От хлора и фосгена до «Новичка». История советского химического оружия

Однако совместный советско-немецкий испытательный сезон 1927 г., который необходимо было провести в рамках первого соглашения, фактически состоялся не в Луге, а на авиационном полигоне в Оренбурге [673]. Сезон 1928 г. на специально созданном военно-химическом полигоне в Шиханах (Саратовская обл.) был осуществлен в рамках нового (второго) соглашения. После этого военно-химическое сотрудничество проходило уже в рамках третьего – на этот раз пятилетнего – проекта «Томка», тоже на полигоне в Шиханах. Целью опытов 1927–1933 гг. стало совместное испытание созданных в Германии средств и методов боевого применения ОВ с использованием авиации, а также артиллерии и других наземных средств, в том числе химфугасов и специальных газометов.

Опыты 1927 г. были выполнены к югу от Оренбурга, где в 9 км от города имелся военный авиационный полигон. Поселили немецких военных (условное обозначение – «гости») в самом Оренбурге, и каждый день они ездили на военный аэродром, с которого и совершались полеты на полигон. Поскольку в 1927 г. руководство СССР готовилось изобразить фигуру формального присоединения страны к Женевскому протоколу 1925 г. о запрещении химоружия [55, 686], было придумано прикрытие – изобразить дело так, будто немецкая команда прибыла в Оренбург для работы с «общественной организацией» ОСОАВИАХИМ при решении вопросов борьбы с вредителями сельского хозяйства [673].

Для проведения опытов из Кузьминок были переброшены три немецких самолета, еще один самолет «Хейнкель» прибыл прямо из Германии. Немецкие специалисты подготовили за зиму 1926–1927 гг. несколько новинок. Среди авиационных были новый тип ВАПа для заражения ипритом больших пространств, а также дистанционная химавиабомба большого калибра. Что до сухопутных новинок, то они включали носимый прибор для заражения местности СОВ и химические фугасы [673]. Как докладывал в РВС довольный Я. М. Фишман, он оговорил у немецкой стороны право на получение «по одному или несколько образцов» испытываемого химвооружения. Немцы были так заинтересованы в совместных работах, что доставили на полигон в Кузьминках даже полевую установку для производства иприта на весь полевой сезон. Так что опыты 1927 г. на Оренбургском авиаполигоне были выполнены на высококачественном немецком иприте [673]. А причина в том, что, по мысли Я. М. Фишмана, немцам «незачем знать, что у нас уже есть большие количества иприта». И не знали.

В сезон 1928 г. опыты с немцами были выполнены уже на специально выделенном полигоне в районе поселка Шиханы с первоначальной площадью 85 км

. Этот полигон на несколько лет стал местом советско-немецких опытов. Тогда же он начал использоваться и для советских испытаний химоружия [163]. Опыты 1928 г. включали новинки, например, цистерну на автомобиле на 1000 кг ОВ для заражения местности СОВ (позволяла заражать участок длиной 2700 м при ширине 2–30 м). Были испытаны также два носимых прибора для заражения – емкостью 8 и 10 л, что позволяло заразить площадь 800–900 м

. Приборы эти были интересны набором распылителей. Были испытаны и очередные модели ВАПов для поливки ОВ с воздуха, и дистанционные авиахимбомбы. Особенный интерес советских военных химиков привлек химический фугас емкостью по ОВ 5 л, подрывающийся в воздухе. При высоте подрыва до 20 м этот фугас позволял заражать площадь до 450 м

, а осколки при этом разлетались до 75 м [674].

Отчитываясь перед наркомом К. Е. Ворошиловым о выполненных работах, Я. М. Фишман сообщил, что наступающий сезон «должен быть последним годом нашей совместной военно-химической работы. В 1928/29 г. мы получим от них последние еще важные для нас данные технического характера» [674]. Жизнь распорядилась, однако, иначе: с немцами был заключен новый (уже пятилетний) договор. А все потому, что в августе 1928 г. совместные работы в Шиханах проинспектировал сам министр В. фон Бломберг. И масштабы военно-химических достижений ему так понравились, что вопрос финансирования работ на полигоне на несколько лет вперед был решен. Кстати, специально для гостя из Германии были продемонстрированы три опыта: заражение лесного участка из носимых приборов, заражение местности из цистерны под давлением, бомбометание с высоты около 1000 м. Многое в этих методах химического нападения было для гостей из рейхсвера в новинку. Разумеется, секретные работы и тайные визиты не могли остаться в тайне от населения, хотя бы потому, что множество жителей Нижне-Волжского края участвовало в спешном строительстве. Во всяком случае, уже в начале 1929 г. в Москву стали поступать доносы о том, что информация о проводящихся работах «на полигоне при участии германцев получила в Н.-В. крае распространение, особенно в Вольском округе, благодаря чему могут получиться большие неприятности внешнеполитического порядка» [163].

