Жизнь солдата

Он, конечно, не знал, сколько времени я трачу на ожидание открытия библиотеки. Но обижаться на него я и не думал, потому что его лицо всегда было добрым, и я не сомневался в правильности его решения. Больше того, Кучинский мне очень нравился своей общительностью, и я иногда подумывал, что неплохо бы стать таким же добрым библиотекарем, как Лазарь Иосифович Кучинский…

Когда рядом с нашим домом открыли пионерский клуб, я почему-то долгое время не решался туда заходить. Мне казалось, что туда ходят только те мальчики и девочки, которые носят пионерские галстуки. У меня же его не было. И у моих друзей его не было тоже. Поэтому мы втроем и пользовались только спортивными снарядами, стоявшими во дворе.

Но любопытства ради я однажды решился переступить порог пионерского клуба. Там было много комнат и один большой зал. Вошел я, наверно, не вовремя, потому что никого там не увидел, но все двери были не запертыми, и я заглядывал во все комнаты. В одной комнате я увидел на столах детали от моделей самолетов – там был авиамодельный кружок. В некоторых комнатах было чисто и поэтому непонятно, чем там занимаются.

Одна комната особенно привлекла мое внимание. В ней-то я и застрял. На столе и на стульях лежали балалайки, мандолины, домры и другие инструменты, названия которых я не знал. Но не они потянули меня в комнату. Весь угол этой комнаты занимал большой черный рояль – это была самая желанная вещь для меня. Еще в детском садике я пробовал подойти к роялю, но меня даже близко не подпускали к нему. Воспитательницы предупреждали, чтобы мы не прикасались к роялю. А теперь вот он, стоит в углу, и никого в комнате нет. Как тут было не воспользоваться моментом? Я давно хотел научиться играть на рояле. Я всегда завидовал всем детям, которые учились играть на этом инструменте. Сколько раз я уговаривал маму учить меня играть на рояле, но мама каждый раз со вздохом отвечала, что у нас нет таких денег.

И вот я в пустой комнате, а передо мной моя мечта. Я открыл крышку, и сердце мое заволновалось. Сколько клавишей! И черные, и белые! Сколько они таят в себе таинственных звуков, даже представить невозможно. Эх, как жаль, что у меня нет отца! Был бы отец, я бы уже давно играл на рояле, как Вадим в могилевском доме отдыха. Я осторожно нажал клавишу, и душа моя затрепетала: раздался приятный, короткий и в то же время сочный звук. Я ударил по черной клавише, и получился какой-то жалобный звук. Я стал ударять пальцами по клавишам справа налево, и тоненькие, веселые звуки перешли в громкие строгие басы. Это было какое-то чудо. Сколько разных звуков! Восторг охватил всего меня. Впервые мне посчастливилось прикоснуться к этому волшебному инструменту. Я немножко отдохнул и опять стал тихо ударять по разным клавишам, извлекая чудесные звуки.

Я не услышал, как в комнату вошла какая-то тетя, но увидев, как чьи-то руки закрывают крышку рояля, успел быстро убрать с клавишей свою руку.

– Сюда заходить нельзя, – сказала строго тетя.

Она выпроводила меня из комнаты и заперла дверь на ключ. И почему меня всегда прогоняют от этого музыкального инструмента? Неужели он для меня опасен? Почему мне не разрешают подходить к роялю? Я шел домой, очень удрученный этими мыслями. Как будто все сговорились против меня. В детском садике близко не подпускали, в доме отдыха Вадим не разрешал трогать, а сейчас тетя прогнала, хотя в доме пионеров никого нет, и я никому не мешаю. Будто у меня на лбу написано, что мне на рояле играть воспрещается.

Разве я тогда мог предположить, что именно из-за тяги к роялю я чуть не лишусь жизни?

Мы с Ароном и Мишей продолжали лазить по канату, шесту и лестнице, но мысль о том, что в Доме пионеров стоит рояль, у меня теперь не выходила из головы. Я мечтал о следующей встрече с ним. Дело в том, что я очень жалел, что в первый раз только беспорядочно ударял по клавишам и не попробовал сыграть какой-нибудь мотив из песен, которые я пел. И как я не догадался тогда это сделать? Нет-нет, да возникали у меня мысли о том, чтобы опять оказаться наедине с роялем. И такой счастливый случай представился.

Когда у мамы выходной, то наш дом как будто ходуном ходит с раннего утра и до позднего вечера. Топится большая печь. Мама готовит, варит, печет и жарит. Идет большая стирка белья. В доме – генеральная уборка. На мою долю тоже выпадает немало работы. Особенно, связанной с доставкой воды. Больше вроде некому таскать: Соня помогает маме дома, Саша еще маленькая. Так уж повелось издавна: обеспечить дом водой – это моя забота. Вот и сегодня мама разбудила меня в шесть часов утра:

– Левочка, принеси воды из колодца, а то мне от горящей печи отойти нельзя.

