Земля Одиноких Странников

– Видите ли, – промямлил я. – Я… Я тоже остаюсь.

Она покраснела и сказала:

– Вы просто невыносимы! – и ушла прочь.

Я же посмотрел вслед ее стройной фигуре и почувствовал себя полным идиотом.

– Хелло, Серж! Куда это ты запропастился? – запищал мой хронометр. На его циферблате сияло миниатюрное лицо «бабули». – Все заколачивают ящики, а вы один прохлаждаетесь с дамочками! Идите быстрее в подвал. Челнок прибывает завтра в полдень.

– Лечу! – отозвался я. И полетел.

* * *

До глубокой ночи мы возились в контейнерами, набивая их папками с бумагами, расчетами, информацией, почтой, тряпьем, рулонами чертежей, кассетами и дискетами, вышедшими из строя приборами, требовавшими замены узлами установок и всем прочим…

Пользуясь тем, что ужинали повахтно, Каин обнаглел и подал на стол салями, консервированных крабов, оливки, салат с трюфелями и еще целую уйму всяких деликатесов. После ужина, заявил он, будет фильм «Мертвые не потеют» с Кларком Флетвудом и Махаямой Ранжи. Стасик жевал с видом осужденного перед гильотинированием. Алина сидела напротив меня и усиленно болтала с Каином. Ее тарелка осталась нетронутой, как, впрочем, и моя.

День третий

Все утро мы возились, упаковывая контейнеры и блокируя аппаратуру. Я едва успел настрочить письмо маме, а Стасик неожиданно сцепился с Водяницким, дело чуть до драки не дошло. А все из-за того, что контейнер с магнитными дисками он скрепил не теми пломбами. Раньше я, возможно, такие действия Водяницкого счел бы пустой придиркой в его духе, но после памятного разговора с шефом, кажется, начал понимать, до какой степени ценный груз мы доверяем «Босуорту».

К вечеру (из-за спешки мы перенесли часы отдыха, так что вечер у нас стал приходиться на полдень) все мужское население станции собралось в бункере около посадочной полосы. Метеопрогноз обещал неплохую погоду: умеренная облачность, видимость – 500-700 метров, ветер – от 25 до ЗО м/сек, легкая поземка, средняя температура от 11 до 17 градусов ниже нуля. Короче, пришла ласковая джейская оттепель, которая является столь же непредсказуемо, как и заморозки и так же неожиданно прекращается.

Галиб Мусаевич сумрачно курил, стоя рядом со мной. Водяницкий о чем-то беседовал с Кроуфордом. Стасик с Каином травили «бородатые» космические анекдоты типа: «Залетает диплоец в Канал-Сити, заходит в Стар-Парадиз, просит рюмку муншайна; а бармен его спрашивает, вам зелененького или с газами? А тот ему: а хоть бы какой – я для жены беру, она ждет в машине!..» – сдавленное хихиканье, переходящее в колики. Я совершенно не понимаю такого юмора, а Стасик, который за свои неполные тридцать лет облетел пол-Галактики, – тот их с удовольствием слушает, а вот рассказать или объяснить их смысла не может.

Свыше полутора часов длится томительное ожидание, пока, наконец, Ламарк, разглядывающий сумрачное небо в стереотрубу, неожиданно не восклицает:

– Вот! Там месьез! Летить! Ви видать вон тот фонайр?!

Красная с лиловой звездочки неспешно выплывают из-за облаков и тихо подмигивают из лиловой полутьмы серого, седеющего неба. На горизонте – одна Мун. Она отбрасывает на равнину длинную серебристую плешь.

Все сразу оживились, заговорили, задвигались. В наш разговор вплетается посторонний звук, легкий неуловимый рокот. Он ненавязчиво переходит в равномерный гул, а затем в нестерпимый грохот. Мерцающие огни резко снижаются. Еще секунда – и их отблески начинают сливаться с феерией огней посадочной полосы, вносят свою гамму в искрящиеся алмазами изломы ледовых глыб, и вот уже рычащая громада челнока несется на нас, а корма его окутана жарким пламенем, которое быстро опадает. Следует энергичный резкий хлопок – это заработали тормозные дюзы. Одновременно раскрываются два громадных полосатых парашюта. Несколько секунд они торчат исполински раздутые, как нелепые, привязанные к земле зонтики, затем быстро опадают. Суровый свистящий ветер мнет и скручивает их, как щенок, терзающий старую половую тряпку, и относит в сторону. На своих здоровенных лыжах челнок скользит по полосе легко и свободно, чем-то похожий на фигуристку, катающуюся по льду, раскинув руки и отведя ножку. Сделав изящный пируэт, он застывает на месте.