Сезон 1930 г. продолжался с 17 июля 1930 г. до 15 января 1931 г. Начался он так поздно потому, что ВОХИМУ хотело закончить на полигоне собственные опыты. Совместные испытания были начаты в середине августа. Экспедиция «гостей» состояла примерно из 30 человек и включала ряд групп: артиллерийскую, авиационную, по приборам заражения, биологическую [677].

Было выполнено около 30 опытов, большая часть которых относилась к артиллерийским стрельбам, авиационному бомбометанию и подрыву химических фугасов. А по окончании испытаний уже в Москве 19 января состоялась итоговая конференция, в которой участвовали пять «гостей» (руководителей опытов), а также ответственные работники ВОХИМУ [677]. Среди принципиальных опытов укажем изучение важного для страны – обладательницы Сибири – так называемого «зимнего иприта», в качестве которого был использован обычный иприт с добавлением 32 % хлорбензола. Он давал даже при ?15–20 °C «больший токсический эффект» в сравнении с летним ипритом. Кстати, в этой форме иприт был использован немцами еще в мировую войну, однако смысл идеи советские военные химики не поняли, хотя и вскрыли трофейные немецкие снаряды с ипритом еще в 1923 г.

В сезон 1930–1931 гг. был окончательно решен вопрос о конструкции химических фугасов, которые немецкая сторона считала удобным оружием для заражения местности при отступлении, в том числе пехотой. Для фугаса емкостью 5 л достигалась площадь заражения ипритом 100–150 м

. Вопросы хранения фугасов также считались решенными (речь идет о высококачественном немецком иприте в корпусах из немецкого железа) [677].

Были проведены также стрельбы из гаубицы калибра 105 мм различными типами снарядов в снаряжении жидким ипритом. Те опыты, однако, не дали окончательного ответа на вопрос о размере заряда взрывчатки, и их было решено продолжить в следующем сезоне.

При изучении средств авиационно-химического нападения состоялись две группы опытов – с бомбами и с ВАПами. Авиабомбы ударного действия были испытаны с различными разрывными зарядами и с различными объемами иприта. Советских участников особенно впечатлило устройство, «при помощи которого дистанционный взрыватель можно устанавливать в воздухе во время полета». Эти опыты закончены не были и перекочевали на следующий сезон. Образцы ВАПов, которые «гости» привезли с собой, были модернизированы в процессе испытаний «главным образом из-за неравномерности и медленности выливания» иприта. Получилось устройство, которое стало напоминать ВАП-3, созданный к тому времени советской стороной втайне от «друзей». К следующему сезону немцы обещали привезти устройство еще «более совершенной конструкции», а советская сторона уже поставила на вооружение свой ВАП-4 (изготовитель – завод «Вулкан», Ленинград). Это случилось втайне от немцев прямо во время совместных испытаний – в декабре 1930 г. [677].

Среди других укажем совместные испытания крупповской автоцистерны для заражения местности. При скорости 15–20 км/час достигалась ширина заражения 22–25 м. Испытания было решено продолжить.

По каждому опыту немецкая сторона составляла отчет, один экземпляр которого передавался советской. Ей же достались все образцы немецкого военно-химического имущества: химические снаряды, химавиабомбы, ВАПы, ручные приборы для наземного заражения местности, семь автоцистерн для заражения, универсальная разливочная установка для иприта и даже прибор для установки дистанционного взрывателя авиабомб во время полета на самолете [677].

Нелишне указать, что в сезон 1930–1931 состоялось также и совместное советско-немецкое испытание иприта на живых людях. Советская сторона предоставила немецким химикам семь «объектов», на кожу которых наносились капли иприта.

