Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования

Как раз мимо здания этого гаража, оказывается, с осени 1923 года не раз ходил молодой человек в полувоенной одежде, не подозревавший тогда, что его жизнь в этом переулке когда-нибудь представит общественный интерес.

К этому времени в московской газете уже появился первый фельетон за подписью «М. Шолох», за ним другой, окрыливший начинающего литератора, поверившего в свои силы. Он входит в группу писателей «Молодая гвардия», посещает занятия литературной студии на Покровке, пишет первые рассказы.

Из воспоминания московского писателя Марка Колосова, ответственного секретаря литературной группы «Молодая гвардия», известно: начинающий литератор Василий Кудашев привел своего молчаливого и застенчивого друга на занятия в общежитие «Молодой гвардии» на Покровке. Начало этих занятий Марк Колосов относит к ноябрю 1923 года. На этих занятиях, которые вел друг В. Маяковского – Осип Брик, Михаил Шолохов написал рассказ, сюжет которого напоминал сюжет его первого фельетона «Испытание», напечатанного в Москве 19 сентября 1923 года. Скорее всего, рассказ, как более сложная литературная форма, дался юному литератору позднее, чем фельетон, а значит правдоподобно, что эти занятия происходили в ноябре 1923 года. Есть еще одно косвенное подтверждение. Прежде чем начать заниматься литературой, безработному Михаилу Шолохову пришлось год перебиваться случайными заработками, и только в августе 1923 года биржа труда направила его на службу счетоводом в жилуправление на Красной Пресне, что дало ему и силы, и время писать для газеты.

По воспоминаниям Марка Колосова, на одном из вечеров Московской ассоциации пролетарских писателей Михаил Шолохов, с трудом преодолевая застенчивость, читал свой рассказ. В тот вечер Василий Кудашев представил друга Марку Колосову, и после этого тут же был решен вопрос о членстве в «Молодой гвардии» нового литератора Михаила Шолохова. Для этого потребовалась одна его просьба и рекомендация Василия Кудашева. Как уже упоминалось, став полноправным членом этой писательской группы, Михаил Шолохов посещал занятия в ее литературной студии. Занятия проходили в общежитии «Молодой гвардии». Сюда в качестве преподавателей пригласили Виктора Шкловского, Осипа Брика, Николая Асеева. Они читали лекции в комнатах, в эти часы превращавшихся в учебные классы. На занятии, посвященном теме «О сюжете», Михаил Шолохов мастерски выполнил учебное задание, написал рассказ, использовал известный литературный прием «обратного эффекта».

В беседе со мной Марк Колосов обратил особое внимание на дом на Покровке как на один из центров, где, по его словам, формировалась «молодая советская литература». В нем жили члены редколлегии журнала «Молодая гвардия», писатели и поэты А. Веселый, М. Голодный, Ю. Либединский, В. Герасимова. Проживал на Покровке, в частности, секретарь ЛЕФа Петр Незнамов, к нему часто приходил по делам Владимир Маяковский. Приезжавший в те годы в Москву Александр Фадеев непременно бывал в этом доме.

Много лет проживал на Покровке поэт Михаил Светлов, написавший здесь «Гренаду». Владимир Маяковский звонил ему именно сюда, поздравляя с успехом.

У каждого писателя в общежитии была своя комната, где часто допоздна засиживались гости, нередко остававшиеся ночевать. Когда места в комнатах не хватало, то, случалось, укладывались на ночлег даже в телефонной будке. В общежитии на Покровке был один из московских «университетов» Михаила Шолохова, где он дышал воздухом литературы, быстро формировался как писатель.

Естественно, что, узнав все это, я захотел побывать там, где находилось общежитие «Молодой гвардии». Оно располагалось в бывших меблированных комнатах по адресу Покровка, 3. Улица эта находится в центре Москвы, где сохранилось множество приземистых старинных зданий.

