Закон обратного отсчета

– Максим, родной, разве я могла рассказать тебе? Ты ведь стал бы их искать. А вдруг ты навел бы на них полицию?

– У вас проблемы с ментами? – Макс откинулся на спинку стула, вроде расслаблен, но Джен знает, что это лишь видимость. Солдат собран, он следит за каждым движением Джена.

Не смотря на причастность всех, сидящих за столом, к разговору, ведут его двое. Джен готов к тому, что Макс не захочет верить, поддавшись более простому объяснению, которое не нарушает и не противоречит его положению вещей. Джен только надеется, что в критический момент Джа уведет с линии огня девчонку, а не бросится сам грудью на амбразуру. Инстинкт пророка – защищать правду любыми способами. Даже подставляя собственную шею под топор. И как Джен ни старается все эти годы, искоренить его полностью не удается.

– Не совсем, – отвечает инквизитор Cолдату. – Если бы нас хоть раз застали на месте преступления, проблемы были бы. Но менты всегда очень сильно опаздывают.

– Значит, ты не можешь объяснить им, как оказываешься «в нужном месте в нужное время»?

– Им не смогу. Тебе – попытаюсь.

– Стоп! – в разговор резко вклинилась Алекс. – Макс, так на тебя тоже напали? Когда? Кто?

Похоже, мир Алекс пошатнулся первым, причем без помощи Джа и Джена. В ее вселенной не существовало людей, которые рискнут напасть на Макса, будучи в своем уме и при инстинкте самосохранения. Да и сам Cолдат не придавал ночному инциденту подобного колорита.

– Ерунда, – отмахивается он, хватается за бутылку промочить горло. – Какой-то отморозок с арматурой. Наверное, ограбить собирался.

– Он собирался тебя убить, – произносит Джа, и все оборачиваются к пророку. У Джа такой вид, будто все, чем дорожил, уже потеряно, а за оставшееся цепляться нет резона. Он не смотрит на собравшихся. В его пальцах лист салата, и Джа крошит его в свою тарелку поверх недоеденной пиццы, отрывая маленькими кусочками. – Сначала оглушить. Потом забить арматурой до смерти. Он нанес четырнадцать ударов, хотя твой череп раскроил третьим. Он перестал бить, только потому что устал.

– Ты что несешь? – Макс нервничает и теперь не скрывает этого.

– Я знаю, так и было бы, если бы Джен не успел. Я это видел. Не могу объяснить почему, но иногда я вижу, как убивают людей. В голове. Что-то вроде галлюцинаций.

– Хочешь сказать… – подает голос Алекс.

– Да. Я вижу то, что должно случиться, за несколько минут до этого. И если вам нужны доказательства… – Джа замолкает, замирает, как проигрыватель дисков от переключения дорожки. – Тот подонок на стройке, он тебя пытался подвесить за веревку, которой руки связал, на штырь, торчащий из стены. Вывернул руки. Алекс, как я могу это знать, если внутрь заходил только Джен и гораздо позже?

Алекс мнет в ладони салфетку, похоже, не замечая этого. Включился холодильник, в магазине наврали, что он бесшумный. С улицы доносится громкий хлопок и дородный мат соседки – похоже, кто-то из внуков нашел оставшиеся с нового года бомбочки.

Этот пиротехнический взрыв отрезвляет Макса.

– Ладно, парни, поржали и хватит. Неудачная тема для стеба, правда.

– Макс, это не стеб, – встревает Алекс. Отбрасывает салфетку, прижимает ладони к теперь уже пылающим щекам. – Все так и было! Джа, как? Как ты это делаешь?

У Джа лицо помечено усталостью, но он отвечает на вопрос. Джен слушает рассказ и может вторить другу суфлером, потому что еще с первой встречи запомнил «покаянную речь пророка» (как он ее называет) слово в слово.

– Не могу поверить, – Алекс мотает головой. Макс вперился взглядом в скатерть и часто прикладывается к бутылке.

– Никто и не верит, – соглашается Джа. – Если б я мог щелкнуть пальцами и впасть в транс для доказательства, но простите, – он разводит руками. – Гадалка живет улицей дальше. Вот у нее и будущее в любой момент показывается, и духи по команде арии Христа воют.

– Мы – хорошие парни, брат, – Джен обращается к Максу, но тот и глазом не ведет, будто не слышит, будто крепко задумался и выпал из просторной обыденной кухни в иное захватывающее измерение. Так можно подумать, но на деле – только прикоснись. Одно неосторожное движение, и осядешь тут же к лакированной ножке стула, без лишнего шума, с вывернутым за спину подбородком или китайскими палочками в ухе.

Говорил ведь Джа – суши к столу будут лишними.

– Нам нужна ваша помощь, – Джен переходит к делу, и Макс подает признаки внимания – садится на стуле так, чтобы пнул его из-под себя ногой, и уже в боевой стойке. Джену не нравится его настрой, хотя сам себе признается, что вел бы себя так же. – Мы гоняемся по пророческим наводкам не первый год, и впервые встретили жертв, знакомых друг с другом, знающих друг друга. Подумайте, что у вас общего?

