Синдбад

– Кто же он? Скажи нам, наконец, его имя! – нетерпеливо воскликнул Нури ибн Кабоб, потрясая руками.

–Ах, отец! – горестно вздохнула Амаль, опустив голову. – Я забыла его имя, да и важно ли это?

– Как – забыла? – опешил эмир.

– Он сегодня посетил наш сад…

– Наш сад? – эмир, задохнувшись, схватился рукой за грудь. – Это не тот ли нищий оборванец, который посмел…

– Не называйте его оборванцем, отец! – топнула ножкой Амаль, сжимая кулачки. – Он благородный! И не говорите о нем плохо.

– О мое больное сердце, – застонал Нури ибн Кабоб. В животе кольнуло. Рука эмира, приложенная к груди, сползла вниз к животу. – О мой несчастный живот! Ты моей смерти хочешь, да?

– Отец, я люблю его!

– Уходи, – вновь застонал повелитель правоверных. – Уходи и оставь меня! Эй, стража!

Перед топчаном возникли двое стражников и замерли, вытянувшись, словно проглотили по копью, и глядя поверх головы своего повелителя.

– Немедленно изловить этого…

– Вспомнила! – обрадовано подпрыгнула Амаль. – Его зовут Синдбад.

– Да-да, немедленно изловить этого колдуна Синдбада, обольстившего мою дочь, и привести ко мне! – эмир, обессилев, откинулся на подушки.

– Отец, что вы хотите с ним сделать? – Амаль подозрительно покосилась на отца.

– То, чего он заслуживает – самой суровой казни. Махальщики, мне душно!

Двое мальчиков наперебой испуганно замахали опахалами, мешая друг другу.

– Вот так, хорошо… – одобряюще покачал жирным подбородком Нури ибн Кабоб.

– Нет, я не позволю!

– Э, уйди, дочь моя. Не доводи до греха, – вяло отмахнулся от нее эмир, закрывая глаза. – Этот проходимец опозорил тебя и нас, и его постигнет заслуженная кара. Все, уходи. Я устал.

– Не бывать этому! – Амаль скрипнула зубками, резко развернулась и, растолкав свою свиту, бросилась к главному входу дворца. Свита устремилась за ней, словно свора прилипчивых собачонок.

– Ох, как мне плохо, – застонал эмир, протягивая руку к пиале. Слуга тут же наполнил ее вином и с поклоном протянул эмиру…

Базарная площадь гудела. Народ покупал, щупал, глядел, по-восточному, с пеной у рта торговался, сбивая взвинченные до небес жадными торговцами цены. Пронзительно надрывались зурны[6 - Зурна – деревянный духовой инструмент, считающийся предшественником гобоя], гулко, в непривычном дробном ритме бухали барабаны, жалобно пели рабабы[7 - Рабаб – арабский струнный смычковый инструмент с круглым корпусом]. По высоко натянутому канату ходил мальчик, держа в руках ужасно длинный шест. Мальчик иногда опасно раскачивался и подпрыгивал. Толпа в ужасе замирала, а потом принималась ликовать и подбадривать его.

С площади тянуло запахом шашлыка и плова.

Синдбад оставался равнодушен ко всему этому. Весь, без остатка он был поглощен одной мыслью – об Амаль. Девушка всецело завладела его душой, каждым ее закоулком и потайным уголком, не оставив места ни для чего другого. Даже голод затих, спрятался где-то в пустом желудке. Такого с Синдбадом еще никогда не бывало, и теперь он, неприкаянный, слонялся по городу, не зная куда себя деть.

Неизвестно как, он вышел на немноголюдную пристань. Ноги сами принесли его сюда, пока голова была занята другим.

Усталые грузчики, уже покончившие с разгрузкой очередного судна, отдыхали в тени пыльного и дырявого матерчатого навеса, натянутого меж четырех вколоченных в землю палок. Один из грузчиков, заметив бредущего по солнцепеку Синдбада, приветственно помахал ему. Синдбад вяло махнул в ответ и, огибая от греха подальше до сих пор пустующую чайхану Махмуда, вышел к деревянным причалам, заваленным пустыми бочками, ящиками, сложенными в невысокие пирамидки, и тюками, которым не нашлось места на складах или их владелец просто решил сэкономить на хранении.

Укрывшись за ящиками и растянутыми меж шестов на просушку рыбацкими сетями, Синдбад устало опустился на край причала. У самых его ног перекатывало свои зеленые волны море, гулко разбивающиеся о каменную кладку пристани, поросшую скользкими водорослями. Рядом, справа покачивались на волнах и бились друг о друга бортами небольшие рыбацкие лодки со спущенными и подвязанными парусами.

