Черный рассвет (original mix)

Я шел домой замечательным мартовским вечером и уже ощущал приход весны, с которым у меня бы до конца жизни ассоциировалось рождение дочери. Мне казалось это таким символичным. Она, словно прекрасный подснежник, олицетворяла бы собой новую жизнь, которая рождается после мертвенно-бледной зимней пустоты, раскинувшейся на наших обширных пространствах. Но, как мне казалось, эпицентром этой холодной пустоты стала моя душа, которая долгие годы была объята ею и скована холодным мраком. И вот теперь она потихоньку начала наполняться теплом и светом, под воздействием которых и начали пробиваться первые ростки подснежника. И это было похоже на то самое чувство, которое я испытывал в детстве, когда приносил маме цветы, сорванные с клумб, или осенние кленовые листья.

Поймав себя на этой мысли, я подумал:

«А что мешает мне сейчас сделать то же самое? Что мешает подарить маме цветы?»

И я решил зайти в ближайший цветочный магазин. Конечно, это было не так безрассудно, как в детстве, когда мне приходилось рисковать и уносить ноги от разъяренных бабок, которые так тряслись над своими клумбами или кустами сирени возле подъезда, но так же искренне и непринужденно.

– Что-то случилось? – спросила мама, когда я подарил ей букет.

– Нет. Просто решил сделать тебе приятное. От души, так сказать.

– Спасибо большое. Это действительно очень приятно и неожиданно. Просто вроде только недавно ты мне дарил цветы на Восьмое марта, и тут опять. Поэтому я удивилась. Раньше ты делал так, если что-то происходило, чтобы загладить свою вину.

– Теперь все будет по-другому, – пообещал я.

– Я очень на это надеюсь. Кстати, я позвонила отцу Александру и договорилась с ним на молебен в пятницу вечером.

– Ого. Оперативно ты работаешь.

С этими мыслями я ушел в комнату. И только сейчас понял, как же сильно навредил своей маме. Если даже после того, как я дарил ей цветы и другие подарки, она испытывала тревогу и волнение, думая, что я что-то натворил, вместо того чтобы испытывать тепло и благодарность.

***

Наступила пятница, и я после работы отправился в церковь на молебен. Мама была уже там и, как это обычно бывает, набрала домой целый ворох различных иконок, свечек, настенных молитв и другой атрибутики, написала записки за здравие и упокой, набрала святой воды в бутылку и с чувством выполненного долга села на скамейку, которая располагалась вдоль стены, чтобы ждать батюшку. Я присел рядом с ней и, когда зашел отец Александр, машинально повторил все действия за мамой. Поднялся и, сложив одну на другую ладони, попросил у него благословения. Потом мы снова сели и стали ждать, пока он переоденется для службы.

Спустя где-то десять минут появился батюшка и низким голосом начал молебен. Мама перекрестилась и встала у него за спиной. Я проследовал за ней. На этот раз время не тянулось так медленно, как в прошлый. Поначалу мне было сложно сконцентрироваться на молитве, так как я вслушивался в слова священника и пытался разобрать их, но получалось сложно. Спустя минут пять я смог наконец сконцентрироваться, и низкий голос отца Александра отошел на задний план; глядя на икону Спасителя, я начал усердно молиться:

– Господи, прошу Тебя, помоги моей возлюбленной Алисе перенести эти роды. Дай ей сил и здоровья в этот момент. Не оставляй ее ни при каких обстоятельствах и облегчи те боль и страдания, которые она будет при этом испытывать. Дай ей терпения и избавь ее от страха, волнения и переживания, связанных с этим жизненным явлением. Дай ей уверенность в благополучном исходе и укрепи ее веру в последующем. Дай ей мужества и стойкости в сложившейся ситуации. Пошли ей столько Своей любви, сколько необходимо для того, чтобы пережить эти роды. Снизошли на нее благодать и душевный покой. Прошу, благослови ее, благослови нашего ребенка и врачей, которые будут рядом с ней. Благослови наш брак. Помоги мне стать хорошим мужем и отцом. Научи меня прощать, благодарить и любить. Научи меня доверяться Тебе и следовать Твоей Воле. Научи меня распознавать ее и полагаться на нее. Господи, помилуй, спаси и сохрани. Аминь.