– Родинки, татуировки, шрамы, – Джа загибает пальцы, – диагнозы, аномалии, травмы…

– Послушайте, – Джен прерывает словесный поток, сжимает пальцы Джа в кулак и опускает на скатерть. Хватит. Пусть пророк обижается, что его перебили, с этим можно разобраться позже. – Макс, мне нужен список всех ваших знакомых, кого сможете вспомнить, и недругов, если такие есть. Еще места, в которых вы часто бываете, где с вами можно столкнуться вместе или порознь – не важно. Все нападения связаны, мы в этом уверены. Нужно понять – как.

– Нет, – заявляет солдат, поднимаясь. – Мы в этом участвовать не будем.

Алекс вскакивает следом.

– Макс.

– Я сказал – нет! Я не собираюсь вываливать все о себе перед кем-то. И ты не вздумай.

– Мы спасли вам жизни, – напоминает Джа. – Ты это знаешь, и никаких доказательств не надо.

От сдерживаемого негодования его бьет мелкая дрожь, вот-вот молекулы разгонятся до критической скорости, и тело воспламенится. Он порывается вскочить, но Джен удерживает его за плечо и сам не встает – позволяет Максу возвышаться над ними.

Солдат цедит слова сквозь зубы.

– Надо. Мне они нужны. Доказательства. Того, что ее жизни угрожал не ты!

– Зачем мне это?

– Затем, что ты – чокнутый псих. – Макс хватает Алекс за руку, выволакивает из-за стола, понижает голос. – Чтобы я вас больше не видел. Никогда. Если засеку поблизости… Джен, пеняй на себя. Пришибу. Ты это знаешь.

Джен знает. И не останавливает. Он позволяет гостям уйти и, только заслышав рев Фаера, отпускает Джа. Тот передергивает плечами, будто стряхивает частицы, оставшиеся после ладони на рукаве. Обхватив руками голову, утыкается лбом в клеенчатую скатерть.

– Ты представляешь, в каком мы теперь дерьме? – гундит в столешницу Джа. – Он знает, кто мы и где мы. Он может сдать нас ментам, Джен.

– Он не станет. Не тот тип людей, – врет Джен, только чтобы успокоить. Не выходит.

Ничерта не выходит. Щелчком сбив ошметок салатного листа с края тарелки куда-то на пол, Джа бросает едко: «Ну и хуй с ними». Встает из-за стола и небрежно скидывает тарелки одну в другую, не выгребая остатки еды, не убирая вилок, которые лязгают по фаянсу и вываливаются на скатерть вместе с остатками начинки пиццы и крошками. Поверх тарелок наваливаются стаканы, шаткая башня растет, пока Джен не срывается на грозное «Уймись!», выхватив из рук Джа солонку.

– Оставь в покое посуду! – просит он, вернув солонку на стол.

Джа смотрит в упор, спрашивает:

– Если я не уберу, кто это сделает?

Посуда – не вооруженные психи, и убирать ее прерогатива не Джена. Так уж повелось с первых дней проживания под одной крышей, каждому своя вотчина, честное разделение обязанностей. Если Джа не способен прочистить водопровод или проследить за работоспособностью отопительной системы, он туда и не лезет. А Джен не переводит продукты на несъедобное варево и больше не сажает во дворе тополя вместо яблонь. Раньше этого взаимодополнения хватало за глаза, они неплохо уживались в общем доме, удобно перестроенном для совместного бизнеса и геройства. Пророк и инквизитор – самостоятельная, цельная боевая единица.

Теперь же в Икстерске душно от убийств. Джен борется с усталостью, топит ее в машинном масле, глушит металлическим ревом, отвлекается головоломками с форума скорой мотопомощи (шутка ли поставить диагноз по снятому на мобильник видео). Все без толку. С каждым разом сбруя ножен кажется все тяжелее, а асфальт под колесами все бугристее, потому что приступы пророка все чаще и чаще, и Джен до смерти боится, что однажды даст сбой и просто не справится. Даже самому лучшему каскадеру бывает страшно без подстраховки.

Джа хватается снова за солонку, но не доносит до посудной башни, сжимает ее в ладони и, упершись кулаками в стол, зависает над испачканной скатертью.

– Мы всегда будем одни в этом дерьме, правда?

Настоящая боль в глазах пророка выглядит иначе, и то, что Джен видит сейчас – гораздо глубже и опаснее. Ожесточение, отверженность и страх – спектральная палитра безнадеги. Слишком знакомое сочетание, чтобы списать на неудачное мгновение. Тут же незримым ярмом на плечи падают жесткость ремня автомата и жар огня, который лижет ворот, рукав – он почти добрался до локтя, остановили только хлопки чужих оголенных ладоней. В гортани застрял жирный смрадный ком. Он год за годом возвращается – нежданно и действенно, как удар под колени – и с тем же эффектом.

Джен испариной на загривке чувствует прикосновения сквозняка – они не проводили гостей как положено, и, видимо, входная дверь распахнулась под натиском ветра, который воспользовался редким моментом пролететь насквозь через их логово. Наглая мразь. Мало кому удается выкинуть подобный финт, этот дом – бастион, идеальное убежище.

Идеальная тюрьма. Ее феноменальная защита не в современных замках (их установлено на каждый вход по три штуки и каждый Джен научился вскрывать менее чем за сутки, херня все эти коды и магнитные механизмы), ее защита в иллюзорной добропорядочности.