Все выскакивают из бункера, взгромождаются на аэросани и бульдозер и мчатся к самолету. От него явственно пышет жаром. Мы свистим, кричим, машем чем попало. Вскоре открывается нижний люк и съезжает трап. Спустя несколько секунд на нем показываются две оранжевые конечности, вот и сам кричащей раскраски скафандр, а в нем веселая, улыбающаяся физиономия капитана Шарта. Следом спускается его неразлучный спутник – Суананг. Он даже сейчас не изменяет своим привычкам: половину его лица закрывают большие зеркальные очки, в зубах – большая черная сигара. Она не зажжена, но все равно мне непонятно, зачем нужно было брать ее под гермошлем. Третьим спускается и сразу попадает в мои объятия невысокого роста сухощавый мужичок со смешными кустистыми бровями ,мой старый друг Джанкарло Сантимо, прозванный на корабле Папой Карло. Некоторые зовут его Сантиметром, – и он не обижается. Он – механик, один из тех механиков милостью божьей, которые могут подковать блоху и при необходимости исправить гиперпространственный двигатель, но вместо этого они большую часть своего свободного, да и рабочего времени вдохновенно и беззаветно тратят на изобретение «перпетуум мобиле». По пути на Джей я сдружился с Папой Карло. По его просьбе я рассчитал два десятка всевозможных проектов, а точнее – смешал их с землей. Однако Папа остался в твердой уверенности, что вечный двигатель принципиально возможен. Таких людей проще убить, чем переубедить. Восторги сменяются громким хохотом, сопровождаемым густыми клубами пара из разгоряченных глоток. Сыпятся привычные вопросы: ну, как вы тут? Как добрались? Что поделываете?

Тем временем появляется и Кит Карсон. Все отодвигаются назад. Стасик подгоняет бульдозер с краном, я – платформу, с которой уже снят каток, Кит забирается назад, в кабину, а мы с Каином влезаем на корпус челнока, раскрываем задвижки и даем отмашку. Крышки кожуха медленно ползут в стороны. В багажном отделении ровными рядами уложены и раскреплены растяжками десять небольших (4242*2461*2966) контейнеров, изукрашенных стрелками, рюмочками и надписями «Фор Интерсайенс», «Открывать здесь», «Хрупкое» и тому подобное. Пока остальные точат лясы, мы цепляем толстые тросы с пудовыми крючьями к ушкам контейнеров.

– Вира!

Кран наружно ревет, поднимая контейнер, и переносит его на платформу. Теперь надо слезть с «челнока», перебраться на платформу, отцепить крючья, вновь забраться…

– Послушай! – сказал Каин, сверкая глазами. – Погляди внимательнее, у меня шерсть на морде не выросла? Нет? Уши тоже? А хвост? Порядок. У тебя вроде тоже нет ничего.

– А в чем дело?

– Просто мне показалось, что нас здесь принимают за ослов. Можно подумать, что мы нанимались ишачить за всех!

Пока мы возились, наши гости и коллеги погрузились на аэросани и преспокойно укатили к теплому камельку. Каин разразился громогласной тирадой, в которой слово «damn»[1 - Проклятье (англ.).] – самое приличное. В это время я заметил бегущую к нам фигурку в оранжевом скафандре – старый работяга Папа Карло спешил, что-то крича и размахивая руками. Мы тоже помахали ему. Стасик принял эти взмахи за сигнал отмашки и нажал «подъем». Так как я успел закрепить только один угол, то контейнер подскочил этим концом вверх, повалив нас обоих. А спустя секунду этот единственный трос со взрывоподобным грохотом лопнул. Концом Каина засветило по лбу. Спас его гермошлем. Каин зажмурился, погладил рукой глубокую впадину на передке и сказал в микрофон:

– Феллоу, стоило бы тебе стукнуть чуточку пониже, и у Ламарка появилось бы на ком тренироваться во вскрытиях.

Стасик подбежал к нему, осмотрел, ощупал, растормошил и даже поцеловал. Но Каин не держал на него зла. Тут подоспел и Карло, который угостил всех из своей заветной фляжки. Я-то знал, что это такое и пил осторожно, но Стасик сделал полный глоток и аж взвился – слабых вещей Папа Карло при себе не держит. Передохнув минутку и поименно перебрав всех сослуживцев, от тех, которые прислали нам паршивые тросы до тех, что сидят сейчас за праздничным столом, мы вновь принялись за работу.

