Легион

– Глупости все это, – быстро забормотал мобед[35 - Мобед – священнослужитель в зороастризме. По представлениям зороастрийцев мобеды являются потомками первых учеников пророка Заратуштры.] Агирра, нервно выдергивая изо рта занесенную туда ветром прядь собственных нечесанных волос. – Глупости, глупости… Пустые суеверия. Не думай об этом.

– А о чем же мне еще прикажешь думать? – вздохнув спросил царь. Сами боги восстают против меня, шлют недобрые знамения…

Мобед нервно хихикнул.

– Прежде всего, давай не будем прислушиваться к хору бездарных толкователей. Да, на празднике богини Луна действительно исчезла на некоторое время. Но ведь потом вновь появилась. И жертва за это время впрямь сбежала. Но ведь я с самого начала говорил, что Агура Мазда не любит кровавых приношений. Да и цепи порядком проржавели. А Луна – это прежде всего небесное светило, а уж потом символ богини. Так и огнь – он вначале тлеет, горит, угасает, а уже после всего олицетворят вечный бессмертный дух божественного Мазды. И ведь никто не пугается из-за того, что очаг вдруг погаснет. Так же и светилам свойственно затмеваться. Я и сам два раза видел затмение Луны и один раз Солнца, хвостатую звезду и даже пережил падение камней с неба. И, как видишь, остался жив и здоров. И Парфия, где я всё это видел, до сих пор целее целого. В год, когда прилетела хвостатая звезда, Вологез разгромил ромеев. А уж на что все вопили дурными голосами о дурном предзнаменовании. Вот и сейчас: ну, человечишко упал ничтожный смерд. Если он праведник, то воссядет у престола Мазды. Если грешник, то пойдет в пасть Ажи Дахака – и весь разговор,

– Дурачком прикидываешься? – Зармайр пронзил мага тяжелым взором. – Ты меня не убеждай, убеди их! – он мотнул головой в сторону толпы рабочих, откуда доносился общий гвалт и отдельные гневные выкрики.

– И они будут убеждены в твоей правоте, видя царственную решимость и твердость духа. У хорошего пастуха овцы не разбредаются, и волки опасаются их тронуть.

– Эй! – Зармайр перегнулся через перила балкона и крикнул стоящему у ворот стражнику. – Эй, ты! Пойди и узнай, почему они перестали работать. И пообещай плетей, если не перестанут бездельничать! – Царь с ненавистью воззрился на бурлящее и галдящее человечье стадо, столпившееся у подножия башни.

Но к балкону уже подбежал сотник и повалился в пыль, воздевая руки и посыпая главу песком.

– Беда! Беда, пресветлый государь! Они не хотят работать! Они боятся! Говорят, что слишком сильный: ветер!

– Что ты сказал, пройдоха! – вскипел Зармайр. – Или впервые на Каспии дуют ветры? Пусть немедленно начинают работать или я оставлю их еще на два срока!..

– Но там и в самом деле очень сильный ветер, – раздался негромкий голос из комнаты.

Зармайр резко обернулся и грозно взглянул на стоявшего на пороге безбородого мужчину лет сорока в белом одеянии, облегающем его стройную фигуру множеством складок, и в белоснежной высокой чалме. Вместе с ним на балкон вышла Зуммуриада. Она была в коротком, расшитом золотом парчовом кафтане, ниспадавшем на шелковые шальвары. Волосы девушка были распущены и схвачены на лбу диадемой, придерживающей несколько ниток крупного жемчуга. В руках, она держала раскращенный свиток пергамента с аккуратно вырисованными чертежами.

Зармайр собирался уж было одернуть смельчака, смешать его о землей сокрушительной силой своего гнева, но сдержался, встретившись со взглядом дочери, и сказал?

– Занимайся своим делом, Мултан, рисуй свои домики, а наше дело их строить и как можно быстрее.

– Никакое дело не будет спориться в руках злых и голодных людей, – возразил зодчий. – Ты оторвал их от жен и детей, по два месяца они трудятся задаром и питаются впроголодь…

– Но где ты прикажешь мне брать рабов? – язвительно осведомился Зармайр, – Нападать на соседей и угонять жителей в полон?

– О нет? – Мултан протестуете поднял руки. – Разве можно творение, посвященное светлому божеству, строить руками людей обездоленных, проклинающих своих хозяев и их богов?

– Пирамиды страны Кемт также строили рабы – насмешливо прокаркал Агирра, – стоят они которую тысячу лет – и до сих пор как новенькие.

– Но разве есть красота, радость духа в этих погребальных коробках? – с жаром возразил зодчий. – Они подавляют всех и вся вокруг себя, Мрачной безысходностью веет от их сурового величия. Мы же строим храм добрейшего и светлейшего божества, создателя всего сущего на земле, храм Мира и Справедливости. И возводиться он должен не со скорбью и слезами, а с радостью и благоговением!

– Он прав, отец, – девушка подняла на царя свои большие лучистые глаза. – Повели накормить людей и выдать им вина. И позаботься о семье несчастного.

Царь хмуро взглянул на дочь, хотел что-то сказать, но смягчился и крикнул сотнику:

– Пусть сегодня отдохнут. Узнай, есть ли у этого, упавшего, семья и выдай ей двух баранов.

