От хлора и фосгена до «Новичка». История советского химического оружия

…я предлагаю условия расторжения договора, выдвинутые немецкой стороной, принять, не предъявляя с нашей стороны дополнительных контрпретензий.

Прошу этот вопрос поставить на разрешение ближайшего заседания Политбюро.

С коммунистическим приветом,

И. С. Уншлихт, 4 февраля 1927 г.» [668]

Ирония истории состояла в том, что в 1927 г. пос. Иващенково решением ВЦИК РСФСР был повышен до статуса города с одновременным конституированием его названия – Троцк (неофициально оно существовало по крайней мере с 1921 г.). Хотя сам Л. Д. Троцкий к тому времени уже потерял практически все свои посты, включая должность руководителя «общественной» организации «Доброхим». История улыбнулась и по другому поводу: подставное АО «Металлхим» появилось вновь, на этот раз в 90-х гг., уже в новой России. И оказалось оно столь же лживым и безответственным, что и «Метахим».

Использование немецкого опыта при подготовке к химической войне шло в те годы по всем линиям. В конце 20-х гг., наряду с нормальной работой разведки, начались поездки советских военных и промышленных специалистов в страны – обладательницы наибольших достижений в области химической войны. Конечно, в первую очередь, это была Германия. Однако осуществлялись поездки и в иные страны – США, Францию, Италию и др.

В январе-феврале 1929 г. в Германии побывала группа советских военно-химических специалистов. Цель – «ознакомиться с официальными данными о состоянии военно-химического дела, выяснив попутно ряд специальных вопросов». Первая же беседа с начальником разведки генералом Бломбергом показала, что прятать свои достижения от «друзей» в рейхсвере не расположены. И перечисление мест, которые посетили специалисты, – тому свидетельство: лаборатория проф. Флюри (Flury) в Фармакологическом институте Вюрцбургского университета, институт газового анализа при Берлинской высшей технической школе проф. Вирта, противогазовая лаборатория в Шпандау д-ра Вайна, технологическая лаборатория в химико-технологическом институте в Шарлоттенбурге д-ра Обермиллера, противогазовая школа в Моабите (Берлин), химические работы на полигоне в Куммерсдорфе вблизи Цоссена, фабрика средств защиты АУЭР в Ораниенбурге, фабрика средств химической защиты Дрегера в Любеке, фирма HAG в Киле (производство приборов для заражения местности, химических гранат и т. д.) [667, 675]. Во время бесед с руководством рейхсвера и специалистами члены советской группы получили прямые ответы на многие вопросы. Во всяком случае, проф. Флюри не скрывал своего отношения ко многому (что «особой ценности в будущей войне люизит не представит», что из арсинов наиболее ценен дифенилцианарсин, что адамсит «до сих пор не умеют применять», что пытаться применять окись углерода и мышьяковистый водород в качестве ОВ не имеет смысла, что нового ОВ в Германии нет). Генерал Людвиг не скрывал отрицательного отношения к хранению иприта в мобзапасе, полагая, что хранить надо не иприт, а сырье для его изготовления – тиодигликоль [667, 675].

Подчеркнем, что заимствование чужого опыта происходило параллельно с утратой своего. Во всяком случае, после того, как в промышленности СССР в 1929–1930 гг. был осуществлен «разгром вредителей» [394], впору было начать думать, как компенсировать его последствия. Неудивительно, что не мог не встать вопрос о привлечении «химических умов» из других стран взамен утраченных (выехавших из страны академиков-химиков В. Н. Ипатьева и А. Е. Чичибабина, замученного в химической «шарашке» член-корр. АН СССР Е. И. Шпитальского, сгинувшего профессора А. А. Дзержковича и др.).

Об этом свидетельствует переписка руководителей высших оборонных органов страны – РВС СССР и СТО СССР.

Из переписки небожителей:

«Председателю РЗ СТО

В целях улучшения военно-химических средств борьбы РККА мы нуждаемся в заграничной помощи. Эта помощь в области отравляющих веществ может быть организована путем создания в Москве специальной химической лаборатории с участием крупных немецких специалистов. Принципиальное согласие некоторых видных немецких химиков имеется…

Заместитель наркома НКВМ И. П. Уборевич,

10 августа 1930 г.» [670]

«НКВМ, тов. Уборевичу

Вопрос об организации специальной химической лаборатории НКВМ может решить самостоятельно, предусмотрев для этого средства в смете на 1930–1931 и последующие годы.

Зам. председателя Совета труда и обороны Я. Рудзутак,

21 августа 1930 г.» [670]

На том этапе предполагалось, что в спецлаборатории будут работать три известных специалиста в области химии и токсикологии ОВ: профессора Мейер, Вилланд и Флюри. Однако эта инициатива так и осталась лишь пожеланием, хотя Красная армия и в последующем не прекращала попыток привлечь к своим работам профессоров из Германии [670]. Следующей была идея 1931 г. о применении опыта немецкого военного химика Зихерера, известного в СССР по работе на полигоне в Шиханах, для создания советского вязкого иприта [670]. Предполагалось поручить ему – одному из сотрудников проф. Вирта – создание двух рецептур: для использования в химических боеприпасах (снарядах, бомбах, минах, фугасах) и для выливания из автоцистерн и ВАПов. И эта инициатива закончилась ничем.

