Жизнь солдата

– Я запру тебя в классе, и пока не напишешь лозунг, домой не пойдешь! Когда напишешь – постучи!

Она вышла из класса и заперла дверь на ключ. Это было что-то новое. Я был просто ошарашен и одновременно возмущен таким обращением со мной. И голод как будто пропал. Если раньше закрадывалась мысль: "А не попробовать ли написать?" – то теперь об этом не могло быть и речи. Я готов был просидеть здесь всю ночь, но писать никогда ничего не буду! Моя голова горела от негодования. Я придумывал для учительницы невиданные и неслыханные наказания. На дворе уже стало темнеть, когда она открыла дверь.

– Я чуть не забыла про тебя, – сказала она улыбаясь. Но увидев, что бумага и краски лежат нетронутые, она возмутилась:

– Ах, ты так! – закричала она, – завтра без мамы в школу не приходи! Понял?

Я молча вышел из класса. По дороге домой я ругал эту учительницу на все лады, употребляя слова нашей соседки тети Раи, которая торгует на базаре. Ругательства у нее страшные: "Холера ей в бок", "Пусть у нее руки отсохнут", "Пусть все зубы выпадут, а один останется для зубной боли!" Никогда раньше я не думал, что ругательства тети Раи мне когда-нибудь пригодятся. Я представил свою молодую учительницу с одним гнилым зубом и даже рассмеялся от удовольствия. Вот бы ей такой ротик! Уже подходя к дому я решил, что в школу я вообще больше ходить не буду. Дома я никому не рассказал о случившемся. Да и некому было.

На следующий день я в школу не пошел: учительница же сказала без мамы не приходить, а где я ее возьму, если мамы нет дома. Она же на работе. Ох, и скучно было мне целый день без школы. Настроение было прескверное. Ничего не хотелось делать. Даже читать ничего не хотелось. Так и просидел весь день без дела – случай для меня небывалый.

А вечером я неожиданно заболел. Мама пришла с работы и говорит:

– Что-то ты сегодня очень грустный.

Она подошла ко мне и приложила ладонь к моему лбу.

– Ой, да ты весь горишь! – говорит она громко и сразу зовет тетю Сарру.

Все засуетились, заохали, как будто болеть собираются они, а не я. Срочно вызвали врача. Пришел врач, осмотрел меня, послушал через трубку и выписал рецепты на лекарства. Сначала я обрадовался болезни: не надо будет ходить в школу. Но потом со мной стали происходить такие странные явления, что я вообще обо всем забыл. Мне казалось, что я совершенно пустой. Вроде как один только скелет, точно похожий на тот, который стоит в учительской. И вот этот скелет лежит на диване, будто пустой короб. И вроде страшновато мне от такого положения, и в то же время безразлично. Я не ощущал ни дня, ни ночи и в то же время мучился от того, что никак не могу уснуть. Я лежал и явственно видел и ощущал, что череп мой пуст, и очень удивлялся тому, что он так сильно болит: ведь в нем же ничего нет. Что за болезнь у меня была, я так и не понял.

Только однажды, когда я почувствовал, что проснулся, то выяснилось, что я лежу уже целый месяц. Младшая сестра Саша рассказала мне, как все за мной ухаживали, как мне вливали в рот лекарства, как кормили. А я ничего не помнил. Ко мне приходили и Миша, и Арон, а я этого тоже не помнил. Все почему-то радуются, что я внимательно слушаю Сашу.

– Наконец-то, – говорит мама со вздохом.

– Теперь он пойдет на поправку, – говорит как всегда спокойно тетя Сарра.

– Слава богу, – говорит мама, хотя давно не верит ни в каких богов.

Мое выздоровление шло быстрыми темпами. Через несколько дней я уже ходил по дому. А через неделю я пошел в школу. И первое известие, которое меня чрезвычайно обрадовало в школе, это известие о том, что наша классная руководительница уже в школе не работает. У меня с души как будто камень свалился. Мне было бы очень неприятно опять с ней встретиться. Вместо нее еврейскому языку и литературе нас стала учить Яхна Айзиковна. Фамилию, к сожалению, не запомнил.

