Золушки при делах

– Отлично! – обрадовалась принцесса. Знала, что, когда Хризопраз говорит «мы попробуем», в успехе предприятия можно не сомневаться! – А сейчас за работу, Григо… Пресвятые тапочки, какое оно тяжелое!

– Кольцо? – уточнил тот, лукаво блестя глазами. – Когда мы дойдем до кабинета, вы его снимете! Ручаюсь, ни я, ни Его Высочество Аркей ничего никому не расскажем!

Бруни благодарно кивнула.

В одну из ночей она все-таки призналась Аркею в том, кто такой Григо Хризопраз. И наблюдала, как меняется выражение лица мужа – со внимательного, серьезного до удивленного, изумленного и наконец возмущенного. Судя по всему, он решил, что это розыгрыш! Но когда понял, что ошибается, затих и долго молчал. Затем притянул к себе взволнованную супругу, обнял крепко как мог и прошептал: «С тобой в мою жизнь вошла любовь – самое большее из всех чудес, что могли случиться! Все остальное… пугающе, но уже не так важно!» Она тогда расплакалась – с какого-то момента любое воспоминание о прошлом стало причинять боль, которую раньше удавалось сдерживать. Видимо, дело было все-таки в «неконтролируемых эмоциях», озвученных мэтром Жужином. На следующий день Его Высочество Аркей вызвал к себе секретаря принцессы и провел с ним несколько часов в кабинете, за закрытыми дверями, отложив остальные дела. Бруни все это время промаялась в гостиной-библиотеке, с ужасом наблюдая, как вылетает из-под дверей дымок, явственно пахнущий серой. Когда двери распахнулись, и принц, и секретарь выглядели как обычно, но смотрели друг на друга как люди, связанные общей тайной. Что рассказал Григо Хризопраз, осталось неизвестным, однако с тех пор Аркей гораздо спокойнее относился к прогулкам жены по городу инкогнито, лишь настаивал на обязательном присутствии личного секретаря.

– Ваше Высочество, сюда идут! – вдруг воскликнул секретарь и исчез, будто его и не было.

Принцесса посмотрела в дальний конец галереи. Крепкий светловолосый силуэт в дверях был слишком узнаваем. «На ловца и зверь бежит!» – любили говаривать оборотни. Бруни развела плечи и решительно пошла навстречу безобразию Ласурской династии.

* * *

Под лапами все чаще попадались островки сухой хвои и плотного снега. Зима здесь не собиралась сдавать позиции, наоборот, укрепляла как могла: укутывала ветки деревьев в снежные меха, подсыпала сугробы под корни. Каждый из сугробов вполне мог оказаться медвежьей берлогой – хорошо, что чуткий нос заранее предупреждал красного лиса о возможности встречи с серыми гризли, которых в Узаморе было полно. Гризли – непредсказуемые, хитрые, подверженные вспышкам гнева – представляли для путешествующих по лесным тропам угрозу не меньшую, чем белые полярные волки, которые были вдвое крупнее обычных и к холодам сбивались в стаи. Герцог рю Воронн, вступив в должность, первым делом увеличил количество патентов на уничтожение хищников, впрочем, ограничив охотников территориями вдоль основных трактов. Расширение и укрепление этих самых трактов было вторым важным делом, к которому он приложил руку в качестве королевского наместника. Но сейчас Красному Лиху не было дела ни до герцога, ни до его реформ. Оборотень наслаждался движением, упивался многодневной погоней за призраками, редкими часами сна, трепыхающейся в пасти дичью. Впервые за долгие-долгие годы Лихай позволил своей животной ипостаси надолго взять верх, и ему это нравилось.

Он проверил все следы бешеных, которые нашел, начиная от конца их путешествия, а точнее, от мест упокоения, и пришел к неутешительным выводам. Подозрения герцога рю Вилля подтверждались! Бешеные, все как один, явились с Севера. Они оборачивались людьми, использовали гужевой транспорт или почтовые кареты, чтобы сменить маршрут, шли по воде, стараясь запутать следы, но явно были подчинены некоей цели, невзирая на болезнь… Дурной знак! И каждый из последующих зараженных все ближе подбирался к Вишенрогу, словно стрелы, ядовитыми остриями нацеленные на столицу.

Лис фыркнул, не поднимая носа от земли. Завтра он надеялся достичь глухих лесов, разделяющих Узамор и Весеречье, которые тянулись до самого побережья, но день нынешний уже клонился к закату. Следовало поискать место для ночлега. Ночевал Лихо чаще всего на деревьях. В человеческой ипостаси забраться на удобную ветку ему было не сложно, а сон на высоте гарантировал возможность проснуться несъеденным. Ему уже случалось поутру разгонять волчьи стаи, терпеливо ждущие, пока добыча свалится с дерева, но то были обычные волки. А здесь, в Узаморе, могли встретиться полярные, которые хотя и были крупнее своих серых братьев, но по деревьям лазить также не умели. Зато умели барсы!

Лисью морду исказила усмешка. Нет, он и в самом деле балдеет от таких перспектив! Давно надо было отпроситься у Арка в дальний вояж и засунуть подальше свою человеческую ипостась! Когда идешь по следу, думая только о предстоящих драках, кошки на сердце не скребут и не наглеют разочарования прошедших дней!

