– Ты не хочешь ни служить, ни повиноваться мне.
– Хочу, хочу! – стонала несчастная, ломая руки.
– Ты слишком горда! Тебя надо смирить, растоптать… и я это сделаю!.. Накрывай на стол и подавай мне завтрак.
И это приказание было немедленно исполнено. После завтрака девушки уехали в Мешково. Солнце уже село, когда они остановились у ворот старинного помещичьего дома. На дворе не было ни души.
– Эй! Есть тут кто? – окликнул кучер.
Из дома выползла старая баба и, ворча, отворила ворота. Генриетта приказала своему кучеру ехать в Киев, а сама вошла вслед за Эммой в маленькую комнатку с голыми стенами и закрытыми ставнями; девушка невольно вздрогнула, заметив в полу подъемную дверь.
– Чего ты испугалась? – спросила Эмма. – Если боишься, можешь уйти, пока еще есть время. Я не принуждаю тебя вступать в наше общество.
– Нет, я готова следовать за тобой, куда ты прикажешь.
– Сними свое платье и надень вот это, – приказала Малютина, указывая на балахон из грубого серого холста. – Ступай вперед, – прибавила она, подняв тяжелую дверь.
Трепещущая жертва спустилась по каменным ступеням в подземелье, слабо освещенное небольшим фонарем. В углу лежала охапка соломы, над которой было ввинчено в стену большое железное кольцо. Сектантка надела кандалы на руки и ноги Генриетты и привязала ее веревкой к кольцу.
– Молись и кайся, – произнесла она тоном неумолимого палача и, выйдя из подземелья, с шумом захлопнула подъемную дверь.
Эмма позвонила, и несколько минут спустя в комнату вошел апостол.
– Ты привезла послушницу? – спросил он.
– Да, она молится в подземелье. Она тщеславна и самолюбива… ее надо смирять.
– Ты можешь это сделать, она в твоих руках. Не щади ее. Людей надо дрессировать как собак для их же блага, потому что в сердце каждого из них гнездится сатана. Твоя задача изгнать его из этой девушки. Топчи ее ногами без всякого сострадания, и вскоре с помощью Божьей она из ядовитой змеи превратится в кроткого ангела. Господь укрепит тебя, дочь моя, и поможет совершить угодное ему дело.
Прошло несколько часов. Генриетта усердно молилась, обливаясь слезами. Наконец Эмма снова спустилась в подземелье и, сняв цепи со своей жертвы, привела ее в комнату и спросила:
– Приготовилась ли ты ко второй степени испытания?
– Я готова на все, – отвечала добровольная страдалица, опускаясь на колени. Но когда Эмма сорвала с нее балахон и взяла в руки плеть, дрожь пробежала по ее телу и в глазах блеснули слезы.
– Трусиха, – презрительно сказала сектантка, – я покажу тебе пример смирения! Возьми эту плеть и бей меня, – приказала она, поспешно обнажая плечи и становясь на колени, – бей же! Чего ты ждешь? Опять струсила? Я такая же грешница, как ты.
Генриетта дважды ударила ее плетью и закричала в отчаянии:
– Не могу!.. Не могу!.. Дай мне другую жертву, а тебя я бить не смею… Рука моя не поднимается!..
– Глупое, негодное создание! Бездушная кукла, не умеющая карать ни себя, ни других!.. Подожди, вот я свяжу тебе руки за спиной.
– Изволь, – отвечала жертва.
В одно мгновение руки ее были связаны, и удары плети градом посыпались на ее обнаженную спину.
– Молись… Кайся… Читай вслух покаянный псалом… – приговаривала Эмма, не обращая внимания на стоны несчастной послушницы; плеть так и свистела в ее руке.
– Пощади!.. Сжалься!.. Ради Бога!.. – вопила юная жертва, извиваясь в пыли на полу и задыхаясь от боли.
Жестокая неумолимая сектантка в исступлении топтала ее ногами, воображая, в пагубном ослеплении, что поступок ее угоден Богу.
– Неблагодарная, я оказываю тебе благодеяние! – беспрестанно повторяла она. – Я помогаю тебе искупить твои грехи! Я призываю на тебя милосердие Творца небесного, а ты, недостойная, молись о пощаде!..
Наконец пытка прекратилась… Окровавленная жертва лежала в прахе у ног палача…
– Встань, – сказала ей Эмма, – поцелуй бившую тебя руку и топтавшие тебя ноги.
Генриетта повиновалась беспрекословно.
– Оденься, – и та прикрыла свои израненные плечи.
– Третья степень испытания докажет нам, способна ли ты распять свое сердце, побороть в себе чувство сострадания и с непоколебимой верой исполнять заповеди Божии… Надень шубу и иди за мной.
Девушки снова сошли в подземелье и, пройдя несколько шагов по узкому темному коридору, очутились в просторной комнате со сводчатым потолком, освещенной тусклым мерцанием красного фонаря. Там в углу на соломе лежал прикованный цепью к стене пожилой мужчина с всклокоченными волосами и бородой. Рядом с ним в кресле сидел апостол, а немного поодаль стояли два крестьянина.
– Вот она, – сказала Эмма. Генриетта подошла к апостолу и встала перед ним на колени.
– Вооружилась ли ты мужеством, дитя мое? – спросил он, пристально глядя на новую послушницу.
– Да, – прошептала девушка.
Апостол приказал ей встать и обратился к пленнику:
– Спрашиваю тебя в последний раз: хочешь ли ты каяться в грехах своих?
– Нет, нет! – неистово закричал несчастный, потрясая цепями. – Вы обманом затащили меня сюда, подлецы, разбойники!.. Убейте меня, но не требуйте, чтобы я перед вами смирился!
– Не перед нами, а перед Господом.
– Ваш бог – сатана!.. Какие вы последователи Христа! Он проповедовал мир и любовь на земле, а вы палачи, мучители!..
– Ты одержим бесом, – сказал апостол, вставая с места. – Спасите его душу, – прибавил он, обращаясь к девушкам.
В один миг оба крестьянина бросилась к пленнику, сняли с него цепи и крепко привязали к ввинченным в стену кольцам. В углу стояла жаровня, в которой лежали раскаленные железные прутья.
– Этими прутьями мы будем изгонять из него беса, – сказала Эмма своей подруге.
В голубых глазах Генриетты вспыхнул дикий кровожадный огонь.
– Не щади его! Смело вонзай раскаленное железо в его грудь! Помни, что это богоугодное дело. Ты спасаешь от вечной муки душу закоренелого грешника.
Генриетта схватила один из прутьев и решительно подошла к беззащитной жертве.
– Покайся! – строгим тоном проговорил апостол.
– Ни за что!