Оставаться собой

И я столкнул его в воду снова. На пятый раз он приплыл к берегу по-собачьи сам.

– Вот и научился, пошли ко мне, пожрём, бабушка Аня пироги с морковкой испекла.

– Это здо?рово, – заметил он спокойно, – обожаю пироги с морковкой.

ЭПИЗОД ВТОРОЙ

Июль, жара. Мне шесть лет, ему семь. Мы на нашем берегу валяемся на песчаном пляже, лень даже пальцем пошевелить. Я совершенно обгорел со своим красным загаром, спина болит, а ему, смуглому, хоть бы что. Кстати, нашёлся способ лечения ожогов. Увидев мою спину, баба Лида обмазывала всего меня сметаной. Не успевала она удалиться, тут же подскакивал Булька и начисто слизывал с меня всю сметану. Язык у него, видимо был целебный, сразу становилось легче. Баба Лида удивлялась куда так быстро исчезала сметана и снова обмазывала меня. Булька тоже только того и ждал. Подвергшись операции намазывания и слизывания, обычно на следующий день моя кожа приходила в норму до следующего сгорания.

Итак, жарища и полная лень. Пора развлечься.

– Перемут!

– А?

– Жуй слона! Давай переплывём Волгу.

– Давай, – спокойно отвечает он.

– Из наших вроде никто ещё этого не делал.

– А на фига им.

– Вот мы и будем первыми.

В одних трусах мы бредём к грузовой переправе и проникаем на паром, спрятавшись за здоровенным возом сена. Паромщику и матросу-чальщику, впрочем, в такую жару тоже всё до лампочки. С парома-то мы уже нырять приловчились. Спрячемся среди возов, подождём, пока он отойдёт метров на двести от нашего берега, а потом с гиканьем и хохотом выскакиваем и сигаем с борта в Волгу, выгребая затем к нашему берегу. Ещё было удалью встречать паром с того берега. Он идёт быстро, надо рассчитать его и свою скорость так, чтобы выплывая ему навстречу, не промахнуться и точно попасть на деревянное рулевое перо и успеть за него зацепиться. Паромщик матерился, но поделать ничего не мог: мы отцеплялись метров за пятьдесят до причаливания.

Мы переправились на тот берег и пошли вверх по течению почти до завода «Рыбинские моторы», прикинув, что течение собьёт нас как раз к нашему пляжу.

Ну, и переплыли спокойненько. И никому об этом не стали говорить. Чего хвастаться, нам хватило того, что мы сделали.

ЭПИЗОД ТРЕТИЙ

Перемут каким-то образом надыбал в самом углу нашего чердака почти под застрехой громадную трёхрожковую бронзовую люстру непомерной тяжести. Ума не приложу, как это чудовище оказалось на нашем чердаке, зарытое в чистейший речной песок, которым был засыпан чердак. Даже в самые жаркие июльские ночи песок был прохладным, и мы с бабушкой Лидой ночевали на чердаке, бросив на песок вместо матраца старое ватное одеяло.

– Это сто?ит хороших денег, – заявил Перемут, – но придётся поработать.

– Мы подохнем, пока сумеем сдвинуть её с места.

– Что-нибудь придумаем, – деловито бросил он. Его мысли уже шурупили в нужном направлении.

Не буду утомлять деталями, но, как ни странно, мы сумели вытащить этот агрегат с чердака и спустить его по лестнице в заднюю пристройку, выломав всего-то две балясины из балюстрады чердачной лестницы. Перемут прикатил из своего двора двухколёсную тележку, на которой мы и доставили пудовую блямбу в приёмный пункт вторсырья, которым, кстати, заведовал дядя Петя Голованов, живущий с многочисленным семейством в хоромах наискосок от нас под номером один в начале улицы. Его средняя дочь Наташка была моей боевой подругой до самой школы. У них в гостиной стояло даже пианино. А какие вишни давал их сад!

Две недели мы с Перемутом на вырученные деньги объедались мороженым.

ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ

Август. Жара не спадает. В те времена у нас климат был континентальный, зимой морозы доходили иногда до минус сорока, а летом часто и подолгу бывало плюс тридцать с хвостиком.

Я пришёл от Кирилла, там мы мастерили с ним шпаги, перевязи и костюмы мушкетёров, готовясь к великой дуэли с гвардейцами кардинала Ришелье.

– Иду на огород сорвать укропчику и лука, – говорит мне прабабушка Аня, – а он уже копается в сарае, как землеройка какая-то. И когда только успел пробраться, Булька же молчал.

– Бушка, он собаку давно прикормил, а уж проникать незаметно куда угодно умеет лучше любого разведчика. И ведь никогда ничего не прикарманит, всегда покажет свою находку.