Сезон 1931 г. в Шиханах был столь же успешен. «Гости» в количестве 17 человек работали с июня по начало ноября [678]. Направления были те же, что и раньше: авиация, наземные приборы, артиллерия, химия, токсикология…

Для авиаиспытаний немцы привезли три новых образца ВАПов. Один из них, емкостью 170 л, особенно понравился советским военным химикам. Он позволял с высоты 30–40 м заражать полосу шириной 70–75 м и длиной 66 м, в том числе вязким ипритом. Забрызгивания самолета при этом не наблюдалось. Новая дистанционная бомба (емкость ОВ – 80 л), предназначавшаяся для сброса вплоть до высоты 4000 м, имела дистанционную трубку с часовым механизмом, и она «работала безотказно». При разрыве на высоте 100 м достигалась площадь заражения 1500–2600 м

, в зависимости от скорости ветра [678].

В процессе артхимстрельб в подобранном для этих целей овраге были испытаны снаряды различных типов. Принимающей стороне понравилась методика применения «гостями» снарядов с дифосгеном, а также снарядов с вышибным дном. Дистанционные снаряды, как выяснилось, еще требуют доработки. Что касается выбора калибра, то «гости» обнаружили свое предпочтение к более крупным, «дающим большую полезную нагрузку» [678].

В тот год были закончены испытания автоцистерны для заражения местности, причем была испытана привезенная «гостями» система распылителей, позволявшая давать крупные капли и большие плотности заражения [678]. Те распылители были закуплены и вместе с чертежами установки переданы на завод «Промет» (Ленинград) для использования при создании советской БХМ-1. Сама машина БХМ-1 была принята РВС на вооружение 27 февраля 1932 г. [90].

Были закончены также испытания химического фугаса, образцы которого отличались от предыдущих лишь деталями [678]. Испытания были выполнены, среди прочего, с вязким ипритом. Площадь заражения – примерно 300 м

. Свой фугас ХФ-1 советская сторона поставила на вооружение уже 27 февраля 1932 г. [90].

«Гости» привезли несколько образцов вязкого иприта, причем некоторые оказались особенно «эффективными» – во всяком случае, красноармеец, который вымазал руку так называемым канифолевым ипритом после его нахождения на местности в течение 20 дней, получил вполне типичное ипритное поражение [678]. В общем, в отчете справедливо указывалось:

«1. Работа с гостями в 1931 г. принесла нам несомненную пользу. Полное использование достижений гостей может значительно содействовать усовершенствованию наших средств химической борьбы.

2. Дальнейшая работа с гостями в 1932 году, безусловно, еще целесообразна».

Из мыслей «друга» Германии:

«…если подойти с точки зрения действительности минимальных концентраций иприта… я уверен, что при увеличении экспозиции… малая концентрация будет действовать… что экспозиция на 50 минут дает действие. Следовательно, здесь необходимо произвести перерасчет. Здесь делается реальное отравление Берлина с какой-нибудь сотней тонн, для которых нужно только 100 самолетов, и проблема делается с точки зрения военной вполне разрешимой.

Я. М. Фишман, 3 июня 1931 г.» [539].

Поначалу планы на сезон 1932 г. в Шиханах были вполне позитивными [679]. В феврале немецкая сторона передала план работ, который включал технические опыты и тактические испытания. В перечень стодневных технических опытов были включены: проверка уровня опасности участков, ранее зараженных твердым ипритом, опыты с образцами германского твердого и вязкого иприта, артиллерийские испытания с использованием различных ОВ (включая твердые, вязкие и жидкие иприты) и различных конструкций химических снарядов, опыты с новыми типами воздушных средств химического нападения и разнообразными рецептурами ОВ, а также серия опытов по заражению местности большой и малой БХМ и химическими фугасами.

Впрочем, в 1932–1933 гг., наряду с желанием продолжать совместные советско-германские военно-химические работы, у ВОХИМУ наличествовали и иные чувства. Недоверие «друзей» друг к другу было в те годы постоянным. Во всяком случае, во внутренних документах РККА все время подчеркивалось, что совместные работы с Германией должны предусматривать «возможность отказа от дальнейших опытов тогда, когда мы сочтем это необходимым».

Несходство целей проявилось в том, что германская сторона связала свои планы 1932 г. условием «участия в денежных расходах командования Красной армии». Серьезность этого условия подкреплялась предупреждением, что при его невыполнении гости будут вынуждены «значительно сократить срок пребывания немецкого личного состава». У советской стороны на сей счет были свои соображения. Здесь полагали, что германская армия скрывает от своих «друзей» новые ОВ, к тому же пытается экономить там, где не ожидалось. В ходе дальнейшего обмена аргументами в ответ на обвинение в сокрытии от советской стороны новых типов ОВ было указано, что «в Германии натолкнулись на… громадные научно-технические затруднения и небольшие перспективы по изобретению новых веществ, вследствие чего центр тяжести переносится на развитие имеющихся ОВ, стремясь к увеличению их действия до максимума, находя новые способы применения их, усовершенствуя в то же время все то, что уже имеется». В общем, армия Германии взяла тайм-аут на год [679] – к вящему удовольствию Я. М. Фишмана, который весь 1932 г. посвятил, по существу, первым широкомасштабным испытаниям в Шиханах всего и вся и во все сезоны [163, 164].

