Детские шалости

– Ага, летишь и смотришь, а внизу парад. Танки, пушки всякие, «катюши». И вдруг товарищ Сталин с Мавзолея рукой на нас показывает и спрашивает: «А это кто?». А ему отвечают: «Товарищ Сталин, это Витя и Веня из Николо-Щеповского переулка». Тут товарищ Сталин и говорит: «Выдать им по медали за храбрость». Мы с тобой спускаемся на Красную площадь и идем к Мавзолею. А нам навстречу – товарищ Ворошилов. Он говорит. «Вас хочет видеть товарищ Сталин». Мы поднимаемся по лесенке, а товарищ Сталин обнимает нас за плечи и говорит: «Вы смелые ребята». Я спрашиваю: «Товарищ Сталин, а можно нам на танке прокатиться?». А Сталин улыбается и отвечает: «Конечно, можно». Он поднимает руку, и все танки на площади останавливаются. Мы с тобой бежим к самому главному танку, где сидит командир, и говорим: «Нам товарищ Сталин разрешил». Командир улыбается и открывает нам люк. А потом мы едем на танке. И по Арбузовке, и по Проточке. И заезжаем прямо к нам во двор. Все, конечно, испугаются, из окон выглядывают. А тут мы вылезаем с медалями. Выбегают наши мамы. И командир им говорит: «Не надо больше Витю бить веником». Это он твоей маме. А потом моей маме говорит: «Не надо его заставлять есть манную кашу, ведь их товарищ Сталин наградил медалями».

Витька только слушает, открыв рот. Он всегда говорит, что я здорово сочиняю.

– Ну, ты насчет медалей загнул, – говорит он, наконец.

– Ничего не загнул, – протестую я.

– А вот и загнул. За что это нам медали дадут?

– Как за что? За смелость. Есть медаль такая. Я видел. На ней так и написано: «За смелость!»

Витька сомневается, но не спорит. Он начинает говорить о другом:

– Я, когда вырасту, мороженщиком буду.

Мы уже вышли к станции метро, и здесь, около входа, стоит тетя с тачкой, на которой написано «Мороженое». К ней стоит очередь, но у нас денег нет, поэтому мы проходим мимо.

На Садовом кольце – толпа народа. Даже противоположной стороны не разглядеть. Сегодня автомобили не ездят. Вдали улица понижается, и мы замечаем, как с той стороны едут танки. Они едут по самой середине, и мы пробираемся поближе, чтобы лучше видеть…

Танки проносятся мимо, гудят мороты и очень гремят гусеницы. Даже земля страшно дрожит. Люки у танков открыты и из них выглядывают танкисты. Они улыбаются и машут нам рукой. Колеса танков, на которых крутятся гусеницы, выкрашены белой краской.

– Это для красоты, – говорю я Витьке в самое ухо, потому что вокруг такой грохот, что по-другому он не услышит. – На войне так не бывает.

– Нет, бывает.

Сегодня Витька почему-то все время спорит.

А потом едут пушки, и колеса у них тоже покрашены в белый цвет. Каждую пушку везет машина, а в кузове сидят солдаты. Все в касках, и у каждого автомат с большим круглым диском.

Эх, была бы сейчас война, мы бы с Витькой обязательно удрали на фронт. Или дежурили бы на крыше. Тушили бы с ним «зажигалки». Я знаю, как это надо делать.

Мама однажды мне рассказывала, как она дежурила. Самое главное – «зажигалку» надо сразу щипцами сбросить с крыши, а то она может прожечь даже железо и попасть на чердак. Тогда начнется настоящий пожар, и весь дом сгорит. А когда «зажигалка» упадет на землю, ее засыпают песком, чтобы она погасла.

Пушки проехали мимо. Вот, и кончился «наш парад». Теперь можно идти домой. Но у нас во дворе сейчас пусто и скучно. А здесь – ужасная толкучка. В праздники всегда заметнее, что в Москве много народа. Все идут в сторону Смоленской площади и дальше. Наверное, в Парк Культуры. Но это очень далеко…

Вечер. У нас – гости с папиной работы. Толстый дядя с черными кудрявыми волосами и еще более толстая тетя. Взрослые пьют вино, а мы со Светкой – воду с сиропом.