– Ты слышал? – звонко крикнула девушка, подбежав к перилам. – Сто баранов выдай его семье и ни одним меньше!

– Ты меня разоришь!.. – вскинулся было Зармайр, но Зуммуриада прильнула к нему и поцеловала в щеку. И он оттаял, размяк, почувствовав прикосновение ее тонких пальчиков и упругость молодой, высокой груди. На мгновение замерло и гулкими толчками забилось сердце. Он мечтал продлить эту сладостную близость, так ощутимо напоминавшую ему юную жену его, которая ушла из жизни, подарив ему дочь.

– Представляю, что ты скажешь, когда узнаешь, что вся краска никуда не годится! – весело засмеялась девушка.

– Как не годится? – поразился Зармайр.

– На нижний ярус башни, пожалуй, пойдет битум, смешанный о сажей, хоть их и придется время от времени подновлять, – покорно сказал Мултан, не поднимая глаз. – Но все остальные краски не продержатся и полугода. Воздух на берегу влажный, соленый, частые а сильные ветры… Охра и красная глина не подойдут.

– Не прикажещь ли подмешать в нее тирский пурпур? – съязвил Зармайр.

– Но больше ни одна краска не выдержит таких ветров, – тихо промолвил зодчий.

– Красить пурпуром стены? – вскричал Зармайр. – Да знаешь ли ты, сколько стоит одна его склянка?

– Ты меня удивяешь, – девушка помрачнела и поджала губы. – Ведь мы с самого начала решили, что храм будет иметь восемь этажей и раскрашен в семь разных цветов. И нижний этаж будет белым…

– В честь божественной власти, Вейра Хшатра, красоты и гармонии мира, – добавил Агирра.

– А второй этаж будет черным…

– В честь Амертат, жизненной, всеутверждающей силы матери нашей, земли.

– Третий – пурпурный в честь… – Зуммуриада, запнувшись, взглянула на мага.

– Аша-Арта Вахишта, сына Агуры, духа божественного огня, Фарра, – подсказал он.

– Четвертый – голубой в честь богини Ардвисуры Анахиты…

– И Хуарвата, духа здоровья и жизненной влаги, – добавил Агирра.

– Пятый – красный в честь Михра, недремлющего ока Ахура Мазды, – без запинки продолжила девушка. – Шестой – серебряный в честь плодородной и животворящей Ма, а седьмой – золотой в честь самого Ахура Мазды…

– Спента Майнью, всеблагого духа бессмертного Ахуры, – завершал маг.

– Но ведь это же совершеннейшее безумие – выкладывать золотыми и серебряными листами стены башни! – жалобно воскликнул Зармайр. – Или вы хотите и кирпичи лить из чистого золота? Скажи ей, Агирра!

– О, злато! – маг развел руками и возвел очи горе. – Презреннейший из металлов, составляющий единственную ценность для нищих духом. Открывающее все врата, все тайники человеческих душ, весь смрад и погань нечестивых желаний и подлых страстишек! Под его волшебными лучами урод становится красавцам, бродяга – царём, тщедушный приобретает силу исполина, добрые – черствеют душой, гневливые – смягчаются.

Благодаря ему крепнут государства, а народ вопит и страждет. Прельщенные его лучами, вражьи армии стирают в пыль города и возводят новые. Металл этот, в общем-то пустой и бесцельный, годный лишь на побрякушки для женщин, сам до себе не имеет никакой цены. Думается мне, что настанут времена, когда из него начнут отливать ночные сосуды, дабы доказать презрение к его некогда безграничной силе. Но и это будет неверно, ибо золоте Ахура Мазда сотворил дабы человек возрадовался и восславил его. Но злобный Ангра Майнью вселил в людские сердца алчность и неистовую тягу к злату. Но не пора ли нам побороть в себе пороки, внушенные нам злыми дэвами?

– Что ты говоришь? – напрягся царь, на ожидая такого поворота.

– Да, говорю я, – продолжал Агирра, – злато не только источник зла, ибо если б это было только так, я предпочел бы выложить башню кизяками невинных коров, которые своей кротостью более угодны богу. Но золото – это еще и радость, сила и могущество. Золото – цвет и сущность Глаза Мира, недреманного Ока Ахуры, это цвет Михра, лучезарного Солнца, дарящего свет, тепло, радость и изобилие всему сущему на земле. Золото придаст башне великолепие, оно расскажет всему миру, как велик и могуч правитель страны Алуан. И потому я говорю: выполни просьбу своей луноликой дочери к вящей славе своей и Мазды.

При этих словах Зуммуриада просияла, подпрыгнула на месте и от полноты чувств обняла мага, который, перехватив свирепый взгляд царя, поспешил добавить:

– Сэкономить можно на другом. Верхние этажи можно строить из кирпича, как строятся все мидийские храмы и как завещал нам великий наш пророк, Заратуштра.

– Заратуштра, конечно, был мудрым человеком, но в строительстве я привык доверять более надежным авторитетам, – возразил Мултан. – Глина по всем статьям уступает камню, и в красота, и в долговечности.

– Но ведь башня будет краситься, – не уступал маг.

– Она разрушится лет через триста. Осядет под собственной тяжестью.