– Марк Борисович! – обратился я к престарелому писателю незадолго до его смерти. – Представьте, что мы с вами находимся в суде, где слушается дело о плагиате, и я, как прокурор, задаю вопрос: свидетель Колосов! Ответьте мне на такой вопрос. Вы знали ответчика с 1923 года как начинающего литератора. Спустя всего три года после вашей переписки по поводу публикации одного из первых рассказов ответчика он вдруг появляется в Москве с рукописью романа. Вы лично не усомнились в авторстве Шолохова относительно романа? Не показался ли странным столь стремительный взлет, учитывая молодость автора и его незавершенное образование?

– Нет, не сомневался никогда, все мы были молоды и необразованны, все быстро творчески росли, удивляя друг друга. Все, кто в молодости знал Шолохова, его донские рассказы, не сомневались, что роман написал он сам…

…Как раз во время короткой литературной учебы в студии «Молодой гвардии» появилось у Михаила Шолохова свое жилье.

«Сняли мы комнату в Георгиевском переулке, отгороженную тесовой перегородкой, – рассказывала якобы о тех днях Мария Петровна Шолохова ростовскому писателю В. Воронову. – За стеной стучат молотками мастеровые люди. А мы радовались, как дети. Жили скудно, иногда и кусочка хлеба не было. Получит Миша гонорар – несколько рублей, купим селедку, картошку – и у нас праздник. Писал Миша по ночам, днем бегал по редакциям» (цитирую по книжке В. Воронова «Юность Шолохова». Ростов, 1985.).

Итак, появляются для поиска конкретные данные – не только название переулка: дом с мастерской, где «стучали молотками мастеровые люди». О какой мастерской идет речь? Молотками могли стучать и плотники, и кровельщики, и сапожники…

Об этом же периоде жизни в Москве напечатаны такие строки, приведенные со слов М. П. Шолоховой В. Вороновым:

«В Москве в первый год после свадьбы Михаил Александрович за любую работу брался – и сапожничал, и мостовые клал, а ночью писал…».

Из этого явствует: далеко ходить сапожничать не требовалось, достаточно было выйти из комнаты, отгороженной «тесовой перегородкой», чтобы получить заказ от сапожников.

Приехав жить в Москву, Мария Петровна хотела продолжить образование, поступить учиться. А муж ей так сказал: «Работать ты будешь только у меня».

– Я, – говорит она, – не поняла тогда, а ведь он прав был. Он ночью пишет, а я днем, пока он работает, переписываю, а позже перепечатывала.

Позже – это уже не в Москве, где машинки не имелось…

А тогда они жили так: Шолохов писал по ночам, днем ходил по редакциям или работал, а жена переписывала его сочинения…

Уже говорилось, что в Георгиевский переулок выходит одним из фасадов Дом союзов. Так вот, в дни январской стужи 1924 года, когда умер В. И. Ленин, мимо дома, где жил Михаил Шолохов, день и ночь шли люди, чтобы проститься с покойным. Хотя от порога того дома до Колонного зала было всего несколько сотен шагов, долго пришлось Михаилу Шолохову и Марии Петровне ждать своего часа, чтобы пройти под сводами траурного зала. В своей одежонке они сильно промерзли.

Да, трудно жилось тогда в Москве будущему автору «Тихого Дона». Лишь в апреле 1924 года был напечатан в газете фельетон под названием, как у Гоголя, «Ревизор», с подзаголовком «Истинное происшествие». Наверное, полученный за него гонорар и позволил молодоженам устроить «пир» с селедкой и картошкой, запомнившийся Марии Петровне.

Но в каком доме?

Что, если посмотреть адреса московских сапожных мастерских? В справочнике «Вся Москва» за 1917 год приведены фамилии около восьмисот сапожников и адреса восьмисот сапожных мастерских. В этом разделе есть такая информация:

«Зимницкий Эрн. Фед. – Тв. ч… Георгиевский д. З, Тлф. 92–42». «Тв. ч.» – это Тверская часть, уточнение, что переулок у Тверской.