Мама нажарила большую сковородку картошки. Взрослые едят винегрет, а мы – картошку с котлетой. Светка берет котлету руками и насаживает ее на вилку. Откусывает, а потом снимает ее с вилки и так же насаживает картошку. Все смотрят на нее, переговариваются и смеются.

– Не болтай ногами, – строго говорит мне бабушка.

– Я не болтаю, – отвечаю я, а сам думаю, как это она все замечает. И под стол, вроде, не заглядывала, а вот.

– Сегодня будет салют, – говорю я, чтобы отвлечь бабушку. – Мы пойдем смотреть?

Мама почему-то смотрит на меня укоризненно и говорит:

– Тебя кто-нибудь тянет за язык?

А потом начинает громко разговаривать со Светкой. В этот раз она с бабушкой ходила на демонстрацию. Все спрашивают, что она там видела. А Светка отвечает, что ничего не видела. Только все было красное-красное. Эх, я бы на ее месте!..

Бабушка наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

– Ну, зачем ты говоришь о салюте? Ты не хочешь идти?

– Хочу, – шепчу я в ответ.

– Вот и молчи. Света еще маленькая, ей нужно спать. А ты ее раздразнишь, и тогда никто не сможет посмотреть салют.

Я все понял, поэтому просто киваю головой. Светку уложат спать, и бабушка посидит с ней, а мы с мамой и папой пойдем смотреть салют и иллюминацию. В прошлом году я ходил с папой на Красную площадь. На Почтамте изобразили трактор. Его из лампочек сделали. Он ехал по желтому полю, и у него крутились гусеницы. А в этом году еще что-нибудь будет интересное.

Мы со Светкой вылезаем из-за стола. Наелись, напились. Полный живот. Даже нагибаться трудно. Отходим в угол к игрушкам. Светка возится со своими куклами, а я катаю машинку, которую мне подарили еще на день рождения. Но мне быстро надоедает.

За окном уже темно. Скорей бы уж Светку уложили спать, тогда бы мы все пошли смотреть салют.

– Света, – шепчу я, – ты сейчас сразу ложись спать и быстрей засыпай, а то мы не успеем посмотреть салют. Ты ведь ходила на демонстрацию, а я нигде не был. Ты только не реви. Я вернусь и все тебе расскажу. Ладно?

Светка слушает меня, молча, а потом идет к столу. Взрослые о чем-то разговаривают и смеются.

– Мама, – зовет она.

Но все слушают моего папу, он что-то громко рассказывает. Всем весело.

– Мама, – снова зовет Светка и дергает маму за руку.

Я подхожу к ней и пытаюсь увести ее в сторону, но она сопротивляется.

– Я тоже хочу смотреть салют, – начинает вопить Светка.

Мама поворачивается к ней. Светка ревет в полный голос:

– Хочу салют. Хочу салют.

Мама пытается ее успокоить. Даже бабушка гладит ее по голове и что-то говорит. А Светка ревет все громче и отмахивается от бабушки.

– Зачем ты ее дразнишь? – сердито спрашивает меня мой папа, – язык за зубами держать не умеешь? Ну, значит, никто салют смотреть не пойдет.

Папа шлепает меня по затылку, а потом уходит курить. Мама успокаивает Светку.

А я обиделся. Сижу возле игрушек. Лицо закрыл, но не плачу, я думаю. Никто меня не любит. И мама, и бабушка возле Светки ахают. А я никому не нужен. Вот, возьму ножик. Есть у нас такой на кухне. Большой и длинный. Возьму и зарежусь. Пусть тогда мама и бабушка плачут. А папа придет и скажет: жаль, я его обидел перед смертью. Все будут плакать и скажут: надо было его взять, чтобы посмотреть салют…

Вечером, когда я уже лежу в постели, подходит мама

– Спокойной ночи, – говорит она.

– Спокойной ночи, – отвечаю я.

Она целует меня в лоб, и дает мне конфету.