Тришестое. Василиса Царевна

Андрон резко обернулся влево и стал медленно сползать с кочки в жирную вонючую жижу. И тут нога предательски оскользнулась. Съезжая на пузе в болото, Андрон едва исхитрился в последний момент ухватиться за камыши.

– Помо… – ушел он с головой в болото, вынырнул, тягая на себя ветки камыша и хватая разинутым ртом воздух.

– Ква! Ква, ква! – переполошились твари болотные, скача по рукам и голове Андроновым.

– Пошли прочь, подлые! Прочь! – зашипел на них Андрон, отмахиваясь обломанной камышиной.

– Ква, ква! – возмущенно засуетились лягушки на кочке.

– Кому сказал?! А ну, пошли отсендова. У, мерзость проклятая, зеленая!

– Твы кваво этво мерзвостью обозвал, прыщ болотный? – раздалось вдруг в ночи.

Лягушки разом стихли.

Андрон, едва вытянувший себя на кочку, опять с перепугу съехал в гнилую воду. Совсем близко от него зажглись два желтых фонарика-светлячка. Но они почему-то висели на месте, не двигаясь, будто пристроились на одном кустике. Погасли, вновь зажглись. И его вдруг осенило: не светлячки то вовсе, а глаза в ночи светятся. Большие глаза, даже очень большие. А коли таковы глаза, то каков же их обладатель?

– Кто ты, чудище болотное? – пролепетал Андрон, ни жив ни мертв.

– Нет, квакой нахал! – глаза стали еще крупнее и круглее. – Сперва мерзвостью обозвал, а теперь еще и чудвищем кличвет!

– Ква, ква! – подтвердили лягушки.

– Но как же мне тебя называть? – заскулил Андрон, едва держась сколькими пальцами за камыши.

– Кваше Лягвушачье Квысочество, остволоп!

– О-о! – нашел в себе силы удивиться Андрон. – Простите, Кваше Квысочество, дурня необразованного.

– Лягвушачье!

– Да-да, именно ляг… лягвушачье. Но будет ли позволено мне молвить слово?

– Молви, только побыстрее. Уствали мы от твебя, беспоквойный твы квакой-то.

– Я сейчас утопну!

– Эква тоже беда! На то оно и болотво, – глаза погасли, но тут же сызнова вспыхнули в ночи.

– Но мне нельзя утопнуть, Кваше Квысочество!

– Лягвушачье!!!

– Да чтоб ты провалилась вместе со своими титулами! Помогите-е-е!..

– Эй, ктво твам! Вытащвите этвого болвана, – разорвал тишину ночи властный, довольно неприятный и визгливый женский приквакивающий голос. – Я хвочу знать, почвему ему нельзя утвонуть, квак всем.

И в ту же секунду Андрон ощутил вокруг себя мельтешение десятков холодных мерзких лягушачьих тел, вода взбурлила. Андрона подбросило, оторвало от камышей и потащило невесть куда. Андрон даже глаза зажмурил, так страшно ему стало, лишь крепко сжимал в руках обломанные камышины, словно спасительные соломинки какие, и несся на всех парах по болоту, поднимая невысокую волну. Он даже пикнуть не смел, до того его одолел страх. И вдруг налетел он в темноте на что-то твердое, приложившись об него лбом и пузом.

– Ох-х! – помотал головой Андрон, приходя в себя.

Мельтешения под ним более не ощущалось, равно как и топкой жижи, а лежал он на твердой земле. Лбом же приложился, как оказалось, к стволу березы – похоже, не рассчитали малость зеленые спасители. На лбу вздувалась вторая шишка, но это вовсе не страшно. Шишка – что! Главное, жив остался, из трясины выбрался.

– Жив… – Андрон отбросил от себя камыши и ощупался на предмет целости. – Жив, батюшки святы! Я жив!

– Жив, жив, – подтвердили глаза, вновь загораясь во тьме совсем рядом.

– О Кваше… – бухнулся на колени Андрон, тычась лбом в сырую траву.