На сезон 1933 г. в Шиханах тоже планировалось немало. Во всяком случае, 9 октября 1932 г. начальник ВОХИМУ жаловался в Разведупр РККА, «что до настоящего времени по линии военно-химического дела имеет место далеко не полное ознакомление нас „друзьями“ с их действительными достижениями» [679]. Стоит перечислить то, что интересовало Я. М. Фишмана тогда: «1. Новое кожно-нарывное ОВ, превосходящее по боевому эффекту обычный иприт. 2. Рецептуры вязкого иприта для фугасов, артхимснарядов, авиахимбомб, выливных авиационных приборов и боевых химических машин… 8. Артхимснаряды с вышибным дном. 9. Выливные авиационные приборы, работающие под давлением в результате химической реакции».

Во время последовавших вскоре переговоров с представителями Германии Я. М. Фишман потребовал представления уже двух новых ОВ – более сильного, чем иприт, кожно-нарывного ОВ и более сильного ОВ раздражающего действия. Более того, он потребовал «организации в Германии солидной лаборатории по синтезу новых ОВ с привлечением виднейших специалистов (чтобы найти новые ОВ, нужно их искать) и допущение наших специалистов для работы в этой лаборатории» [679]. Работать в таком ключе военные химики Германии готовы, скорее всего, не были, однако они постарались найти решение, чтобы все-таки провести совместные опыты 1933 г., но в рамках своих планов.

Осталось указать, что и почему не интересовало Я. М. Фишмана. Его не интересовали совместные тактические испытания («мы это можем сделать и без них»). А еще после успешных собственных опытов 1932 г. [163, 164] его уже мало интересовали партнеры, решавшие свои вопросы, но не вопросы, которые интересовали его, Я. М. Фишмана. И 17 мая 1933 г. в письме М. Н. Тухачевскому Я. М. Фишман докладывал однозначно: «Считаю нецелесообразным допуск „друзей“ на центральный химический полигон, где они сильно мешают нашей работе и ведут разведку» [679]. Отметим, что к этому вряд ли имели отношение события 10 мая 1933 г. в Германии, когда фашисты устроили костры из книг «неарийского духа» в Берлинском университете (хотя потом оно и окажется важным для историков), равно как не имел отношения приход к власти А. Гитлера (1889–1945), случившийся в январе 1933 г. Просто то была логика самодовольного советского военачальника, который исходил из своих внутренних эгоистичных мотиваций.

Для разрыва была разыграна интрига. Поскольку М. Н. Тухачевский за неделю до того демарша наложил на письме начальника Разведупра Я. К. Берзина иную резолюцию, чем ожидалось («в 1933 г. опыты в Томке продолжить») [679], три богатыря – участники военного сотрудничества с Германией (руководители танкового, химического и авиационного управлений РККА) – поступили по-своему. Они получили от наркома К. Е. Ворошилова совсем иное – «директиву к постепенному и безболезненному свертыванию предприятий „друзей“» (то есть к ликвидации объектов в Липецке, Казани и Шиханах) [679]. Потом собрали 31 мая совещание с Я. К. Берзиным, на котором нашли аргументы, как не выполнять уже достигнутую с приезжавшим лично в Москву начальником вооружений рейхсвера генералом Бокельбергом (тогда его даже свозили в Бобрики, чтобы продемонстрировать панораму стройки химкомбината – так и не состоявшегося в будущем флагмана химической войны, завода № 100 в Сталиногорске) договоренность о проведении совместных опытов с 15 августа по 1 ноября 1933 г. А дальше был сформулирован предлог, вполне изящный: «Учитывая данное „друзьям“ разрешение… заявить, что вообще химический полигон в Томке с лета 1933 г. закрывается и все работы на нем, в том числе работы РККА, прекращаются, так как правительственные органы, обследовавшие месторасположение его, нашли весьма опасным наличие в Томке полигона для окружающего населения и предложили НКВМ перенести полигон в другое место. Вследствие чего совместные работы до 1934 г. невозможны» [679].