Разувшись, Синдбад спустил ноги в воду. Вода была мутной от поднятого со дна ила. Сквозь нее почти ничего невозможно было разглядеть, даже мелькания крупных рыб, которые угадывались только по пузырькам воздуха. На поверхности воды плавали нитеобразные водоросли и трубчатые обломки тонкого тростника, сплошным серо-зеленым ковром устилая прибрежную часть моря.

– Кар-рамба, кар-раул! – донеслось из-за ящиков откуда-то слева. И еще хлопанье крыльев, и топот ног.

– Отдай, проклятая птица! Отдай, кому сказал! – проорал чей-то гнусавый, с хрипотцой голос.

В просветы между ящиками Синдбаду было плохо видно. Он вскочил и, вытянув шею, выглянул поверх своего укрытия. К нему, низко летя и натужно хлопая крыльями, приближался крупный попугай. Красный, с сине-зелеными крыльями ара тащил в когтях нечто белое, похожее на большой кристалл, ослепительно сверкающий множеством мелких граней на солнце.

Следом за арой, потрясая над головой огромными кулачищами, бежал немолодой мужчина со встрепанной седеющей шевелюрой и отекшим красным лицом. Ноги его заплетались. Красные свободные штаны, раздуваясь, словно паруса, хлопали и мешали бежать. Некогда белая рубаха, давно не стиранная и покрытая темными пятнами пота, липла к телу.

– Вор-ры! – опять истошно завопил попугай, разевая свой белый, с черным клюв. – Кар-раул! Сахар-рок!

– Сам ворюга! – огрызнулся мужчина. Он быстро нагонял птицу. – Стой, джинново отродье! Шайтан с крыльями!!!

Попугай, заметив за ящиками голову Синдбада, резко отвернул в сторону моря. Мужчина кинулся следом за ним, протягивая руку к длинному хвосту птицы, но тут неудачно зацепился ногой за моток каната и шумно, со всего разбегу ухнул в воду.

Попугай резко затормозил, повисел на месте, наблюдая за фонтаном брызг, потом отлетел к ящикам и тяжело опустился на них неподалеку от Синдбада. Кусок сахара он на всякий случай откатил лапой себе за спину.

– Помоги… Буль-буль …те! То… Буль-буль-буль. …ну! Кто ни-буль!.. – голосил мужчина, бестолково хлопая руками по воде. Его голова то появлялась над водой, то вновь скрывалась под ней.

– Кар-рамба! Тону, тону! – радостно задергал головой вредный попугай.

Синдбад, не раздумывая, кинулся в воду и резкими мощными взмахами рук быстро поплыл к утопающему.

Подобраться к мужчине оказалось не так-то просто. Тот совсем одурел с перепугу и запросто мог утопить еще и своего спасителя. Синдбад, не придумав ничего лучше, саданул ему с размаху по широкой нижней челюсти, когда та в очередной раз показалась на поверхности воды, и подхватил обеими руками обмякшее тело.

Попугай любопытно крутил головой, наклоняя ее то так, то эдак, а когда Синдбад с трудом, выбиваясь из последних сил, втащил на доски причала мужчину, серьезно изрек:

– Кар-рамба. Дур-рак! – и отвернулся, принявшись обгрызать мощным клювом кусок сахара, придавив его когтистой лапой.

Мужчина все еще пребывал в отключке, но дышал ровно. Под ним образовалась приличная лужа воды, медленно, тонкими струйками утекающей сквозь щели меж досок. На руках спасенного синели татуировки: русалка, скалящаяся – рот до ушей – в приступе смеха, штурвал с арабской вязью по кругу и якорь с извивом цепи.

Синдбад стянул с себя штаны, хорошенько отжал их, затем повесил их сушиться на ящики, и, все еще тяжело дыша, опустился рядом с мужчиной.

Любопытный попугай отвлекся от своего занятия, вытянул шею и посмотрел вниз.

– В первый раз вижу моряка, не умеющего плавать, – сказал Синдбад попугаю.

– Плавать. Тону! Кар-раул! – довольно задергал головой попугай. Видимо, подобные этому события имели место не единожды, и попугай успел запомнить и увязать между собой смысл этих слов.

– Вот именно, – ответил ему Синдбад.

Попугай задумался, но ничего на это не сказал. Вместо этого он, цепляясь клювом и когтями за ящики, перебрался на плечо Синдбаду и, нахохлившись, уставился на своего хозяина?

– Секир-р башка? – спросил он.