Зона поражения

Археолог подавился воздухом, закашлялся. Непейвода любезно постучал его по спине. «Оболтус» застонал от зависти.

Его мучило неисполнимое желание прикоснуться к своему любимому и облегчить его мучения.

– Попытка – не пытка, – утерев слезы, выдавил из себя Платон. – Разве у нас есть выбор?

– Отдаться на волю волн, тихо улечься на дно и поглядеть, что там такое, – ответил Дом. – И если удастся найти гипергенератор и его перенала…

– Не пори чушь. Логики – ноль. Ты же сам сказал, что это природный феномен. Флуктуация подпространства. Что-то вроде галактического Саргассова моря. Это его ты собираешься переналадить? Есть другой вариант – еще «лучше»: генератор рукотворен и стоит на военной базе негуманоидов, которая напичкана оружием и полна головорезов…

– Ты сейчас до смерти запугаешь себя самого да и нас заодно, – ворчливо произнес Двунадесятый Дом. – Значит, попробуем выскочить. А не выйдет, будем переналаживать головорезов, – усмехнулся он.

Платон усмехнулся в ответ.

– Ты мне положительно нравишься. Ты самый оптимистичный муравейник из всех, что я знаю.

И все трое расхохотались.

«Оболтус» больше не прыгал, экономя топливо. Его продолжало нести по спирали. Органы чувств по-прежнему не замечали никаких гиперпрыжков. Приборы не улавливали изменений гиперполя, но корабль с каждым часом оказывался все ближе к астероиду Чиуауа.

На тринадцатый день полета «Оболтус» отделяло от астероида меньше миллиарда километров – сущая безделица. Пришло время рискнуть. Надо сделать снайперски точный «выстрел». Корабль в гиперпрыжке проскочит центр воронки и окажется по другую ее сторону.

Платон и Непейвода в очередной раз собрались в командной рубке. Напарники сухо поздоровались и уселись в кресла. Прыжок был беззвучен. Скрип переборок и шорох эфира только чудятся испуганному человечку, который впервые в жизни нарушает все привычные законы физики.

Вцепившись в теплые шерстистые подлокотники, археолог вперился в покрытый серыми искрами экран. На время гиперпрыжка иллюминаторы непременно задраивают, а экраны гасят – такова традиция космофлота. Считается: те, кто нарушит этот неписаный закон, могут не выйти из подпространства.

В юности Платон Рассольников расспрашивал космических волков, в том числе своего брата: «Чего там такого страшного?» Кто отмахивался, кто отшучивался. А если и говорили, то всякий раз разное. Или сирены сладкоголосые выманивают экипаж из корабля, превращая его в «летучий голландец». Или так страшен облик нашего мира с изнанки, что сердца не выдерживают и лопаются. Или на людей нападает безумие при виде узора звезд, вышитого на небе шиворот-навыворот… Археолог предпочитал не докапываться до истины– здоровье дороже: «Ежели поймают за отвинчиванием гаек – морду набьют, а не поймают – вдруг на самом деле все помрем?»

– Есть! – воскликнул корабельный мозг, и зажегся экран переднего обзора.

Напарники глянули и онемели от изумления. «Оболтус» был теперь не один: длинная цепочка маленьких корабликов тянулась перед ним с одного витка спирали на другой.

– Дай увеличение! – гаркнул Дом.

На экране возник бок ближайшего корабля. Он едва заметно вздымался, как у всякой живой твари. Потому надпись на нем легонько ходила вверх-вниз. Написано там было на космолингве одно-единственное слово: «ОБОЛТУС».

– А что у нас с тыла? – спросил Платон севшим голосом. Изображение появилось и на экране заднего обзора. Перед глазами была все та же цепочка на фоне черного неба.

– Так мы что, где-то в середине? – оторопело произнес археолог. – Сколько же нас всего?

– Не меньше полутора тысяч. Не могу сосчитать, – ответил «Оболтус» виноватым тоном. – Концы цепи теряются вдали.

Только сейчас археолог понял, что не видит на экране звезд. Черная занавесь неба была девственно чиста.

– Где мы находимся? Относительно центра воронки?

– Не знаю, – буркнул корабельный мозг. – Не могу сориентироваться в пространстве. Здесь, куда мы попали, нет источников излучения – ни в радиодиапазоне, ни в каком другом. Нет ничего, кроме этой цепочки меня.

– То есть мы, пройдя центр воронки, так и не вышли в нормальное пространство, – подытожил Платон.

– Осталось выяснить, что это: фантомы, наши копии или нас вот так… дискретно размазало по миру, – сказал Непейвода. – Оболтус, сделай какой-нибудь маневр. Например, ляг на бок.

– Вас понял, командир, – по-военному отчеканил тот.

Человек и Дом Симбионтов ощутили некое движение. Гравитатор по-прежнему прижимал их тела к полу, сохраняя нормальную силу тяжести, но вестибулярка ощутила перемену.