Расстались с заклятыми друзьями без скандалов. Немцы увезли с собой из Шихан немного: так и не понадобившееся орудие (планировался отстрел новых химических снарядов) и легковой автомобиль. А оставили они много: автопарк (три грузовых и шесть легковых автомобилей, а также тягач), механическую мастерскую, оборудование электростанции и водокачки, а также стационарную станцию полигонного типа для налива ОВ и походную снаряжательную мастерскую [679].

В целом фактический отказ от военно-химического сотрудничества с Германией состоялся в естественный, с точки зрения политики, срок – в 1933 г. Если рассматривать проблему в исторической перспективе, то, строго говоря, каждая сторона получила все, что хотела. Красная армия получила от Германии необходимые предметы военно-химического снаряжения (в частности, вязкий иприт, ВАП, ХФ, АРС, ряд типов химических боеприпасов, дистанционный взрыватель для авиабомб, ранцевый прибор заражения и т. д.) и сэкономила на этом много времени и сил. А еще советские военные химики имели собственные достижения (специализированные химические танки, возможность применения синильной кислоты с самолетов и т. д.), которых не было у других армий.

А вот рейхсверу советские земли для опытов уже стали без надобности. Стоит в связи с этим вспомнить, что в 1929 г. руководитель авиахимических опытов Германии на полигоне в Шиханах Фалькер обещал обязательно привезти на испытания дистанционный взрыватель для авиабомб, поскольку «все равно им негде больше испытывать». После прихода к власти в Германии руководителя национал-социалистической рабочей партии обстановка позволяла работать уже с любыми типами оружия, причем без какого-либо международного контроля.

2.4. Попытка военной дружбы с Муссолини

Дальше начались небезуспешные попытки поменять друзей – вместо будущих германских нацистов на уже существующих итальянских фашистов. Справедливости ради, впрочем, следует иметь в виду, что дружба советского ВХК с фашистской Италией длилась недолго – всего-то три года.

Первая экспедиция военных химиков в Италию состоялась в период между 19 марта и 15 апреля 1932 г. [680]. Паре высокопоставленных работников ВОХИМУ в рамках общей попытки отыскать в Европе возможности для сотрудничества в военной области удалось побывать в Италии. Они посетили ориентированные на войну химические предприятия, однако к большему (исследовательским объектам промышленности ОВ, равно как и к любым военно-химическим объектам) их пока не подпустили. Однако высший военно-химический руководитель Италии генерал Мальтезе все-таки нашел время для беседы с советскими гостями.

Во время посещения в 1932 г. завода в Чезанно-Модерно (это станция Севезо в 30 км от Милана) визитеры ознакомились с производством хлора и шашек ЯД на основе хлорацетофенона (а вот производства дифенилхлорарсина и адамсита им не показали). При посещении завода в Ченчио (в горах в 30 км от г. Савона) удалось осмотреть производство хлора. Несколько больше удалось увидеть на заводе в горах в Бусси (это станция Попули в 50 км от г. Пескара). Там визитеры ознакомились с совсем еще новыми производствами иприта и фосгена, увидели цеха неначатого производства дифенилхлорарсина, а также осмотрели производства хлора и пятихлористой сурьмы. А на химическом заводе в Неаполе «Целлюлоза-хлор-сода» они осмотрели производства хлора, фосгена и дифосгена.

После визита 1932 г. советские визитеры сделали вывод, что «вопросы военно-химического дела в Италии занимают основательное место в ряду средств вооружения армии» [680]. Увидели они и то, что вопросы эти решаются на широком фронте: в научно-исследовательской работе, в технологической области и в области разработки средств химического нападения и защиты.

Прошло не так много времени, как тот и иные подобные визиты получили более благоприятное продолжение. 2 сентября 1933 г. по инициативе главы фашистской Италии Б. Муссолини (1883–1945) в Риме был подписан советско-итальянский договор о ненападении и взаимном нейтралитете. И вскоре началось развитие контактов двух стран и особенно армий по разным линиям.

Неудивительно, что с начала 1934 г. между армиями СССР и Италии шла оживленная переписка насчет обмена визитами военно-химических миссий. Разумеется, сопровождавшаяся «консультациями с инстанцией».

Из переписки небожителей:

«Политбюро ЦК ВКП (б)

тов. Сталину