Уложили три контейнера на платформу. Каин сел за руль и скрылся во внезапно опустившемся тумане. Туманы на Джей густые, даже какие-то осязаемые, будто тебя окутывает несколькими слоями белого шифонового покрывала. И барахтаешься в этом плотном молочном мареве, как муха, попавшая в кисель. Мы со Стасиком и Карло продолжали цеплять железные ящики и сгружать их на обочину полосы. Спустя минут десять нас вызвал Каин. Оказалось, что его занесло в какую-то яму. Он забуксовал и без посторонней помощи выбраться не сможет. Пришлось ехать на выручку.

Засел он прочно. Ума не приложу, откуда на Джей берутся полыньи. Как-то странно иногда получается. Вроде и снега много, и мороз не спадал, и солнце не появлялось, а неожиданно нижний слой снега подтаивает, сохраняя тонкую ледяную корочку, которая предательски трескается под катком или гусеницей. А иногда и под ногой.

Словом, работа затянулась надолго. Мы совершенно умаялись, пока выволокли платформу, изругавшись при этом до хрипоты. Потом плюнули на все – все равно ящики мы сгрузили, отсюда их никто не утащит – и пошли ужинать.

По пути я разговорился с Папой Карло. Оказалось, что его пригласили на Джей по личной просьбе шефа – чинить водопровод. Он прихватил с собой заветный слесарный ящичек, и глядя на его богатства, Каин в восхищении цокал языком. Он понимал в этом толк. Карло рассказал, что в последнее время он увлекся атомной физикой и думает построить ускоритель, который сможет разгонять в вакууме элементарные частицы. Тут же на обложке журнала он набросал схему, из которой выходило, что при определенной частоте столкновений нейтрино и антинейтрино будут рождаться временные частицы – тахионы. Таким образом, его двигатель будет действительно вечным. У меня зачесался язык спросить, каким же образом он собирается загонять нейтрино в камеру, но я воздержался. Зачем обижать хорошего человека?

* * *

Как мы и предвидели, все давным-давно откушали. Нам, правда, оставили и шампанское, и пирог, и жаркое. Но, во-первых, горячее остыло и на лезло в глотку, во-вторых после Карловой жидкости шампанское показалось нам пресной водичкой, а в-третьих, после вопроса Водяного (так мы порой зовем замзава): «Ну что вы там так долго копались?» – Квин сверкнул глазами и бросил: «Вот пошел бы и сам покопался!» И этим окончательно испортил всем настроение.

Наскоро перекусив, мы перебрались в оранжерею, где уже собралась вся компания. Алина с Китом тихо сидела на лавочке возле двери. Суананг, восседая в углу, в кресле шефа, таращил на всех свои громадные зеркальные очки, а капитан Шарт, привольно развалившись на диванчике, пыхтел своей трубочкой и полностью владел вниманием всей аудитории. Он рассказывал последние новости о разводе их президентши с мужем, что чуть было не вызвало правительственный кризис. И о том, какой суровый законопроект был ею выдвинут против адюльтеров. Как ушатом холодной воды окатил он нас рассказом о выходке колонистов с Терры-II. Мой двоюродный брат Саша Самаринов с прошлого года работал там в торгпредстве.

– Да-да! – уверял нас капитан. – Может быть, эти подробности еще не скоро появятся в ваших газетах, но я говорю со слов очевидцев, почти что из первых рук. Сначала они бабахнули по машине посла из базуки, потом стали переворачивать стоявшие у обочины автомобили, а после этого помчались на штурм вашего представительства. Охранники даже не пытались сопротивляться, но все равно, человек пять там пристрелили. Знали бы вы, какой дебош они там устроили! Сожгли несколько зданий, разгромили выставку, а потом стали швырять в костры папки с документами и договорами… Тем временем ударный отряд на космодроме ухитрился захватить три ваших звездолета – только одному удалось удрать. И после всего этого, набравшись наглости, господа террианцы направили в Содружество ноту протеста, в международный суд – иск о выплате убытков, а в Совет Цивилизаций петицию с требованием признания суверенитета.

– Черт побери! – взорвался Водяницкий. – Будь моя волям я бы…

– Вот-вот, – вставил Каин, блеснув зубами, – это превосходно согласуется с вашим пресловутым гуманизмом и правом наций на самоопределение.

– Но, простите, – вмешалась «бабуля», – то, что позволили себе террианцы – это просто терроризм!

