Сочинения

– С удовольствием, только это зависит не от меня, а от патера Глинского.

Войдя в залу, Ядевский отозвал в сторону иезуита и заявил ему о своем желании ехать в санях вместе с Эммой Малютиной.

– Как распорядится судьба, – с лукавой усмешкой отвечал патер Глинский.

– Моя судьба в ваших руках.

Иезуит снова улыбнулся и тихонько пожал Казимиру руку. Принесли две вазы с билетиками. Анюта и Эмма вынимали билетики и подавали патеру Глинскому. Тот громко произносил имена дам и кавалеров, а затем бросал билетики в третью вазу. Вышло так, что Солтык поехал с Анютой, а Ядевский – с Эммой. Впереди ехал герольд в польском костюме с гербом Монкони, за ним – полдюжины трубачей, два барабанщика, человек двадцать казаков, сани с музыкантами в турецких костюмах, еще одни – с людьми, переодетыми в монахов, медведей, гигантских петухов и тому подобное. Затем санки с дамами и кавалерами и, в заключение поезда, – целая толпа молодых людей в польских костюмах верхом на лошадях.

За городом лошади помчались во весь дух и часа через гости благополучно добрались до Ромшино, где их встретили крестьяне в праздничных платьях. На крыльце господского дома стоял маршал с жезлом, окруженный слугами в древнепольских ливреях, и тотчас по приезде гостей за усадьбой раздались пушечные выстрелы.

Дамы и кавалеры попарно вошли в столовую, где стол буквально ломился под тяжестью старинной серебряной посуды и множества ваз с цветами и фруктами. Пока гости обедали, на дворе поднялась страшная вьюга, Ветер бушевал с такой силой, что двери и рамы дрожали. Присутствующие обменивалась испуганными взглядами – в этой местности бывали случаи, когда снегом заваливало целые деревни и сообщение с городом прекращалось на несколько дней. Старик Монкони поспешил успокоить взволнованное общество.

– Это неожиданное приключение заставит вас погостить у меня несколько дней! – воскликнул он, обращаясь к гостям. – Я этому очень рад! С голоду мы не умрем, музыка у нас есть, только господам кавалерам придется спать на соломе в зале, но эта беда еще невелика!

Слова радушного хозяина ободрили гостей: они успокоились и беззаботно предались веселию. Между тем, снежная стена перед окнами росла с каждой минутой. Тотчас после обеда все парадные комнаты были освещены; старики сели играть в карты, а молодежь по инициативе патера Глинского затеяла постановку живых картин. В одной из комнат устроили небольшую сцену и рядами поставили стулья для зрителей.

Первая картина изображала Юдифь и Олоферна. Солтык в костюме ассирийского полководца лежал на турецком диване, возле него стояла Эмма, задрапированная пестрой столовой скатертью, с распущенными волосами и поднятым мечом в руке.

– Поняли ли вы этот намек? – обратилась Эмма к графу, когда занавес опустился. – Вас предостерегают. Берегите свою голову.

– Напрасное предостережение!

– Боже, каким трагическим тоном вы это произнесли!

– Право, я не знаю, что со мной происходит! – воскликнул Солтык. – Я чувствую себя точно в плену на галере у турецкого корсара. Вы для меня загадка, а между тем меня влечет к вам какая-то сверхъестественная сила.

– Что значат эти косвенные упреки?

– Мне иногда мерещится, что между вами и мной существует тайный союз, что мы составляем исключение из общей массы людей, а между тем я видел сегодня, как вы приветливо улыбались и пожимали руки какому-то поручику.

– А! Вы ревнуете! Это меня забавляет!

Раздался звонок. Вторая картина представляла времена года: Анюта – весну, Катенька – лето, Генриетта – осень и Ливия – зиму.

Патер Глинский предложил графу участвовать в третьей живой картине, но тот отвечал:

– Оставьте меня в покое.

– Помилуйте! Разве вы не замечаете, что ваши причуды не нравятся обществу?

– Вы устроите опять какую-нибудь глупую аллегорию!

– Очень рад, что вы поняли мое предостережение. Вам нужен ангел-хранитель… им буду я. Эта таинственная девушка погубит вас, я это предчувствую!

– Погубит?! – с неподражаемо задорной усмешкой повторил граф. – Приятно умереть в когтях такой красивой пантеры!

В третьей картине Ливия изображала героиню одной из поэм Мицкевича, а граф – ее возлюбленного. В четвертой – участвовали Катенька с Беляровым: она была вожаком, а он отлично исполнил роль медведя. Публика ликовала. Вслед за тем музыканты начали настраивать свои инструменты и вскоре в танцевальной зале, раздались громкие звуки полонеза. В первой паре шел хозяин дома с мадам Огинской, за ними Анюта с графом Солтыком… и пестрая вереница гостей попарно потянулась через длинную анфиладу комнат в танцевальную залу.

Как только окончился полонез, граф подошел к Эмме Малютиной, которая сидела в углу за колонной.

– Как вы любите уединение, – улыбнулся он.

– Я ждала вас, – отвечала девушка.

– Эмма, скажите мне, кто вы: ангел, демон, тигрица или кокетка?

– Быть может, все вместе.

– Чего вы от меня добиваетесь?

– Вы еще не догадались? Так слушайте же: я никогда не полюблю вас, но желаю, чтобы вы меня любили.

– Я уже люблю вас… Что же дальше?

– Дальше?.. Со временем вы это узнаете…

Бал длился до самого утра. Дамам были отведены комнаты для отдыха, а мужчины расположились в столовой на соломе. Между тем, метель утихла, солнце озарило необозримую белоснежную равнину, и сотни крестьян усердно принялись работать лопатами, расчищая дорогу для проезда господ.

XXXI. Чистилище

Усталые гости проснулись на следующий день только к полудню, весело позавтракали и тем же порядком, как накануне, поехали обратно в Киев. Эмма Малютина под предлогом головной боли не вышла к завтраку и осталась в Ромшино вместе с Генриеттой. Об этом они договорились накануне.

– Поверили? – спросила красавица, когда ее подруга, проводив гостей, вошла в спальню.

– Еще бы! – ответила молодая хозяйка, – Солтык побледнел как смерть и спрашивал, не опасно ли ты захворала.

– Пора мне вставать… Подойди, моя раба, и служи мне.

– Не угодно ли тебе позавтракать?

– Да, но только поскорее… А ты должна поститься… Понимаешь?

Генриетта принесла на подносе кофе и держала его, стоя на коленях перед своей повелительницей.

– Теперь приготовь мне ванну.

Девушка выбежала из комнаты и четверть часа спустя пришла доложить, что ванна уже готова.

– Надень на меня туфли и подай шубу.

Невольница повела свою султаншу в ванну, и прислуживала ей с примерным старанием. Стоя на коленях, она вытерла ей ноги и затем проводила ее обратно в спальню.

– Причеши мне волосы, – приказала ей Эмма.

Руки бедной девушки дрожали, так что она никак не могла справиться с затейливой прической. Суровый взгляд и полновесная пощечина были единственной наградой за все ее старания. Генриетта не выдержала, и крупные слезы покатились по ее покрасневшим щекам. Последовал еще один удар, гораздо сильнее первого.

– Я заслужила это наказание, – простонала Генриетта, бросаясь к ногам своей строгой госпожи и осыпая их поцелуями.