Зачем эти объяснения. Я и так знаю, что вода – это моя обязанность. Все-таки на хорошем месте мы живем: и колодец рядом, и речка. Жаль, что кто-то забил лаз в заборе. Теперь путь к колодцу удлинился. Я с двумя ведрами иду через калитку тети Аксиньи во двор Дома пионеров. Сонными глазами оглядываю пустой двор и вдруг замечаю, что окна в Доме пионеров почему-то открыты. То ли там уже уборщица работает, то ли с вечера забыли закрыть. "Вот халатность, – думаю я, – туда ночью могли залезть воры, а если бы поднялся ветер, то побил бы все стекла".

И вдруг меня осеняет догадка, и мое сонное состояние моментально улетучивается. Я быстро накачиваю воды в ведра, несу домой и бегу к Дому пионеров. Только и услышал, как мама вдогонку крикнула:

– Далеко от дома не уходи, ты мне еще нужен будешь!

По моим расчетам рояль находится в комнате с окном во двор, четвертое или пятое от калитки. Одно из этих окон раскрыто настежь, а другое – полуприкрыто. Упираясь ногами в выступ каменного фундамента, я подтягиваюсь к раскрытому окну. Кроме столов и стульев в комнате ничего нет. Тогда я подтягиваюсь к другому, полураскрытому, окну и сразу вижу свой рояль. Я раскрываю окно пошире и влезаю внутрь помещения. Потом закрываю окно, подхожу к роялю и открываю крышку.

И опять передо мной – чарующий ряд черно-белых клавиш. Я сел на стул и стал извлекать звуки, прислушиваясь к каждому звуку. Я опять испытывал блаженство от этого занятия. Звуки чередовались в определенном порядке и иногда напоминали начало знакомых песен. "Надо попробовать что-то подобрать", – подумал я. Тогда нам всем нравилась песня Дунаевского "Песня о Родине", где пелось о величии нашей страны. Песня начиналась со слов: "Широка страна моя родная".

Начальные два звука я нашел сразу, а вот третий искал долго, и это был трудный, но интересный поиск. Оказалось, что этот звук находится довольно «далеко» от начальных двух. "Неужели, – думал я, – музыканты так далеко скачут пальцами, чтобы найти каждый следующий звук?" Но потом дело пошло легче. Больших скачков почти не было. Когда у меня получился первый куплет, я подпрыгнул от радости.

Но тут я спохватился, что пора уходить. Как любил говорить наш сосед дядя Симон, хорошего – понемножку, а это значило, что не надо сильно увлекаться, и тогда все будет нормально. Я закрыл рояль и подошел к окну. Во дворе никого не было. Быстро перемахнув через подоконник, я поплотнее закрыл окно и очень довольный побежал домой. Первый урок на рояле состоялся. Вы даже представить себе не можете, как я радовался первому успеху. Даже недовольство матери моим долгим отсутствием меня ни капельки не тронуло.

– Где это ты так долго пропадал, – выговаривала мне мама, – зову, зову, а его и след простыл. А у меня ни капли воды в доме нет.

Я охотно схватил ведра и побежал к колодцу. После успеха на рояле никто и ничто не могло испортить мое приподнятое настроение. Ведь сбывалась моя давнишняя мечта!

На следующий день, с утра пораньше, я опять побежал в Дом пионеров. Все окна были плотно закрыты. С замирающим сердцем я подошел к моему окну. А вдруг его заперли на задвижки, тогда пиши все пропало. Я как вчера встал ногой на выступ фундамента и, ухватившись за подоконник, подтянулся вверх. Потянул за раму, и – о, радость – рама отворилась. Я был счастлив. С бьющимся сердцем я влез в комнату и закрыл окно. Хорошо, что я вчера плотно закрыл окно: уборщица, наверно, решила, что оно заперто, и не проверила.

Я открыл рояль и, усевшись на стул, опять начал подбирать музыку на известные мне мотивы русских песен. С каждым днем дело продвигалось все быстрее и легче. Я никогда надолго не засиживался здесь, и окно для меня всегда было открыто. Я был на седьмом небе. Я поверил, что могу научиться играть на рояле без помощи учителя и, самое главное, без денег.

Через месяц я уже мог проигрывать десятки знакомых песен. Теперь передо мной встала новая проблема: научиться играть на рояле по-настоящему, обеими руками и всеми пальцами. Ведь до этого я пользовался только одним пальцем. Эту новую проблему я один, без посторонней помощи, никак не мог решить. Пришлось обратиться за советом к Арону Шпицу. Он все-таки мастер на все руки!

