With skylarks

Вы волшебными озерами глаз околдовываете, искусно жонглируя заботой, мягкостью, соблазняя пышно стройной талией.

Наигрались? Идите сюда уже, присаживайтесь…

Вечер, ночь, утро, дурочка

Так и стояла раздавленная, примятая, скрючившись от унижения. Не то чтобы слабая, такое утро неожиданностей. Зачем надо было самой выходить к воротам? А тем более открывать калитку, разгадывая хитросплетения механики установленных засовов. Сама виновата, распустила на выходные, позволила себе снисходительность. Вернее, соскучилась, соскучилась по тишине настоящей, без шарканий и шорохов, ненужных встреч с лишними.

Все просто, утро такое какое-то волнительное, неспокойное. А ведь начиналось то, вечер, как по ноткам разложенным, все как запланировала в головушке. Связь отключила, отбросила, проконтролировала, коробки с интернетом последний выдох выплеснули. Вечер последних прощающихся плавно перетек в густую ночь непроходимых волнений. Окунулась в объятия ночи, вальсируя. Тишина томная. Злая, ласковая тишина… Отключила собранность, бокал игристой вдовы, икры отборной черной с маслицем на белом хлебушке для вкуса, просто не голодна, всего достаточно. Забавлялась сама с собой, раскинувшись в плетеном, жонглируя электричек мыслями. Книга Камю со страницами-бабочками, слова, от дуновения порхающие: «Дочь горшечника Дибутада увидела на стене тень своего возлюбленного и обвела его профиль кинжалом. Благодаря этому рисунку ее отец изобрел стиль росписи, украшающей греческие вазы. В основе всех вещей лежит любовь». Сама себе улыбаюсь, забавно. Любовь томная. Помню, понравилась мысль: «Найму железнодорожного начальника вокзала для моих мыслей стремительных, доверить ему упорядочить движение, составить расписание, может, уменьшит разрушительные крушения и буйство разочарований. Смешно, ни один из кремниевых не выдержал, да и нечего фантазировать, через пару месяцев досконального погружения заболеет, в лучшем случае психушкой отделается. Только сама, только. Привыкла с детства». Вспоминая за неделю события с глупыми комплиментами, забавлялась подливая, по чуть-чуть надкусывая, нравится. Незаметно уснула, свернувшись калачиком, обернувшись теплым пледом, по теплу с его руками схожим. Что делать? Гордая, прошлое. Раннее утро, на удивление выспалась. Как добралась, одеяние сбросила, напрочь отсутствует.

Лишь утром сквозь ресницы вдохнула утра очарования изящности, нежности величия природы с подарками невидимыми. Заманчивыми ароматами просыпалось утро, расцветало, балуя любимую, не предвещая грозовых туч с молниями в настроении. Тишиной одинокою пробралась в необъятную кровать, без всех, только сама с собой. Раскинулась звездочкой, замерла в уютных пуховых няшностях. Подъем, подъем, подъем, милая… В душ, а затем завтракать, завтракать и на прогулку по территории, хоть взгляну на созданное. Круассаны, с душой вылепленные, домашний вишневый джем, сливочное масло деревенско-местное, чашечка кофе, все тончайшим фарфором с серебром украшено. Пригласила тишину со мной оттрапезничать. Сперва, показалось, услышала и присоединилась, послушавшись. Чудная, дикая, или испугалась, отпрянула.

Прислушалась. Вот оно, звук еле уловимого плача трогательно. Фоном, тихим голодным комариком, пискляво еле различимо, настойчиво. Мало ли, не моя история, разберутся. Тикали. Не давали покоя скребущиеся сквозь окна террасы, плачущие. Прерывающиеся на всхлипывания, и снова пенопластом о жестянку. Нет, не громко, больше походило на навязчивость, нудно раздирая внутренности, вонзались грустью. Невообразимо.

Распахнула массивную дубовую дверь. Внезапный удар. Хлесткими словами гневными, тирадой грязи, ураганом мата с пошлостью, дребезгом хрусталя осколков ярости, претензий, варевом серого, с обглоданными костями перемешанного, ядовитым шипением с кривыми гримасами, кипятком желчи испорченной.