Владелец мастерской дал о себе сведения и в другой раздел справочника – жителей Москвы. Наличие в то время у него телефона говорит о том, что дела шли хорошо, мастерская находилась на бойком месте, вблизи многолюдной Тверской, где хватало клиентов. Не исключено, что эта сапожная мастерская «за тесовой перегородкой» после гражданской войны уцелела на своем месте без старого хозяина…

Встретившись с сыном писателя – Михаилом Михайловичем Шолоховым летом 1985 года, я узнал от него впервые еще одну интересную подробность, связанную с жизнью его отца в Москве в 1923 году. Кто-то решил было тогда выселить его из комнаты в Георгиевском переулке и обратился с иском в суд. Он состоялся. На суде с горячей речью выступил ответчик… Судья принял решение в его пользу. После суда домоуправ признался, что речь жильца произвела на него такое впечатление, что ему захотелось тотчас предоставить Шолохову не крохотную комнатенку, в которой тот обитал, а дворец! Быть может, где-нибудь в московских архивах сохранились материалы этого суда…

На мою просьбу уточнить место, где жили Шолоховы в Москве, Мария Петровна сообщила, что их соседом по квартире был некий актер Большого театра Гремиславский. Фамилия эта запомнилась потому, что она похожа на девичью фамилию Марии Петровны – Громославская.

В списках членов трупп московских театров за 1917 год нашел я чету Як. Ив. и Мар. Алекс. Гремиславских, служивших гримерами в Художественном театре. К. С. Станиславский в сочинениях упоминает дважды И.Я. Гремиславского, художника театра, с которым ездил на гастроли за рубеж в 1922–1923 годах… Возможно, кого-то из них имела в виду Мария Петровна, приняв в свое время за актера…

Вот тогда я обратился за помощью к читателям «Московской правды». Может быть, кто-нибудь, как это уже бывало, поможет уточнить дом, где жил в 1923–1924 годах актер Гремиславскии за «тесовой перегородкой». Именно тогда писались «Донские рассказы».

* * *

На следующий день после публикации очерка в редакцию начали звонить читатели. Ссылаясь на выходивший в двадцатые годы справочник «Театральная Москва», они сообщали адреса Гремиславских: Яков Иванович с женой значился в Георгиевском переулке, дом 2, квартира № 5, а их сын, Иван, жил по адресу станция Химки, Назаровская, 4, где были загородные дома актеров Художественного. Таким образом, крепло убеждение, что Шолоховы жили именно в этом доме, именно с этими Гремиславскими из Георгиевского переулка, а название театра за шестьдесят минувших лет, возможно, и забылось, и, как бывает, одно название вытеснилось другим, еще более популярным…

Потом начали приходить письма. Они помогли установить связь и переговорить с Натальей Ивановной Синицыной, проживавшей в доме в Георгиевском переулке, в семье Гремиславских. Она оказалась их племянницей. Покинула, однако, этот дом в 1914 году. Но дом детства хорошо помнит, как и то, что когда выходила с черного хода во двор, встречались ей часто сапожники, чья мастерская располагалась во дворе. Как помнит читатель, в воспоминаниях М.П. Шолоховой, опубликованных писателем Василием Вороновым, упоминается о комнате «за тесовой перегородкой», за которой стучали молотками «мастеровые люди». Поэтому местонахождению сапожной мастерской я поначалу придавал особое значение, пытаясь даже по ней установить адрес дома Михаила Шолохова. Сапожные мастерские находились в Георгиевском переулке в разных домах: и на нечетной стороне в доме под № 3, и по четной стороне в доме № 4…

Среди тех, кто отозвался на просьбу газеты, оказались и бывшие жильцы Георгиевского переулка, покинувшие его в разное время.

– Сапожная мастерская была и в нашем доме № 2, но не в нем самом, а в одном из дворовых флигелей, – подтвердил племянник Гремиславских Олег Васильевич Чудинов, родившийся здесь. Если первая часть его информации, казалось, ставила точку над i, то вторая все подвергала сомнению, потому что его родственники Гремиславские, по его словам, по соседству с сапожной мастерской никогда не жили, значит, за их стенкой (и стенкой Шолоховых!) молотки не могли стучать…

Неясно было до конца и другое: кто являлся соседом Шолохова – Гремиславские, работавшие в Художественном театре, или кто-нибудь из их однофамильцев или родственников, возможно, живших в Георгиевском переулке, служивших в Большом театре, расположенном поблизости.