Я, кстати звал её Бушка, а бабушку Ли?ду часто просто Лиду?, именно так, с буквой «у» на конце имени. Ну, сокращенно от Лидусь, как ее звала Бушка.

В этот момент на пороге кухни появился Перемут, показав пустые ладони. Это означало, что не попалось ничего достойного внимания.

– Пошёл «огурец», – слегка торжественно заявил он.

– Ого! – воскликнул я. – Когда пойдём?

– После обеда, лучше часиков в пять, солнце пониже, будет хорошо видно.

– Бушка, дай нам чего-нибудь пожевать, не обязательно от пуза.

– Можно и от пуза, – поправил он, – в воде быстро остынем.

«Огурцом» у нас называли замечательную рыбку снеток, пяти сантиметров в длину, прозрачную с чёрными глазами бусинками. Называли так из-за запаха: только что вытащенная, она действительно пахла свежим огурцом. В определённое время она появлялась большими стайками и легко ловилась сеткой, если знать места и способ. Зажаренная на сковороде в подсолнечном масле, она давала полное ощущение, будто ешь мелкую вермишель.

В сороковые годы Волга в районе города была невероятно загружена и захламлена. Помимо двух переправ – пассажирской и грузовой – и колёсных пароходов дальнего действия, между берегами сновали десятки маломерных судов, разных катеров, катерков, буксиров, швертботов и яхт, принадлежащих спортивным обществам и пр. Прибавьте появившееся после 1943 года изрядное число немецких железных самоходных барж, а также огромные длинные плоты брёвен сплавного леса, прогоняемые через шлюз из водохранилища, многие из которых неделями стояли на якорях обычно у нашего более мелководного берега.

Впрочем, для нас мальчишек это было раздолье, чего только не выдумаешь, используя такие возможности для разнообразных забав. Для ловли снетка у нас с Валеркой было своё заветное место: выше по течению от грузовой переправы немецкая баржа, приткнутая наискосок носом к берегу на вечную стоянку, вот у её бортов и ходили стаи снетка.

У наших посадских мужиков для ловли рыбы было сотни две лодок, замкнутых у причалов цепями на навесных замках. На корме каждой лодки стоял кронштейн, на верхнем конце которого для ловли крепилась сеть на тросе, проходящем через ролик. С помощью рукояток сеть опускалась на дно и через какое-то время её быстро вытаскивали, ожидая, удачный ли будет улов в мутной воде. Крепёжные дуги сети бывали до трёх метров в размахе, солидная площадь охвата. Назывались такие сети «паут».

Ручная копия подобного «паута» была и в распоряжении запасливого Перемута. Работали мы парой так: загонщик вкругаля тихо подплывал к корме баржи, там становился на дно и гнал стайку к берегу вдоль баржи на сеточника, который держал сетку под водой. В нужный момент сеть резко выдёргивалась и рыбки ссыпались в ведро. Меняясь местами, мы за полчаса набрали полнее ведро.

– Идём к тебе, повеселимся точно от пуза, – сказал он.

– Может, поделим пополам, – предложил я.

– Ну его на фиг, набегут оглоеды, всё сожрут и спасибо не скажут, а твоих бабок рыбкой не грех побаловать, к тому же твоя прапра готовит обалденно.

В общем, вечером был пир до отпаду.

ЭПИЗОД ПЯТЫЙ

В нашем домике туалет «типа сортира» был сделан по северному варианту: никаких будок во дворе, туалетная комната с глубокой выгребной ямой была встроена в угол задней пристройки. Половину туалета занимал широкий рундук на два очка – предмет зависти всех моих друзей. Потому что, удобно устроившись рядом на струганном дощатом сидении, можно было делать не спеша своё дело и вести приятную беседу.

Как-то раз мы с Перемутом засели там для славных дел. Через пять минут, выкряхтевшись, он, по своему обыкновению, меланхолично заявил.

– Сегодня идём на Шексну за белорыбицей. Я свистнул ключ у отца Мухи.

На самом-то деле он сказал не «свистну», а нецензурно, хотя и знал, что я не одобряю ругательств. Муха – это было прозвище его кузена Женьки. У папаши Мухи была лодка для ловли рыбы и, на наше счастье, он на днях снял с неё кронштейн для ремонта. Уж такого случая упустить Валерка не мог.

Как я уже упоминал, Шексна – северный приток Волги, и после заполнения Рыбинского моря впадала в него за сто километров на севере и вытекала мощнейшим постоянным сбросом из-под здания ГЭС. Оставшийся километр до впадения в Волгу вода рвалась с бешеной скоростью. Течение было такое, что даже самые могучие мужики не могли выгрести против него на середине реки. У нас был единственный шанс, работая каждый на одном весле, подняться вверх до полуострова у ГЭС, прижимаясь вплотную к берегу.