Платон и Непейвода уперлись глазами в экран, глядя на цепочку «Оболтусов». Если это фантомы, они в точности повторят движение настоящего кораблика, на мгновение припоздав с маневром. И чем они дальше, тем больше будет отставание. Его легко измерить, зная скорость света. Если же гирлянда существует на самом деле, и «Оболтусы» захотят собезьянничать, копии повернутся вразнобой, немножко отклонясь от девяноста градусов. Да и по времени они отстанут каждый по-своему.

Кораблики на экране двинулись совершенно синхронно. Органы чувств «Оболтуса» подтвердили это. Либо все они были одним и тем же кораблем, либо их продублированные вместе с телом «Оболтуса» корабельные мозги думают абсолютно одинаково.

– Что будем делать? – спросил археолог, нарушив долгую паузу.

– Очередной прыжок, – тусклым голосом ответил корабельный мозг. – Прыжок наобум. И тут три варианта. Либо ничего не выйдет – и мы застряли здесь навечно. Либо вернемся в прежнее состояние, и нам останется только подрулить к астероиду. Либо, если мы попали в узел связности, нас может выбросить в любой точке Вселенной.

– Тогда вперед, – сказал Двунадесятый Дом.

– Одна просьба, – добавил Платон. – Давайте посмотрим, как это будет. Еще никто и никогда не смотрел на гиперпрыжок отсюда. – Вдруг мы хоть что-нибудь увидим?..

– В этом бреде есть здравое зерно, – неожиданно поддержал его Непейвода.

– Только потом не говорите, что я вас не предупреждал, – после минутных раздумий уступил «Оболтус». – Делаю обратный прыжок, – объявил он роковым баритоном. – Начинаю отсчет… Девять. Восемь…

«Мамочка родная! Спаси и сохрани, – мысленно зашептал Платон. – Теперь ты наверняка на небесах. Больше мне не к кому обратиться. Обещаю тебе никогда не пить больше литра текилы за раз и любить не больше трех девочек за ночь…»

Черный полог небес мгновенно стал серым. А бесконечная череда «Оболтусов» схлопывалась, превращаясь в единое размазанное, как на неудачном снимке, изображение.

– Злобные пираты пошли на абордаж. Не могу найти я к пушке патронташ, – напевал Платон, ерзая в пилотском кресле. Дом расползся по рубке, тонким слоем покрыв ее стены. Каждый волновался как мог.

Пиратов было не видать. Корявая глыба астероида медленно наплывала на экран. Корабельный мозг обработал картинку, полученную от радаров, и видимую сторону астероида Чиуауа можно было разглядеть во всех подробностях.

Сама по себе глыба была похожа на любой из астероидов Галактики. Формой своей она напоминала обгрызенный мышами кирпичик хлеба. Размер: два с половиной на три и на три с половиной километра. В средней части астероида имелся причальный комплекс. На вид он казался целехоньким, если не считать того, что энергопитание и освещение было отключено, не работали локаторы, гравитатор, тахионная и радиосвязь.

– Я запрашиваю экипаж астероида во всех диапазонах, – сообщил «Оболтус». – Ответа нет. Придется садиться наобум святых. Присосусь к причалу, как пиявка, – это я умею. Выйдете в скафандрах и поищете входной люк.

Так они и сделали. Археолог натянул на себя «рыбью кожу» оранжевого цвета и сразу почувствовал себя звездным рейнджером. Не хватало только лучемета и ледоруба. Непейвода, одевшийся вперед него, прицепил ему к поясу страховочный линь, помог водрузить на спину реактивный ранец и протянул серебристый чемоданчик с инструментами. Там были весьма опасные вещицы, если, конечно, уметь ими пользоваться.

Двунадесятый Дом обихаживал Платона, как родной папа. А папа графов Рассольниковых до сих пор, наверное, шатается по кабакам на другом конце Галактики, что не мешает роскошной мраморной плите лежать на его пустой могиле на земном кладбище. Это Платону и младшей сестренке плевать, чем именно промышляет их папуля, а политикам и космолетчикам нужна чистая биография. И тогда благородный мертвец во сто крат ценнее, чем живой забулдыга.

Да-да, старший брат археолога занимался самым грязным делом на свете и не менее древнейшей профессией, чем проституция, – он был то ли сенатором верхней палаты ООН, то ли директором департамента Лиги Миров. Платон давно перестал следить за его служебными перемещениями.

А средний брат уже который год летал взад-вперед по Галактике, снискав уважение младшего. Он ведь производил нечто вполне конкретное: выхлопные газы, остаточную радиацию и световые вспышки. Всяко лучше, чем сотрясать воздух и вешать лапшу на уши рядовым гражданам.

– Проверил одежку? – осведомился Непейвода в тамбуре кессонной камеры.

– А как же, – ответил археолог и потребовал у скафандра доклад о работе всех систем. Как ни странно, они работали.

Крышка выходного люка утончилась до полной прозрачности и лопнула. Двунадесятый Дом вышел наружу первым. Гравитатор «Оболтуса» создал на причале половинную силу тяжести. И работается легче, и не надо парить в невесомости, нервируя желудок и рискуя набить шишку при слишком сильном толчке.

Других летательных аппаратов на причале не было. Следов пребывания человека тоже незаметно. За трехвековой полет хозяева астероида сто раз могли превратиться в людоедов мутировать до полного безобразия или вымереть поголовно.