Пощечина, резкая, жесткая, инстинкт, годами выработанный.

Очнулась, зрачки расширились: «Ой, а я к… извините, ошиблась, а где он?»

Дурочка.

Параллельно царице

Воробьи ранние, звуками сквозь сплошное стекло виражей просачиваются. Смешные? Абсолютно. Кричат, хамят, волнуются. Делят нажитое, пилят по степени значимости хлебца крохи. Эгоистично увлечены значимостью добычи и процессом. Сон утренний томный, желешечкой обволакивающий, потягушечки резиновые. Пятки, над кроватью сверкающие пропеллерами, смехом ублаженные, шутками с сарказма частичками. Новое, новое утро прохладное без солнца навязчивого, умаслено густыми облаками дрейфующими. Плачет голубая гладь за кулисами поутру, роняя капли редкие, стесняется своей слабости. Не понимает, глупое, важности грусти, подарков влажной энергии для простых зеленых земных переплетенных. Соскучились внизу, расцветают за мгновения. Жаждут фонтанами наслаждения, хлопушки с событиями, хитросплетения поступков с обещаниями, слов ветрено-клятвенных, борьбы с каруселями. Смятая постель с пастельными тонами, брошена. Хлопок двери, душ застучал струями по стенам мраморным, разбиваясь о тела сплетенные, увлажняя прохладою. Остужая чуть температуру раскаленности действиями, одновременно стесняясь подсмотренного. Такое утро внутри жаркое. Вне взоров подушки меж собой спором заладили. Начали с кичливости перьями, их мягкости, раздувая сны подсмотренные, трофейным количеством увиденного. Полезностью применения для утех утренних. Глупые, скучно им, залежались смятые, не смолкают в такт пернатым с подоконника.

Щебет слов, выдохлись, улыбаются, руки в унисон перебирая пальцами, синхронными взмахами кистей выводят мелодию блюд утренних. Забавные, на одной волне, как погрузились и не выныривают во внешнее. Все легкое, улыбками, зеленью красок насыщенное. Глаза балуются, забавляются счастьем одинаковых шуток, подстраиваются. Пачкая носы, губы, щеки детскими шалостями. Щелкнули внешнее, забавы ради. Ворвалось, раскромсало металлическим. Паутиной ядовитой сплетая внимание. Что с ними? Погрустнели, открыли себя для серого. Впустили персонажей прохожих среди пустыни выжженной. Отрывком: «Обманули?» Нет, завертелась, в суете забыла. Все это поверхностное, свои правила, взгляды на отнятие ресурсов у природы. Здорово, если получится больше. Солгала? Ну, а чего вы ожидали? Вертимся, крутимся, некогда на телячьи… Триста секунд разговора и вытравили? Смешно! Читайте Моэма, ребята, трижды описано. Смеется, цинизмом позвякивая, давно не… Хотела бы побыть нежной, но не в этой… Переглянулись, почувствовали осушение, выскребли, выпили за минуты, вычерпали энергию нежности. Рассадили на ветвях каркающих только вылупившихся птенцов сомнений. Это не передать, только на ощущениях, шепотом о сохранении. Безусловно, синхронно прозвучали из уст Жан-Жака Руссо: «Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они».

Одновременно потянулись одинаковые и щелчок кнопки, тишина хорошая. Не понятно, как правильно, свои законы утвержденные. Недаром же из сотен тысяч просеяны и остановились в выборе, выключили.

После зрачками встретились, пусть будет там, параллельными.

Звездная гладь

Вечер. Чуть усталости. Прочь из стен одиночества. Дорога ночная пятнадцатиминутная скользкая. Как всегда, битком, без свободных столиков. Насыщенный дым суеты снующих обслуживанием. Бесцеремонность уже градусных. Тяжело всегда погружение до растворения, словно в прорубь с осколками. Набрать воздуха.

Сюрпризы россыпью. Форма официанта, брошенная на перекур или так, в эмоциях. Искорки зрачков, улыбнулся, сгреб, примерил. За вечер. Набирай, набирай скорости. Никто, удивительно, не узнает, обезличенный, форма невидимки, может, оно и к лучшему. «Сюда, еще, ждем уже… мы этого не заказывали, отменяем, как скоро?»

