Сочинения

Послышалось зловещее шипение… комната наполнилась смрадом… Несчастный мученик стонал от боли.

– Хорошо, дочь моя, хорошо! – ободрял апостол неопытную послушницу, а та, в порыве дикой ярости продолжала беспощадно терзать нераскаявшегося грешника.

Наконец несчастный изнемог, почти без чувств повалился на землю и умирающим голосом начал молять о пощаде, обещая исполнить все, что от него потребуют.

– Довольно, – сказал апостол, благословил девушек и обоих крестьян и приказал им выйти из комнаты.

Инквизитор и его жертва остались с глазу на глаз.

XXXII. Завеса поднимается

Было уже далеко за полдень, когда патер Глинский вошел в кабинет своего бывшего воспитанника. Граф только что встал с постели и, закутавшись в роскошный халат, подбитый собольим мехом, читал записку. Судя по почерку, она была прислана женщиной, а изящество бумаги доказывало, что женщина эта принадлежит к аристократическому обществу.

– Новая любовная интрига? – пошутил иезуит.

– Вы ошибаетесь, – возразил Солтык, – это холодная, как февральское утро, записка от Эммы Малютиной. Она пишет мне, что здоровье ее поправилось.

– Вы посылали узнать о ее здоровье?

– Да, посылал.

– Тем лучше!

– И это говорите вы, святой отец?.. Удивляюсь!..

– Тут нет ничего удивительного. Она не должна подозревать, что мы следим за ней и вскоре развеем тот мрак, которым окутаны ее таинственные похождения.

– Что значат ваши слова?

– Я убедился в том, что Эмма действует по хорошо обдуманному плану. Она преследует какую-то свою цели. Остерегитесь, граф. У нее на уме не любовная интрига.

– Это для меня не новость.

– Знакомство с этой девушкой опасно для вас.

– Все те же нелепые фантазии! – засмеялся Солтык.

– Напрасно вы думаете, что это игра моего воображения. Прежде я только подозревал кое-что, теперь же я удостоверился…

– Это чрезвычайно интересно! Расскажите мне все, что вы узнали.

– Эмма Малютина не кокетка и вовсе не намерена сделаться вашей женой. Теперь для меня очевидно, что она исполняет какое-то тайное поручение, – политического или какого-нибудь иного свойства, мне пока неизвестно. Она имеет тайные свидания с подозрительными личностями – по всей вероятности, подчиненными ей – и сама часто отлучается из Киева, чтобы докладывать о ходе возложенного на нее дела. Деятельность полиции нашего ордена всем известна, от нее ничто не укроется! Лично Эмма Малютина не заинтересована в этом деле, но она член тайного общества, и будучи красавицей, в полном смысле этого слова, без особенного труда завлекает в свои сети не только мужчин, но и женщин. Между прочими ее жертвами я могу назвать вам поручика Ядевского и Генриетту Монкони. Эта последняя сделалась ее рабой и слепо повинуется ее приказаниям.

– Великолепная, но абсолютно фантастическая картина!

– Поверьте в истинность моих слов, граф. Впрочем, если вам угодно, я могу доказать вам это и наглядно. Дело в том, что кроме знакомой вам Эммы Малютиной, светской девушки, есть в Киеве ее двойник, нечто вроде ночного демона…

– Подождите, – прервал его Солтык, вспоминая свою первую встречу с Эммой, – здесь вы, быть может, и не ошибаетесь. Впервые я столкнулся с Эммой при более чем странных обстоятельствах.

– Расскажите же мне…

– Нет, милый мой! Сперва докажите мне основательность ваших убеждений.

– Извольте! Хоть сегодня, если у вас найдется свободный часок.

– Ночью?

– Да, ночью. Но я не могу пока назначить вам часа.

– Я останусь дома и буду ждать вас…

Патер Глинский утвердительно кивнул головою и вышел из кабинета.

Часов около одиннадцати вечера граф Солтык вышел из дома вместе со своим бывшим наставником. Оба были одеты в овчинные полушубки, барашковые шапки и тяжелые сапоги. Кто бы мог узнать в этом наряде богатого барина, любимца женщин, и хитроумного члена ордена иезуитов? Патер повел графа по темным переулкам. Они вошли в грязный кабачок против дома купца Сергича и сели на деревянную скамейку среди полупьяных кучеров и работников. Несколько минут спустя туда же вошел еврей и шепнул что-то на ухо патеру Глинскому.

– Пойдемте, – сказал иезуит своему спутнику. Они вышли на улицу и притаились в тени.

Вскоре в дом Сергича вошла дама высокого роста, закутанная в шубу.

Лицо ее было закрыто густой вуалью. Несмотря на эти предосторожности граф тотчас же узнал Эмму Малютину по одной ей свойственной грациозной величественной походке и своеобразной привычке надменно вскидывать голову.

– Это она, – шепнул Солтык. – Тем не менее, я желаю в этом удостовериться… Подойдем поближе.

Не прошло и минуты, как из дома Сергича вышла Эмма в мужском костюме. Увидя у ворот двух крестьян, она на секунду остановилась и затем быстро пошла вдоль по улице.

– Что значит этот маскарад? – проворчал граф. – Уж не любовная ли интрига?

– О, нет! – возразил иезуит. – Она на это не способна… Тут кроется что-нибудь другое.

– Я пойду за ней.

– Не делайте этого! Вы все испортите! Все труды мои пропадут даром.

– Я буду осторожен, но мне надо непременно убедиться.

Несмотря на значительное расстояние, граф вскоре догнал Эмму. Поравнявшись с ней, он притворился пьяным и, шатаясь из стороны в сторону, затянул заунывную малороссийскую песню. Девушка вошла в Красный кабачок, и он за ней туда же, сел на скамейку, ударил кулаком по столу и потребовал полуштоф водки.

В комнате никого не было, кроме стоявшей за прилавком Рахили. Но и та, подав водку графу, тотчас же вышла. Вслед за тем снова распахнулась наружная дверь, и в кабачок вошел укротитель диких зверей Каров.

Появление красивого атлета произвело на Солтыка очень неприятное впечатление. В сердце его шевельнулось чувство ревности, но он овладел собой и, опорожнив стакан водки, опустил голову на стол и притворился спящим.

– За вами следят, – начал Каров, садясь возле Эммы, – я пришел предостеречь вас.

– Кто же?! Уж не полиция ли?

– Нет, еврей, известный агент ордена иезуитов, беспрестанно снует вокруг дома Сергича.

– Его подослал патер Глинский.