Пожалуй, впервые в жизни я молился так искренне и усердно. Поначалу я подбирал слова, чтобы они звучали как можно красивее и эффектнее, но потом понял, что это выглядит глупо, так как делал я это не вслух, и мне не на кого было произвести впечатление. Поэтому впоследствии мои слова были проще и понятнее. Я общался с Богом, как с человеком, которого уважаю и безмерно благодарю за то, что он для меня сделал и может сделать. Которому могу рассказать о своих проблемах и попросить помочь решить их. И мне для этого не надо было заранее заготовленных текстов или фраз, которые я слышал из уст священника. Эти слова шли из самой глубины души, которые я посылал в Его адрес, и мне было этого достаточно. В какой-то момент все мои мысли и чувства были обращены к Богу, и мне как будто даже не надо было формулировать их. Меня полностью перестали отвлекать посторонние вещи – звуки, запахи, свет. Такое чувство, что мое сознание пребывало в каком-то ином состоянии, без лишних раздражителей. Продлилось это совсем недолго. Буквально несколько минут, но я запомнил его на всю жизнь.

Когда я пришел домой, то получил сообщение от Алисы, что роды состоятся в воскресенье, и о том, что чувствует она себя вполне хорошо и готова рожать. Меня это успокоило, и после ужина я лег спать, предварительно еще раз коротко помолившись.

Чем ближе подходил момент, тем сильнее нарастала тревога. Но у меня уже появился некоторый навык справляться с ней. Я звонил ребятам из сообщества и говорил о своих переживаниях, молился и просил Бога избавить от нее. Старался как-то отвлечься, читая литературу и слушая музыку. Оказывал помощь другим людям, чтобы хоть как-то отогнать негативные мысли. Но это все помогало лишь на очень короткий промежуток времени. Тяжелее всего приходилось ночью, когда я оставался наедине с собой. В итоге уснуть мне удавалось лишь под самое утро буквально на пару-тройку часов.

Рассчитав время так, чтобы прибыть к самому открытию роддома, я встал, сходил в душ, выпил чашку кофе и, выкурив сигарету, отправился туда. Я специально не стал звонить Алисе, чтобы вдруг не разбудить ее, если она еще спала. По дороге перед самым входом я вдруг заметил бабушку, которая сидела в черном потертом пальто и шерстяном платке, продавая цветы. Иронично подумав, что ей не хватает только косы для образа, я мысленно проговорил при этом:

«Вот этим пенсионеркам неймется, что они уже в такую рань готовы стоять на холоде, лишь бы заработать гроши».

Но потом мое внимание привлекли сами цветы, подснежники.

«Это знак», – подумал я и решил, что будет очень символично подарить их Алисе в этот воскресный весенний день.

Когда я зашел в помещение роддома с цветами, меня попросили подождать после того как я представился. Спустя где-то десять минут ко мне подошел мужчина в халате и представился главврачом. Выглядел он довольно уставшим и озабоченным. Он предложил мне проследовать за ним в кабинет. В этот момент я буквально на физическом уровне ощутил, как начинает нарастать паника, ведь присутствие главврача в выходной день было очень странным. В кабинете он предложил мне присесть, затем налил стакан воды, поставил передо мной и произнес:

– Этой ночью нам пришлось проводить экстренные роды. Мы сделали все, что могли, но началось внутреннее кровотечение и…

Дальше я уже практически ничего не слышал, а просто обхватил голову руками и стал качаться на стуле. Все было понятно с первых слов. Мои глаза будто заволокло пеленой густого дыма, а уши заложило так, будто передо мной взорвался артиллерийский снаряд. Я впал в какое-то оцепенение, которое даже не смог отследить. Моя голова в очередной раз стала напоминать огромный колокол, в который ударили, и по всему телу расходились отвратительные вибрации. Единственным спасением в тот момент казалось разрыдаться, но ступор был настолько сильным, что даже при всем моем желании сделать это не получилось бы. Спустя какое-то время врач, видя мое состояние, дал мне таблетку. Я послушно проглотил ее, так как у меня не было сил что-либо говорить и интересоваться у него, что это за лекарство.