Среди столов, рядков выбрать скорость, сбиваясь сперва, после приноровившись к потоку течения, выдохнуть, расслабился. Жаром от каждого столика эмоциями. Обсуждали, пиная, фыркали, не замечали, как светится. В беготне стоптанных сандалий за хрустящей добычей наличности, отбрасывали из прайда. Блага призрачные взамен на незаметные граммы улыбки искренней. Слухи дегустируют не пережевывая, иные их для пущего эффекта заваривали, настаивали, перемешивали, крошили для удобопереваривания. Как это бывает плечом к плечу, бились, смыкались грани бокалов, расплескивали, переплетение накипевшего. «Он потрясающий, обеспечил работой сотни тысяч, как же идет ему строгая форма в сочетании с подбородком волевым, решительным». А рядом средиземное радио: «Все умеют лгать без исключения, только распустив перья ресниц не умела грубо, исключительно с детской наивностью воспринимала его подарки и снисходительность, вежливый. Последней, знаете, что оставил? Опустим, но там все до краев». Скорость, скорость обслуживания, нет времени надолго. Щелкаем волны на Индийского океана, льющиеся из коралловых передатчиков, очерчены ярко-красными красками: «Обещала не опускаться до жалости к себе. Но не могу, очередной раз дверь в спальню захлопывала, стены вздрагивали от всхлипываний, пестрели разлетающиеся по уголкам стремительные эсэмэски с эмоциями». Вокруг сочувствующие в очках розовых, далекие в действительности, синхронно кивающие, украдкой на свои ситуации примеряя, оценивая, ничего личного. Следующий, очередной, сотенный столик обособленный. «Много не пей, постарайся молчать. Я не могу с ними общаться, другие и другая. Я просто счастливой хочу быть, счастливой».

Шикарно бесцеремонные за рукав отшвыривают к очередной: «Сюда, еще столько же, повтори. Так на чем? Ах, да. Недавно с выставки парижской, абсолютно передовое, хамоватое, вычурное, но не скучная провокация. Яркий фарс, разбавленный пошлостью. Остроумное интеллектуальное искусство. Отговаривала, не послушал, приобрели по случаю, приедете, упадете, впечатляет».

Умаялся, благо закуточками место изобилует. Разорвали жесткий диск от переизбытка информации, даже с опытом сбои. Улетай, не майся, улетай, пора, хватит за триста шестьдесят секунд впечатлений ночи. Перевел, выровнял сбившееся, пригубил односолодового.

Обводя напоследок взглядом заведение, надо же, и она сегодня тут. Полыхнули в сознании строки Камю: «В жизни должна быть любовь – одна великая любовь за всю жизнь, это оправдывает беспричинные приступы отчаяния, которым мы подвержены». У меня есть пару вопросов. Всегда знал, что Ты особенная. В свое время всковырнула панцирь, высвобождая фантастические эмоции от рецепторов. Завис, вирус прошлого, словно в невесомости перебираю конечностями неконтролируемыми. Время, время вулканов, пеплом, завершая разгоряченною плазмою. Просто надо было убедить? Клянусь. Именно тогда понимание о невозможности быть идеальным, глупость притворства для сохранения себя и тебя искренней. По-прежнему резкие взгляды, отсутствие покоя в поведении ночи, сдают тебя. Заметила, смутилась, ответила на расстоянии: «Я хотела бы жить в его голове, но интересы семьи превыше всего». Так же запутана, как рыба в сетях, так же не хватает свежего воздуха. Милая, твоя история еще не окончена, осталась последняя глава, будь прилежной в ее описании.

Очнулся, глоток, маскарад брошен на пол, пора. Провожаемый абсолютно аморальными взглядами, передернуло. Без вас невозможно, некому крутить барабан времени, цивилизация расцветает на дешевой рабской гордости.

Хлопок двери. Звездное небо. Тишина ночи. Цифры в телефоне. Он со своим эскортом, она в своем. Прости.