И вот когда уже стало казаться, что ответить на вопрос однозначно не удастся, пришло в редакцию еще одно запоздалое письмо на двух машинописных страницах. Оно и позволило получить искомый ответ и уточнить не только адрес Михаила Шолохова, но и некоторые неизвестные обстоятельства его жизни в Георгиевском переулке. Привожу письмо еще одного свидетеля, которого я бы мог выставить на суде со стороны ответчика:

«Прочитав статью в “Московской правде” от 29 августа 1935 года о Михаиле Шолохове, могу Вам сообщить, что я, вероятно, осталась единственным свидетелем его жизни в Москве в 1923–1924 годах.

Михаил Шолохов жил в нашей квартире № 5, дома № 2 по Георгиевскому переулку (около Дома союзов). Моя мать, отчим и я жили в этой квартире с 1922 года, в маленькой комнате (8 м). Это была комната находившегося с Художественным театром на гастролях за рубежом Гремиславского Ивана Яковлевича, художника театра.

В квартире жили Яков Иванович и Мария Алексеевна Гремиславские – родители художника И.Я. Гремиславского. Они были знаменитыми гримерами Художественного театра. О них Станиславский упоминает в книге “Моя жизнь в искусстве”. В маленькой комнате нам было очень тесно жить втроем, и моя мать (Аксенова Е.А.) с отчимом перешли в освободившуюся большую проходную комнату, а я продолжала жить в маленькой комнате. Мне было в 1924 году 14 лет.

Но долго жить в этой маленькой комнате мне не пришлось. Однажды в квартире раздался звонок, и на пороге появился молодой человек с трубкой в зубах и со смешинкой в глазах. Отрекомендовался он – Михаил Шолохов. “Я работник домоуправления, – заявил он, – мне отдали (тогда ордеров не было) комнату Гремиславского. Освободите ее!”. Моя мать начала протестовать, потом даже судилась из-за этой комнаты, но судья принял решение в пользу Шолохова.

Так Шолохов поселился в моей комнате и благодаря своему веселому и общительному характеру расположил к себе всех жильцов квартиры и стал даже часто заходить к нам.

Меня он прозвал “лисичкой”, угощал часто шоколадом и дымил своей трубкой, заправленной очень душистым табаком.

Однажды он пришел к нам и принес газету (кажется, “Комсомольскую правду”) с напечатанным в ней его рассказом. Он сел на диван, притушил свою трубку и начал читать, жестикулируя, изображая казаков с их интонациями. Мы все помирали со смеху – в рассказе было много юмора. К сожалению, названия рассказа не помню. Кажется, весной 1924 года Шолохов уехал и вернулся с женой, Марией Петровной. Меня, девчонку, поразило в ней то, что она была такая большая-большая тетя (она даже казалась мне тогда старой) и ходила все время в черном платье, а Шолохов против нее казался мальчишкой. Звали его запросто – Мишкой.

Какое-то время Шолоховы пожили и потом уехали на Дон. О возвращении их с Дона в нашу квартиру у меня ничего не осталось в памяти – значит, они у нас больше не жили, тем более, что в эту комнату вселили маляра из домоуправления, который тут проживал до 1940 года.

Наш красный кирпичный дам № 2 и другие дома во дворе под этим же номерам по Георгиевскому переулку снесены в 1962 году под застройку служебных помещений Госстроя СССР.

В заключение хочу сказать, что квартира № 5 дома № 2 по Георгиевскому переулку была знаменитой, в ней жили: писатель Шолохов, замечательный художник-гример Яков Гремиславский, его сын Иван, жил тут и мой муж – Жан Спуре, до войны работавший секретарем ЦК Латвийской КП, погибший в 1943 году.

Никаких сапожников “за тесовой перегородкой” в нашей квартире не было. Возможно, Шолохов потом жил в Москве в другом доме.

Мария Спуре».

Потом мы несколько раз разговаривали с Марией Васильевной Спуре, и ее рассказ позволил в деталях представить картину жизни московской коммунальной квартиры начала двадцатых годов, на пороге которой нежданно-негаданно появился молодой работник домоуправления.