Сзади неожиданно донеслось смешное похрюкивание. Лихай оглянулся и прибавил ходу. Узаморские гризли, особенно проснувшиеся слишком рано, хрюкали похлеще матерых кабанов… до того как зареветь. Что и сделал здоровенный самец-пятилетка, бросившись за чужаком. «И чего привязался?» – лениво подумал оборотень, понадеявшись, что гризли скоро отстанет, ведь известно: медведи долгой беготни не любят. Однако пятилетка оказался упорный. «Да что такое?» – в очередной раз оглянувшись и убедившись в том, что гризли продолжает погоню, удивился лис.

И вдруг ощутил это…

Эту свежесть…

Это биение сердца в ритмике мелкой вибрации…

Эту сладость бытия.

Весна, хоть и не являла цветущий лик заснеженному Узамору, слала своего вестника, главного для всех животных, – Гон.

Пришедший в себя от долгого зимнего сна гризли защищал свою территорию от чужаков!

Поняв, что от него не отделаться, Лихо начал притормаживать, подпуская преследователя ближе. Когда горячее медвежье дыхание едва не коснулось великолепного рыжего хвоста с черным кончиком, оборотень резко остановился и развернулся боком. Налетевший на него гризли перекувыркнулся, смешно сверкнув в воздухе розовыми пятками, рухнул на землю и тут же оказался прижат тяжелым телом оборотня. Не давая противнику двигаться и касаясь его горла кинжалоподобными клыками, Лихо низко зарычал, подавляя его волю. И рычал до тех пор, пока пятилетка не перестал дергаться и не признал победителя. Лишь тогда, для верности щелкнув зубами, лис сделал огромный прыжок в сторону и помчался дальше, уже не ощущая за спиной погони. На его морде было написано блаженство. «Еще бы со стаей полярных волков… Один на всех… Поищу, пожалуй!»

* * *

Они шли друг к другу с разных концов галереи – маленькая принцесса, сурово сжавшая губы, и не совсем трезвый принц.

– Ваше Высочество, – кивнула Бруни, – есть разговор, но для него вы слишком пьяны…

Криво улыбающийся Колей от удивления едва не запутался в ногах и не упал.

– Ты откровенна, сестренка, – заявил он, подходя и целуя ей руку. – Мы можем подождать, покуда я протрезвею, и побеседовать, например, о погоде. Нынче потеплело, Ваше Высочество, с гаракенских берегов задули теплые ветры, значит, и течения не за горами!

– А я настаиваю, чтобы вы прогулялись со мной…

– Куда угодно, малышка!

– …к мэтру Жужину!

– Зачем? – изумился принц. – Я совершенно здоров!

– Но наследника у вас пока что нет? – прищурилась Бруни, беря его под локоть крепкой ручкой трактирщицы и разворачивая к тому выходу из галереи, что вел в сторону покоев королевского целителя.

Колей попытался вырваться.

– Сестренка, умоляю, не уподобляйся моему братцу-зануде! Тебе это не к лицу… Ты пахнешь так восхитительно…

Он наклонился к ней, со стоном вдохнув аромат ее волос.

Бруни со всей силы лягнула его в голень.

– Оу! – воскликнул принц.

– Я серьезно намерена поговорить… с тобой! – впервые обращаясь к нему на «ты», сказала принцесса. – И не позволю помешать мне в этом! Или ты идешь со мной к мэтру, или – на все четыре стороны, но больше доброго отношения не жди!

Его Высочество взглянул на нее с изумлением и простодушно заметил:

– Ты же трактирщица, малышка! Подавальщица! Как смеешь ты говорить так с особой королевской крови?

– В тебе сейчас вина больше, чем крови, – пожала плечами Бруни, – и – да! – я была трактирщицей и не стеснялась подавать еду и напитки тем, кто в этом нуждался. А ты стесняешься подарить супруге хотя бы одно доброе слово!

Колей очумело затряс головой, перехватил руку принцессы и сам потащил ее к выходу.

– Мне определенно нужно протрезветь. Хотя я уже начал – от твоей, малышка, наглости!

– Меня зовут Бруни, – ровно ответила та.

Мэтр Жужин с наслаждением предвкушал препарирование лягушки. Когда раздался стук в дверь, несчастное земноводное уже сидело на лабораторном столе.

– Войдите! – крикнул целитель, поворачиваясь.

На пороге стояли запыхавшаяся принцесса Бруни и принц Колей со странным выражением лица. У людей с таким выражением мэтр обычно диагностировал запор.

– Дайте мне что-нибудь для трезвости мысли! – рявкнул красный как рак Колей, в эту минуту очень похожий на отца.

Жужин развел руками:

– Но, Ваше Высочество, трезвость мысли – вовсе не ваш конек!

– Дайте ему что-нибудь от опьянения, – устало пояснила Бруни. – Чтобы прийти в себя быстро и без последствий… для трезвости мысли.

– О, тогда конечно, – пробормотал растерянный целитель и отправился к стеклянному шкафу, где стояли на полках различные уже готовые тинктуры.

Выбрал одну, накапал в стакан, долил воды. С поклоном поднес Колею.