P.S. Все упоминания о реальности событий чистое совпадение.

Сияние зимы внутри

Восемь утра зимы. «Кто пойдет?» Тридцать одна душа из разных социальных грядок, смешаны. Мертвая гадкая тишина из замерших за партами. Опущены головы, глазами учебник или фанеру столов сверлят. Отличаются? Кто с чубами, кто с распущенными. Пару рыжих кудрявых, десяток брюнетов одинаковых, блонды непримечательные, пару любимчиков с именами, с трудом запомнила. Приятное безмолвие, такое безрассудное игривое зимнее раннее утро. Беззвучный гул мыслей, не разобрать содержание целиком, лишь отрывками, наверняка, как всегда, гадости.

И не потому не поднимаем руку, за неимением знаний, надоело клоуном на посмешище, улыбаясь, поддакивая шуточкам замасленным, заезженным.

«Дело ваше, ученички». Лениво выводя указательным по фамилиям, вверх, вниз, замер и снова вверх не торопясь, накаляя тишину зловонную. Присматриваясь сквозь линзы толстых стекол, крадется указательный среди фамилий, подвешенных по алфавиту вертикально, наплевав на порядок статуса родителей. Рыскает по странице распахнутого журнала, у кого не сходится, кто очки не выслужил, не добрал баллами для выводов среднестатистической, все ровненько, все к концу четверти аккуратно подстрижено. «Кто пойдет отвечать, тому на балл оценка выше, есть желающие?» Вопрос риторический, решение только на случай или баловство проснувшееся, зажурчав свежестью морозного азарта, внезапно вспыхнувшего. Такое утро замечательное, глоток коньячку, и впервые от формуляров выспалась. Тишина, тишина хищных джунглей тягучая. Десять, двадцать, тридцать, стрелки секунды неумолимые щелкают, разрезая вакуум. Клюнули, не смелая рука, словно поплавок среди чернильной глади, вынырнула, ниже среднего, троечник. Жаль, будет мямлить рутиною, кивок с приглашением на сцену у доски, скучно, без наслаждения. Минуты ртутные, начал, рассказывает с затяжными паузами. Штиблеты совсем искромсал, переминаясь с одной на другую. Скукожился, звуки связующие местами проглатывает. Пару наводящих подсказок, трепещется, словно последний желтый лепесток на зимнем дереве. Бурчит что-то под нос неразборчиво, тягучей массой выводит словосочетания, скучно повторами, локотками вытертыми пиджака школьного отсвечивает.

«Садись, достаточно будоражить, заслужил троечку за усилия». Скучно, лениво, а может, из него гений по Эйнштейну вылупится: «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно – он-то и делает открытие». Вряд ли. Неуклюже за партой усаживается.

Молнией вспыхнуло из недавней тишины: «Что же он на два балла ответил?» Смешки подхалимажей вежливые, всегда готовые прийти на помощь, милые отличники верные. А этот не разобрала, не успела запеленговать от неожиданности. Резануло звуками, опешила. Блеск, и сомкнулись темные облака, невидимый источник волнения. Показалось?

Резкий звук звонка для учителя остановил лишнее, превратил в гам, шум, беспорядок. Перемена детская, пятнадцатиминутное сумасшествие, не заметить, показалось? Кто следующий? Эти же очередные сорок пять, пишем сочинение на утвержденные темы, на выбор ограниченный.

Устала. Вечер. Лето. Белкою в колесе времени. Перебирая у телевизора груду тетрадей, проверяя конструкторы фраз, из десятка страниц исписанных, попалась тетрадь с отстраненным текстом, выбивался из шаблонности. Возмущается несправедливостью, этот из… На нескольких листах, его рукой со скачущим почерком выведены кипящие эмоции, не показалось. Смешной, веревочку последовательности теряет, сбивается, скачет мыслями, обличая детскую обиду в сюртуки взрослые, полыхает от несправедливости, смешно, но не екнуло. Исправила орфографические, оценила, за отклонение от темы, также зафиксировала железной оценкой.