«Я схожу с ума, и это просто какое-то видение, – подумал я. – Очередной кошмар, и только. На самом деле всего этого не происходит, и в действительности я сейчас лежу за гаражами с передозировкой, где меня откачивает водитель автобуса. Или нахожусь в туалете клуба, куда ломится персонал, чтобы меня спасти. Или может быть в ванной у барыги, который поливает меня холодной водой и бьет по щекам. Отчего наутро у меня будет болеть вся челюсть. Возможно, сейчас приедет скорая, врач сделает мне укол, и я наконец-то приду в себя, испуганно глядя в лица окружающих людей и не понимая, что вообще тут произошло. А может, даже и не приду, что в принципе тоже не так уж плохо, как находиться в этом сне. Но я не хочу умирать, ведь мама этого точно не переживет. Я хочу просто не быть. Не существовать в этой сюжетной линии реальности. Потому что нет абсолютно никакого смысла моего присутствия в ней».

– Позже мы скажем, когда вы сможете забрать свою дочь… – обрывок фразы доктора прозвучал эхом, как будто бы из большой трубы.

«Дочь? Он сказал – дочь? Ну точно. Мне это не послышалось. Теперь у меня есть дочь…»

– Вы придумали уже ей имя? – поинтересовался врач.

– Ева, – коротко ответил я и, с трудом поднявшись на ватные ноги, покинул кабинет, оставив на стуле букет подснежников.

***

Весна. Март. Капель. Птичья трель. Боль. Скорбь. Если бы эти слова стояли в детской задачке, и надо было бы вычеркнуть лишнее, то безусловно это были бы два последних. Но взрослая жизнь доказывает обратное. Это была первая весна, которую я встречал абсолютно трезвым за очень долгие годы. И она обещала быть волшебной. Ведь мои чувства размораживались и оттаивали вместе с грязным снегом, и я особенно остро ощущал все запахи, цвета, солнечное тепло и свет. Пение прилетающих птиц и дуновение теплого ветра. Журчанье ручьев под ногами от таявших сугробов и… смерть. Стоя на кладбище и наблюдая за погребением Алисы, я уже ничего не хотел чувствовать из всего этого. Потому что боль от ее утраты была гораздо сильнее всего этого дара. Я вновь ощущал себя манекеном и как будто бы наблюдал всю эту церемонию со стороны. Я видел, как умирала зима под неизбежным напором весны. Но, как и принято из года в год, она никогда не сдается сразу и продолжает борьбу за свою холодную и мертвую жизнь. И в этот раз перед своим уходом она отняла у меня самое драгоценное, что мне удалось приобрести за всю свою никчемную и жалкую жизнь, – любовь. Перед своим неминуемым уходом зима как будто бы в последний момент схватила острый кусок мутного льда и вырезала мое сердце, в котором только-только началось зарождаться это трепетное и теплое чувство. А после этого положила его в гроб к Алисе, где оно остывало в ее холодных руках.

В какой-то момент появился отец Александр, в моей жизни он уже стал каким-то олицетворением скорби и уныния. Я давно перестал осуждать его. Да и не осталось абсолютно никаких сил на это. Мне было все равно, что он там говорит в своих молитвах и проповедях на панихиде, так как я понимал, что это абсолютно ничего не поменяет. Но кое-что меня все-таки вывело из себя. В момент, когда он раздавал всем свечи, то, протягивая мне свечу, он положил руку мне на плечо, склонил голову и прошептал:

– На все Воля Божья, сын мой.