– Террианский терроризм… – ухмыльнувшись, бросил Кроуфорд.

– А я считаю, что за это можно осуждать не больше, чем за «бостонское чаепитие»! – настаивал Каин. – Нельзя вырвать из народов стремление к независимости.

– Ваши политики так не считали, сжигая Хэлиан-Грил, – невозмутимо заявляет Галиб Мусаевич.

Еще мгновение, и это слово могло бы вновь разжечь пламя конфронтаций, еще недавно раздиравших не только наши страны, но и все Содружество, так что эта тема на станции была объявлена запретной. На небольшой планетке Хэлиан-Грил, население которой протестовало против рабских условий труда (населения было всего-то четыре тысячи), один из звездолетов госпожи президентши «навел порядок», пройдясь на бреющем полете над поверхностью. И тем подавил конфликт в самом зародыше. И это короткое название с тех пор заставляют всех честных людей в мире сжимать кулаки. И ни одна сволочь в мире не сможет убедить меня, что это не мое собачье… Мое!

Спасла станцию от скандала дорогая наша «бабуля», которая обрушилась на Каина, съязвив, что он со своей тягой к свободе того и гляди объявит о суверенитете Джей.

– А по-моему, он уже объявил о независимости компрессорной! – предположила Эдна. – Так помогите же нам, дружище, наладить с ней дипломатические отношения хотя бы на уровне душевой!

– Да-да, господа, – капитан Шарт трясет кудлатыми баками, раскуривая свою короткую пузатую трубку, и клубы приторно-пряного дыма окутывают его сморщенное круглое лицо. – Странные вещи порой творятся в этом мире. Я ничего не хочу предрекать, но думаю, что мы стоим на пороге тревожных событий. В космосе творится что-то невероятное. Откуда-то взялся мощный источник финансирования всяких подрывных групп. На глазах расцветают всякие анархисты, неоанархисты и анархо-синдикалисты. Кому-то не лень снабжать этих балбесов оружием, деньгами, литературой и типографскими машинами. Молодежь совершенно распоясалась, открыто проповедуют «невесомую любовь» и поклоняются этому самозваному богу Караджанхе, изощряются во всякого рода хулиганских выходках. Участились аварии на космических кораблях, особенно в звездолетах. В багажном отделении «Голден Стар» нашли адскую машину на полкилотонны, «Беллятрикс» взорвался на подходе к Порт-Юниверс, «Мадонна Де Спика» исчезла при таинственных обстоятельствах. Люди поговаривают о крепкой пиратской организации.

– Пираты в космосе? – поразилась Эдна. – Это в наше-то время?

– А что в этом странного? – в свою очередь удивился Шарт. – Галактический флот сейчас насчитывает около двадцати тысяч единиц. Я говорю – около, потому что точной цифры вам никто назвать не сможет. Из всего этого количества семьдесят процентов – супер-лайтинги. Четыре колонии штампуют их по нашим лицензиям по двести штук в год, а может быть, и больше. Они не всегда отчитываются. При этом протяженность освоенного нами пространства 56 парсек, а о том, что может быть на расстоянии следующих восьми-десяти парсек, мы можем только догадываться. Все эти расстояния – лишь капля в необозримом море Галактики, а галактик таких – значительно больше, чем волос на вашей очаровательной головке, мадам! – он завершил свою тираду, осклабившись в добродушной улыбке.

– Хорошо! – говорила Эдна. – Я понимаю, когда тысячу лет назад испанские пираты нападали на английские корабли, везущие золото из Америки, но что вы прикажете грабить на космических станциях, спутниках и кораблях? Да и куда все это продавать? Кто позарится на ворованные запчасти?

– Простите, Эдна, – вмешался Галиб Мусаевич, – но вы кругом не правы. История свидетельствует, что в те далекие времена английские пираты грабили испанцев, а экономика убеждает нас, что компьютерные программы, Т-кристаллы и «жидкие алмазы» стоят гораздо дороже золота, меньше его по объему и легче поддаются реализации на «свободном» рынке. Не так ли, капитан?

– Еще бы! – воскликнул Шарт, чуть не поперхнувшись дымом. – Дайте мне только одно-единственное детское ведерко «жидких алмазов»! Уж я-то найду, где его выгодно пристроить! Настолько выгодно что и мне, и детям моим, и внукам хватит на всю жизнь. Причем безбедное существование им обеспечат одни проценты, а сам капитал будет лежать целехонький за бронированными стенами Первого Галактического банка на Альфе.