Теперь мой черед раскаленной сковородочки. Пусть портит успеваемость, отдувается. Странно, а с виду всегда такой тихий, с улыбочкой.

Жаворонки редкие

Расстроена. Недопонята. Понимала. Готовила.

Интересно, общепринятое мнение, навязанные нравоучениями, по миллиметрам отталкиваю временем. Взяла в руки истории чужие, прошлые, взглянуть, как у них с граблями. Просто, для себя, чуть оттаять и расслабиться. Покопаться из любопытства в истоках истинных первобытных мотивов в действиях.

Утро, чашка кофе тягучего, все спят, кроме книг и птиц. Листаю не торопясь, зрачки впитывают. Надо же, все так же современны по сей час основы фундамента отношений, без надстроек, просты примитивностью. Пишут древние ученые о вложенном воспитании, фантазируют. Проецируется на очень сложные и хрупкие нити паутинки, связывающие друг с другом в развитии. Рецепты рекомендованы разные, наиболее надежные – волна потребительских взглядов, так без напускного слегка цинично. Чуть скорость четыреста страниц в день сбросила, отвлеклась на официанта прибирающего, поймала взгляд до нижнего белья. Только утро, а уже комплиментами балуют. По аналогии рассматривает, как неодушевленное с первичными желаниями, наклонностями, бзиками. Коронованная возможность управлять, нащупав со временем кнопки пульта, оттачивая зубки на обслуживающих. Заброшена уборка столиков, уж как несколько минут в его номере. Накормил, ублажил, поддакивал, выслушивая, но ведь это так кичливо нарисовано, просто плещется настроение. А картинка глупая и фальшивая, лишь бы приручил, лишь бы не снова на улицу, одной. Пройдено, часа хватило развеяться, такой конвейер не устраивает. Ведь игра с первого взгляда с приматами, может оказаться неожиданной и забавляться можно продолжительно, не подпуская к кровеносным. Не из-за жесткости, а в ожидании, когда персонаж эгоистичного ребенка внутри наиграется и выпустит наружу себя настоящую, без секретиков, с болезнью, с зависимостью, с чернотой восприятия. Если хватит смелости, чтобы вместе вылечили. День, два, три, месяц, потом сезоны, чуть устала от вашей глупости сидеть в черепашьем домике, скрывая очевидное. Смеяться с понимающим грубым над очевидной схожестью индивидуальностей, советовать, быть не услышанной, снова, снова и снова. Не безгранично терпение.

Так вложили и продолжают вкладывать вскормившие советчики. Сами в руинах, годами, слезами, но при отсутствии успешных кейсов продолжают поучать грошовым мнением. Аргументируя лишь возрастом и пройденной дорогой извилисто пыльною. Может, у них все по их шаблону получилось без души, просто с расценками? На коленях просила о демонстрации примеров наличия в природе без грязного белья в сундуках. Вакуум. Тишина. Молчание. Зачем прислушиваться к заведомо явному саморазрушению? Материальное? Розовый туман молодости. Есть мнение, что оно краткосрочно дает усладу. Как выплата выходного пособия? Как зарплату за каждый день и еще добавку за вредность на производстве? Смешно и глупо, проверено. Навестила, а там забралась и в душу к нескольким одиноким обеспеченным, без сильной половины. Там же все выжжено, до угольков. Часто преступали и переступали, а теперь потиху закругляются, грустно. Вывела аксиому, очень важно, не в процессе пути, а прошла и дошла чистая, как оно? Спрашивала: «Что отдали бы, чтобы вернуться в прошлое, для пощечины себе самой гордой, разрушающей?» Смеюсь повторяющейся глупости, слышала сама от них неоднократно: «Многое».

Обняла Хокинга за оброненную фразу: «Убежден, что наука и исследовательская деятельность приносят больше удовольствия, чем зарабатывание денег». Если не все, такова природа, то очень-очень многое. Не стесняясь говорила с теми, кто у финиша, а вдруг и сохранили свое чистое внутри? Безмолвие, в глазах слезы, дрожь рук. Поучалочки? Тише, тише, тише, никоим разиком.