Узнав о моих похождениях в Дом пионеров, Арон тут же загорелся желанием побывать там вместе со мной.

– А как же двумя руками играть? – спрашиваю я.

– Там посмотрим.

Я ему верю, потому что у него все получается хорошо. В этом я уже неоднократно убеждался. Мы договариваемся идти вместе завтра утром.

На следующий день он прибежал ко мне ни свет ни заря. На улице и во дворе не было ни души. Мы благополучно перебрались через подоконник и закрыли за собой окно. Сначала я сыграл одним пальчиком несколько известных песен, а затем уступил место ему. Он, как и я вначале, тоже просто наслаждался извлеченными звуками, ударяя по разным клавишам, с той лишь разницей, что я старался играть тихо, а он ударял по клавишам смело и громко, не заботясь о том, что мы здесь непрошенные гости. Он наслаждался во всю мощь, создавая звуковые бури и даже ураганы. Причем, он действительно играл двумя руками, но получалась при этом просто какофония звуков.

– Арон, – сказал я ему, – не играй так громко, а то нас поймают и опять отведут в милицию.

– Не бойся, – ответил он, – мы же кругом заперты, и никто нас не услышит.

Да, на рояле у Арона тоже ничего не получалось. Он просто наслаждался богатством звуков у рояля. Нам уже пора было уходить.

– Хватит, – говорю я ему, – пойдем отсюда, пока не поздно.

Но Арон не может оторваться от рояля. Уж очень он ему понравился.

– Еще немножко, – говорит он и опять изображает из себя маститого пианиста. У меня уже сердце щемит от нарастающей тревоги, а ему хоть бы что. И вдруг я слышу сквозь звуки рояля, как кто-то возится с ключом в дверном замке.

– Бежим! – крикнул я Арону и побежал к окну, Арон за мной.

Мы быстро вылезли во двор и отбежали метров тридцать, когда услышали за собой брань и крик:

– Я вам покажу, разбойники, как лазить в окна!

Но мы, не оглядываясь, бежали со двора и, перебежав на нашу улицу, юркнули во двор. Отдышавшись, мы вспомнили, как убегали под ругань уборщицы, и нас вдруг разобрал смех. Это была разрядка нашему неожиданному испугу. В таких случаях хочется смеяться из-за каждого пустяка, потому что душа радуется благополучному выходу из опасной ситуации. Мы смеялись и никак не могли остановиться. Но скоро смех как внезапно пришел, так внезапно и пропал.

У меня осталось только легкое недовольство от того, что пропала возможность играть на рояле. На Арона я не сердился, да и не за что. Моя игра на рояле все равно выдохлась. По-настоящему учиться играть надо все-таки у настоящих музыкантов. А такой возможности у меня все равно не было и не предвиделось…

В пятом классе со мной произошел случай из ряда вон выходящий. Он отрицательно восстановил меня против общественных поручений. В один из трудных школьных дней после семи уроков, когда особенно тянет домой, наша классная руководительница, учительница еврейского языка и литературы, оставила меня после уроков с тем, чтобы я написал лозунг. Тут, очевидно, произошла какая-то ошибка. Лозунгов я никогда не писал. Писал их мой друг Арон Шпиц.

В четвертом классе, когда Арон оставался писать лозунги, я оставался с ним после уроков, чтобы ему не было скучно одному. Возможно, что из-за этого она и оставила меня. Кто-то решил, что я тоже умею писать лозунги, и подсказал ей. Арон спешил домой и просил меня не выдавать его. Разве я мог выдать своего друга? Что мне было делать? Я сказал учительнице, что никогда в жизни не писал лозунгов. Но она мне не поверила.

– Не прибедняйся, – сказала она, – как только напишешь, так сразу же пойдешь домой.

Она принесла краски и бумагу и положила на стол, а я смотрел на все это с безысходной тоской. Дело в том, что утром мне не удалось перекусить, а в школу я никогда не брал еду, поэтому я был голоден как волк. Страшно хотелось бежать домой, и вдруг такая непредвиденная задержка.

– Я никогда не писал лозунгов, – говорю я опять учительнице, удивляясь ее недоверию ко мне.

– Я знаю, что ты их писал, – отвечает она, – и сейчас тоже напишешь.

Я не знал, как ей доказать свою правоту. Про Арона говорить мне нельзя, а про свой голод и вовсе говорить неудобно. А учительница ждет, когда я приступлю к делу. Тогда я набираюсь смелости и говорю ей громко:

– Не буду я писать лозунг! Не могу и не хочу!

– Раз так, – говорит она сердито, – то я заставлю тебя писать лозунг, хочешь ты этого или нет!

Такого поворота я не ожидал. Дома меня никогда не заставляли силой что-то делать. Всегда по-хорошему уговаривали. А такого обращения со мной учительницы я вообще не ожидал.