Осенью 1931 г. в Германии побывал еще один высокопоставленный руководитель ВОХИМУ. Он получил необходимую информацию о приемлемых для химической войны ОВ (это иприт, этилдихлорарсин, дифосген, пфификус, адамсит, хлорацетофенон – индивидуально и в смесях; а вот синильную кислоту, люизит и окись углерода перспективными там не считали), а также о средствах химического нападения рейхсвера (цистерны для заражения, химические фугасы, ВАПы, газометы, артхимснаряды). Как оказалось, эти средства были испытаны на полигоне в Шиханах и были хорошо известны в Красной армии.

А 1933 г. был знаменателен не только концом военно-химического сотрудничества с Германией. Расставание с немецкими военно-химическими специалистами, чьи уроки, на взгляд Я. М. Фишмана, больше уже не были нужны, сопровождалось попытками пригласить в Советский Союз на постоянную работу создателя и главу школы химической войны Германии (и лауреата Нобелевской премии по химии 1919 г.) профессора Ф. Габера (Fritz Haber, 1868–1934).

Из неизвестного:

«Народному комиссару по военным и морским

делам и председателю РВС СССР

тов. К. Е. Ворошилову

Профессор Габер является крупнейшим научным авторитетом и организатором военно-химического дела в Германии.

Приглашение Габера на работу в СССР считал бы вполне целесообразным.

Полагаю, что в результате его приезда к нам мы могли бы ознакомиться со многими материалами рейхсвера и детально изучить состояние германской химической промышленности.

Считаю целесообразным… вступить с Габером в переговоры, предложив ему кафедру физической и общей химии в Москве, гарантировав крупный оклад, квартиру и все удобства.

Начальник военно-химического управления

и химических войск РККА

Я. М. Фишман, 8 июля 1933 г.» [670]

Хотя разведки Запада полагали, что Ф. Габер преподавал военную химию в Советском Союзе в 1932 г. [34], на самом деле вряд ли попытка пригласить его в страну строившегося социализма могла окончиться успехом. Тем более что за несколько лет до этого страну был вынужден покинуть научный глава российской военно-химической школы академик В. Н. Ипатьев [59], оказавшийся совсем ненужным все тому же Я. М. Фишману. И не только ему.

2.3. Боевая дружба с предшественниками Гитлера

На Западе обычно считается, что боевая военно-химическая дружба между СССР и Германией началась в 1928 г. и территориально реализовывалась на Волге в Шиханах [34, 36]. В действительности это не так: процесс сближения и проведения совместных работ начался много раньше, а Шиханам предшествовали Москва и Оренбург. Причем в отличие от промышленного военное сотрудничество в химическом направлении развивалось успешнее, к взаимному удовлетворению сторон. Официальные переговоры между сторонами о военном авиационно-химическом сотрудничестве начались еще в 1925 г.

Из переписки:

«Фишман – Фрунзе (копия – Берзину)

20 марта 1925 г., Берлин.

Совершенно секретно.

1. „Аэрохимические опыты“

…вчера я был принят генералом Хассе, которому и изложил свои сомнения, требуя, чтобы мне была дана возможность встретиться с тем, кто непосредственно работает над конструированием аэробомб и газораспылителей. Хассе вначале отвечал весьма уклончиво и почти отрицательно, ссылаясь на строгий надзор Антанты (работы были запрещены Версальским договором. – Л. Ф.) и на усиленное наблюдение за ним пацифистских кругов. Я ответил, что, считая вполне необходимым проявлять максимальную осторожность в наших взаимоотношениях, все же не вижу основания для того, чтобы так уж опасаться нескольких встреч, которые могут произойти у меня с некоторыми из их доверенных лиц. Это тем более важно, что эти лица… знают, для чего предназначаются конструируемые ими аппараты… В конце концов Хассе согласился с моими доводами… я должен буду в течение этих дней встретиться с их специалистами. Большего не удалось добиться… У меня нет уверенности… что меня действительно сведут с кем надо и покажут, что надо. Все это дело чрезвычайно затягивается. Мне еще не ясно, боятся ли они открыть свои секреты или же просто не хотят показать своей технической неподготовленности…

С коммунистическим приветом, Я. Фишман» [667].

«Фишман – Фрунзе (копия – Берзину)

3 апреля 1925 г., Берлин. Совершенно секретно.

…Идея, первоначально положенная в основу аэрохимических опытов (лаборатория и теория в Германии – опыты в большом масштабе у нас), начинает распространяться на другие роды оружия…

Вообще производит впечатление, что руководящая группа рейхсвера несколько тверже взяла курс на нас. Пока это только впечатление, которое я постараюсь в ближайшее время проверить…

С коммунистическим приветом, Я. Фишман» [667].