Засмотрелась с террасы, выйдя чуть растрепанной. Тот другой. Забросил удочки, сидит с утра у озера, любуется кувшинками, пятками по воде шлепает, очаровательно утро с неопытной неочерствевшей зеленью и игрой рыбок – заигрывающих. Как всегда испуганных, чуть и врассыпную. Только для себя, для ухи, а вдруг, перелистнув строки, пару букв запомнит и осядет. Больше и не надо, если получится пару чешуек с плесенью прочь, то, что надо, не более. Улыбнулась, включила аудио его строк «За двадцать семь минут до перелета», заказав чашечку эспрессо. В этом случае нам к циничным оценщикам для оценки качества, плотности, достижения удовлетворения потребителя. Такой сценарий.

Словно среди пустыни с прутиком, в обтертых шмотках, с дефицитом влаги, местами слезинки обнаруживаются. О каком равноправии потом взывается? Человеческого мало, может, достаточно самца гориллы из «Квадрата»? Накормленного, в объятиях с телевизором, закрывающего глаза на мимолетных влетающих на ночь ублажителей. Кто задержится? Со временем изучив точки, и их отправляем к очередным приматам на диван. Позовите следующего. Отвратительно. Какое отношение к себе заслуживаете? Пряча мысли настоящие за маской вежливости, как желать? Если сталь внешней резкости, напускной лжи вытравила из груды мяса с набором характеров ту самую детскую романтику? Растоптали своей перепиской им подсмотренной его трепетность, для чего циничность? Предполагаете, что ее не хватает на шарике? Наделили в стихах, романах, песнях воздушностью, инопланетной красотой внутренней, так хочется чуть подстроиться, вытряхнуть из себя грязь пошлости и резкости, а не хочется? Не обижайтесь тогда на резкости и безжалостность, как на работе без поблажек на принадлежность к слабому. Поверьте, за титановыми латами спрятан ребенок, и больше всего ласки и заботы ожидающий, а остальные резкости в поле отыщем, предостаточно.

Судьбы разные, страх и желание обладать чередуются.

Github

Выставляем строки кода на всеобщее.

Интересная, набрасывая таинственности, шаль просвечивается и этого представлением о шестеренках механизма взаимоотношений. Смешная наивностью функционала воздействия фразами, аукционом удовольствий по науке мам, подруг, фильмов. Такой дефицит романтики, с настоящей откровенностью, балуемся, исправим книгами. Радостная мелочам случающимся, так невинно в ладошки плещется, от солнечных лучей изнутри скачет козочкой.

Милая, за день намаявшись, с одной ветки на другую, важно щечки надув, бровки разворошив для важности, делает, раскручивает маховик действием. Хватает на протрясывание себя ускорениями на совместной пробежке, вечерняя. После ледяных капель прохлады, вкусняшек, засыпает под сказки звезд, в руках укутавшись. До утра, до пробуждения первых лучиков, восстановившись для щебетания, забавная. С тонкой душой, хрупкою, заставляет следить за медвежьими взмахами.

Начитанная, жадно новое впитывающая, с детства не накормлена, наверстывает с непостижимой скоростью. Волнующая, светится обновкам, у зеркал юлой вращается, от новых платьев тает, притягивает. Волны красноречия в моменты темные, сгустками багрово-серых туч, перемешанные с молниями, звуками грома клокочущего. Созревает, выплескивается и проходит грибным, как очередное испытание прочности канатов связывающих, для ростков нового. Нескончаемое желание понравиться, найдя в четвероногом лохмато-белоснежном отдушину для повелений, как без подчинения? Заскучает, загрустит без глупостей. Минуты в секунды, с кулачками постукивающая, проверяя на прочность, глупость детская.

Перечитываю строки Эйнштейна: «Все мы гении. Но если вы будете судить рыбу по ее способности взбираться на дерево, она проживет всю жизнь, считая себя дурой». Не меняется действо сценическое, воспринимает только интонации звуков, не погружаясь в природу значения слов, разумности доводов и пояснения происходящего. Ни к чему, абсолютное доверие чувствам. Забавно, насколько в отношениях бесполезен смысл речи, основание из гортанных звуков построено.