Не знаю, что со мной произошло в тот момент, но после этих слов я просто впал в бешенство. С ненавистью в глазах я схватил эту свечку и, с размаху кинув ее на талую землю, начал со всей силой втаптывать в эту талую грязь.

– Ненавижу. Ненавижу, – сквозь зубы кричал я, и из моих глаз хлынули слезы.

Такое поведение вызвало ступор у немногих присутствующих на погребении. В основном это были друзья и коллеги Алисы. Все почему-то посчитали, что мои слова были адресованы батюшке. И только мама не растерялась и, обняв меня, подала салфетку и бутылку с водой, чтобы я успокоился.

– Прошу прощения, – тихо произнес я, опустив голову, и церемония продолжилась.

После этой ситуации даже невозмутимые на первый взгляд могильщики как будто бы прониклись моим отчаянием и стали выглядеть, как мне показалось, более мрачными. Интересно, они знали истории тех, кого хоронят? Интересовало ли их это? Или для них это было обычной рутиной? Какие чувства они испытывали, когда делали свою работу? Если бы я оказался на их месте, то, наверное, мне было бы интересно, почему хоронят такую молодую девушку, глядя на даты рождения и смерти на ее табличке.

Почему я переключился на них? Да, наверное, это была какая-то психологическая защита или что-то вроде того, чтобы под невыносимым чувством жалости к себе не броситься в могилу или не наложить на себя руки где-нибудь тихо в сторонке. Не отрицаю, что в последние дни такие мысли приходили ко мне, но я не мог сделать этого из-за постоянного присутствия мамы, которая переживала не меньше меня. А еще у меня теперь была Ева, которая все еще продолжала находиться в роддоме.

Не знаю, что со мной случилось, но за все это время мне не хотелось что-то употреблять. Нет, конечно же, я хотел избавиться от невыносимого состояния, но не мог позволить себе сделать это посредством веществ, так как по опыту прекрасно знал, что не смогу остановиться. К тому же я постоянно задавался вопросом:

«А хотела бы этого Алиса? И как бы она отнеслась к этому?»

Ответ был очевиден, и поэтому мне приходилось проживать это на трезвую голову, торжественно повесив орден скорби на свою растерзанную грудь, который прикрывал в ней рваную дыру, проделанную острым куском льда…

***

– …Да будет Воля Твоя, а не наша, – закончилась молитва, которая свидетельствовала о начале очередного собрания, куда я пришел спустя несколько дней после похорон. В этот раз я не молился, а всего лишь делал вид, чтобы не выделяться, и наблюдал за присутствующими. В принципе, ничего необычного не происходило в этот вечер, и на лицах ребят и девчонок чувствовалось удовлетворение от того, что они вновь собрались на этот час с небольшим в уютном помещении. Ведь здесь они могли чувствовать себя в абсолютной безопасности от той агрессивной среды, где им приходилось выживать с таким тяжелым заболеванием, как зависимость от наркотиков и алкоголя. Тут их полностью понимали и принимали не как там – на работе, в семье, в общественном транспорте, магазине, забегаловке и остальном социуме. Одним словом, это помещение превращалось в убежище для двенадцати человек в дождливый вечер. И тринадцатым был я.

«Хмм… как символично, – подумал я и, усмехнувшись, добавил: – Да будет Воля Моя, а не ваша».

– Позволь я помогу тебе, Лех? – попросил я и взял чайник, чтобы налить в него воды, не дожидаясь ответа.

– Давай, конечно.

Затем я проследовал в умывальник и налил из-под крана полный чайник воды, но предварительно высыпал в него пять граммов амфетамина и два грамма героина, которые приобрел накануне. После этого я как ни в чем не бывало поставил чайник на подставку, чтобы вскипятить его.

– Да сыпь больше, не стесняйся! А то как будто от сердца отрываешь, – сказал я Лехе, когда тот засыпал китайский чай в чайник для заварки.