21 августа 1926 г. в Москве было подписано соглашение о начале германо-советских «газовых опытов». Концепция была проста: лабораторные и теоретические работы осуществлять в Германии, а крупномасштабные военно-химические испытания, подлежавшие запрещению и международному контролю, – в Московской обл., в районе пос. Подосинки. Формально идея соглашения возникла будто бы во время беседы военных министров В. фон Бломберга и К. Е. Ворошилова, однако на самом деле решение приняло политбюро ЦК ВКП(б). Фактически соглашение по поручению властей подписали военные атташе: бывший военный атташе СССР в Германии Я. М. Фишман и действующий уполномоченный рейхсвера Германии в СССР фон дер Лит-Томсен [667, 669]. В действительности имелся в виду военно-химический полигон в Кузьминках, который существовал уже восемь лет. А Подосинки были небольшим поселком близ полигона, который находился между двумя железнодорожными станциями – Люберцы и Ухтомская. Его название возникло, скорее всего, в силу извечной привычки наших военных использовать в переписке не те населенные пункты, где происходили реальные события. Фактически в районе Подосинки-Ухтомская находился лишь небольшой аэродром, незадолго до этих событий переданный ВОХИМУ для обслуживания работ на полигоне в Кузьминках. А вот в Подосинках находились три дачи, выделенные для жилья немецких «гостей» («друзей»). Руководство операцией принял на себя Я. М. Фишман, а ее обеспечение вне ВОХИМУ осуществляло IV управление Штаба РККА (нынешнее ГРУ) [5].

Испытания 1926 г. были осуществлены в октябре-декабре. Было совершено 43 полета по маршруту Подосинки – Кузьминки – Подосинки, в процессе которых выполнены выливания на полигон жидкости, имитировавшей свойства иприта, с различных высот (немецкого иприта тогда в СССР еще не было, а о существовании советского с «друзьями» не поделились). Опыты доказали, что жидкость, выливаемая с высот вплоть до 1000 м, доходит до земли без больших потерь, причем ею покрывается большая площадь (например, 300 кг жидкости, вылитой с высоты 400 м, покрывают площадь примерно 100–120 тыс. м) [669]. Те результаты были столь серьезны, что И. С. Уншлихт описал их в направленном в порядке новогоднего приветствия 31 декабря письме И. В. Сталину: «Опыты доказали полную возможность широкого применения авиацией отравляющих веществ. По утверждению наших специалистов, на основании этих опытов можно считать установленным, что применение иприта авиацией против живых целей, для заражения местности и населенных пунктов технически возможно и имеет большую ценность. С весны 1927 г. предстоит выполнить 2-ю фазу испытаний – провести разбрызгивание с разных высот иприта, который предполагается приготовить в феврале по методу немцев у нас» [669].

Результаты совместных опытов были переданы ВОХИМУ, однако это не помогло – немецкий ВАП не был пригоден для подвешивания на советский самолет Р-1. И уже 26 ноября 1926 г. авиационная комиссия Химкома была вынуждена заседать «По вопросу о проекте прибора для разбрызгивания жидких ОВ с самолета». Было решено уже к 10 декабря изготовить рабочие чертежи устройства для его установки на самолете Р-1. Дальнейшие опыты предполагали вести в будущем году с применением настоящего иприта, «приготовленного на маленькой фабрике, выстроенной на полигоне» в Кузьминках [672]. Поскольку опыты должны были обрести большие масштабы «с учетом не только техники, но и тактики… необходима гораздо большая площадь, так как должны будут работать одновременно 5–6 больших самолетов, покрывая ипритом большие пространства». Так возникла идея уйти на Лужский артиллерийский полигон, а в докладе Я. М. Фишмана, направленном в адрес И. С. Уншлихта, предполагалась – в случае успеха опытов 1927 г. – «организация совместного с гостями большого постоянного аэрохимического полигона где-нибудь… где есть большое свободное пространство» [5]. Дальше шло по плану. Немецкая установка для производства иприта по методу Мейера действительно была завезена на полигон в Кузьминках и смонтирована (производительность 350–400 кг в день). С использованием также завезенного из Германии сырья – тиодигликоля – в июле 1927 г. под руководством немецких специалистов было приготовлено несколько тонн высококачественного иприта [5, 672]. История эта имела продолжение. Установка так понравилась, что по представлению Я. М. Фишмана нарком обороны велел ее выкупить. Затем после длительных проволочек установка оказалась на заводе № 1 (Москва), специалисты которого в 1930 г. уже сами произвели 6 т иприта из импортированного тиодигликоля. После этого состоялись переговоры о возможности постройки в СССР силами немцев целого завод по выпуску иприта Мейера. Впрочем, безуспешно – деньги те, по существу, были потрачены зря [672].