– Этво акцент твакой, – остановил его властный голос. – Можешь говорить своим нормальным языквом.

– Ваше Вы… то бишь, я хотел сказать, Лягушачье Высочество! Вы мне жизнь спасли.

– Нужен твы мне больно, спасать твебя. А твеперь признавайся: почвему твебе нельзя утвопнуть. Да не вздумай лгать! – грозно предупредили желтые бельма. – Самолично утвоплю! – ярче сверкнули глаза.

– Слушаюсь, государыня, – стукнулся шишками в землю Андрон. – И не смею врать вам: злоба во мне кипит лютая, отмщения требует. Потому и нельзя мне пропасть. Никак нельзя.

– Этво забавно. Сквазывай по порядкву, чтво твам к чвему, – дозволили глаза.

– Взъелся на меня царь Антип, – начал, помолясь, Андрон.

– Слыхивала я про твакого. Чвем же твы ему досадил твак, чтво он твебя в болотво мое по уши загнал?

– Да ни за что, можно сказать, за сущую пустяковину. Вот слушайте! – Андрон поудобнее уселся на травке. Страх его уже сошел на нет, и по новой закипела, забурлила в нем злоба лютая на царя-батюшку. А вдруг глаза энти чем и подсобят? – Служил я ему верой и правдой…

И, почитай, до самой утренней зорьки без устали сказывал Андрон про обиды свои да притеснения, и сам не заметил, как под утро забылся сном тяжелым, беспокойным, зябко ежась от холода под березой, свернувшись калачиком и почесывая голые грязные пятки одну о другую. Снились ему кошмары глазастые и царь-батюшка разъяренный. И еще Федька страхолюдный, и всякое-всякое подобное, чего наяву никак не увидишь да с трудом выдумаешь…

Двери в царскую залу с грохотом отворились, и в них ввалился Иван Царевич, таща на спине боярина Филимона. Руки боярина безвольно свисали с крепких плеч парня, ноги волочились по полу. Боярская шапка торчала у Ивана Царевича подмышкой, посоха боярского не было и вовсе. С Филимона струйками стекала вода, собираясь в темные лужицы на пыльном натоптанном полу.

Царь Антип, дремавший на троне, встрепенулся от резкого хлопка и привстал, вцепившись судорожно пальцами в подлокотники. Посох, стоявший у царя-батюшки меж колен, с грохотом упал, перебудив остальных бояр.

– Что? Где? Кого? – всполошились те, вскакивая со своих мест. – Никак пожар? Где пожар? Пожа-ар!!!

– Да какой там пожар. Ванька то, не видите что ль? – зевнул рассудительный боярин Семен, махнув рукой.

Царь Антип, кряхтя, нагнулся, подобрал с полу оброненный посох, выпрямился, перебирая по нему руками, вернулся на трон. Зевнул широко.

В зале было светло. Утреннее солнце весело играло пылинками, кружащими в воздухе, обращая их в диковинные искорки. Заливались трелями птицы. Во дворе голосил голодный скот, требуя корму, горланили куры, надрывно завывал кот. Кто-то с кем-то ругался, но кто и из-за чего – поди разберись. Да и царское ли то дело во всякие дрязги холопские встревать.

Царь Антип отер сонное лицо ладонью, поежился, поплотнее запахивая халат, и уставился на застывшего у дверей Ивана Царевича с тяжким грузом на плечах.

– Чего это с ним? – недовольно спросил он.

– Вы, отец, это дуралея больше за мной не посылайте, – мрачно заметил ему Иван Царевич, опуская на пол боярина. Затем вытащил шапку боярскую из подмышки, выколотил ее об колено и водрузил на затылок лежащего ничком боярина Филимона. Пригляделся, чуть сдвинул, выровняв, и кивнул сам себе – сойдет, мол.

– А чего так? – подивился царь Антип. – Чего случилось-то?

– Этот дуралей звать-кликать меня зачал. Ну, я из клозета-то и ответил ему в шутку, мол, неча так голосить, а то утопну еще. А он решил, будто я в колодец провалился.