Пить бы еще бросил…

– А разве он не всегда так думал?, – удивилась Мария.

Михаэль все еще не понимал, о чем здесь говорят, и лишь глупо хлопал глазами, радуясь тому, что его по счастью вытащили из ада, в который он только что готов был ступить. Дышать стало легче.

– Ну давай, расскажи еще, каким злодеем я был, пока тут с вами, агнцами, грызся, – услышал он голос отца, который успел уже изрядно наклюкаться. – И какой ты у нас всегда был хороший. Все со своей любовью к нам приставал, когда мы, недостойные, только кнут да шекели уважали… Про любовь он заговорил!… Давно ли вспомнил, как это слово звучит? И что оно вообще значит! Опять решил нас…

– А я и не забывал никогда, – спокойно, не повышая голоса, заткнул забивший было фонтан Каифа. – Это ты, похоже, запамятовал, как уговаривал меня отречься…

Тут в зал вошел слуга, чтобы увести градоначальника. Попрощались с ним поклонами, не прерывая разговора.

– Ты еще объяснял тогда, что иначе не сможешь протащить меня в синедрион, – продолжал первосвященник. – Что здесь такое не приветствуется. Говорил, что к власти нам с тобой нужно придти любой ценой, чтобы осуществить мечту. А, если и придется заплатить мелким предательством за что-нибудь важное, так победа все загладит. Того только ты не учел, что за маленьким враньем всегда приходит большое. И благая цель как-то вдруг теряется из виду. Вернее, это мы ее незаметно подменяем. Незаметно для самих себя. Ну так и скажи мне теперь, кто из нас тогда предал мечту?

– Я что-то не понял, —

растерялся Михаэль. Он чувствовал себя лучше, но все еще не был способен понимать суть разговора, ухватывая из него лишь отдельные фрагменты. —

– Кто кого из вас привел в синедрион?

– Твой отец – меня, конечно. Кто ж еще! А ты что, не знал? К нему ведь благоволили все семь главных старейшин. Точнее их верные жены. Ох и страшные же были ведьмы! Образец целомудрия… На них и взглянуть было тошно, не то, чтобы до них дотронуться. Но твой отец никогда не боялся трудностей… Как он любил повторять: – “Даже в крокодиле можно найти что-то человеческое и прекрасное.” – Впрочем, о чем это я?… Ах да, так вот… О том, кто кого и куда привел… Мне сюда путь был заказан. Я же из простых. Слава Богу – хоть не раб. Мой отец, если ты не в курсе, плел на базаре корзины. Так что я сюда и не собирался. Даже мечтать не смел. Куда мне! Как вдруг узнаю, что твоего отца избирают членом синедриона! Можешь себе представить? Единогласно! За год до того мы с ним хлеб на рынке воровали, чтобы с голоду не подохнуть, а тут такое! Ну вот. Через год он и меня протащил. До сих пор не понимаю, как это ему удалось. Сначала писарем…

– Ужас, как интересно, а какая у вас была мечта?, —

не выдержала Мария. Она честно с собой боролась, но все же не справилась. Девичье любопытство, куда ж его спрячешь… Каифа улыбнулся и отхлебнул вина.

– Мы с твоим учителем, дочка, собирались новую религию создать. Все спорили, как это можно устроить, так, чтобы чужими руками…

– Ну ты лишнего-то при детях не болтай, —

буркнул неожиданно присмиревший и даже вроде как немного потеплевший к хозяину дома Иосиф.

– Не такие уж они и дети. Мы с тобой не намного старше тогда были.