Если сейчас, издалека, вспомнить ее, то можно сказать, что она совершила подвиг в своей жизни. Представьте себе женщину, которая страдает нервным тиком, некоторым расстройством двигательных мышц, слишком растянутым ртом, бельмом на глазу и одной укороченной ногой. Представили? Так вот, при всех этих физических недостатках, она набралась мужества и, не стесняясь своих недостатков, окончила пединститут, стала преподавателем, а это значит каждый день выставлять свои физические недостатки на всеобщее обозрение.

Сначала многие ученики не в состоянии были воздерживаться от смеха при ее движениях. Конечно, смеялись в кулак, чтобы не обидеть ее. Но постепенно мы привыкли к ней и по достоинству оценили ее богатые знания. Она рассказывала про еврейских писателей-классиков с таким увлечением, что мы забывали о ее смешных движениях. Именно при ней я стал получать отличные отметки по еврейскому языку и литературе.

До восьмого класса состав учеников у нас не менялся. Поэтому многие одноклассники оставили в моей памяти определенные воспоминания. Про своих друзей я уже говорил, но необходимо еще немного рассказать о них, как об учениках. Арон Шпиц обладал способностями и к технике, и к искусству. Но учиться ему было все-таки трудно из-за его физического недостатка: заикание. В спокойной обстановке он говорил довольно сносно. Но как только его вызывали отвечать урок, так разговор его приобретал какой-то мучительный характер. Как будто ему не хватало воздуха. Каждый слог ему давался с трудом. Естественно, что не каждый учитель мог выдерживать такой утомительный медленный рассказ, так как урок у него рассчитан по минутам. Поэтому Арону ставили тройки, не ожидая его ответа до конца. Если Арон плохо готовился к уроку, то он был рад этой удовлетворительной отметке. Когда же он знал урок хорошо, то был недоволен этой отметкой. Так или иначе, но Арон Шпиц был у нас обречен на постоянные удовлетворительные отметки, хотя учился с большим пониманием, чем некоторые отличники, которые зубрили материал наизусть.

Миша Нафтолин был хорошим учеником во всех отношениях. Он вообще вел себя гораздо серьезнее своих лет. Учеба давалась ему так же легко, как и двухпудовая гиря. Когда у нас с Ароном не получались какие-нибудь задачки, мы всегда бежали к нему. И не было случая, чтобы он их не решил. Правда, он ничем особенным не увлекался, если не считать его наклонность влюбляться в девчонок. То он любил какую-то родственницу Маню, то влюбился в нашу одноклассницу Хану Фельдман, сестру Моисея Фельдмана, потом полюбил Зину Плоткину, соседку по улице. Что меня больше всего удивляло в нем, так это то, что он ни от кого не скрывал свои чувства и открыто говорил об этом. И никакие разговоры и насмешки его не пугали. Больше того, к своей избраннице он открыто ходил в гости. У него, наверно, был сильный характер. По его примеру и мы с Ароном тоже влюблялись, но чувства свои таили про себя.

Учился в нашем классе талантливый мальчик Абраша Хейн. У него были большие способности к математике. Он нас всегда удивлял и радовал своими оригинальными решениями задач. Выходит к доске, допустим, Михаил Баскин, высокий светловолосый мальчик с большими рабочими руками. Решит он задачу, учитель его похвалит, а Абраша Хейн тянет руку вверх, просит слова.

– Что вам, Хейн? – спрашивает учитель.

– Эту задачу можно решить проще и короче, – говорит Хейн.

– Ну что ж, – говорит учитель, – покажите нам другое решение.

И Абраша выходит к доске и показывает оригинальное решение этой же задачи. Бывали случаи, когда сам учитель, помогая ученику, не мог справиться с задачей, и тогда он звал на помощь Хейна, и тот выходил к доске и, ни минуты не раздумывая, тут же писал решение. Вот кто был математик! И ничем особенным он от нас не отличался: маленького роста, худенький, с землистого цвета лицом. У него хоть и были и отец, и мать, и братья, но жили они очень бедно, и он все годы ходил, также как и я, в одном единственном костюмчике. Невзрачный с виду паренек с маленькой головой, а какая сила ума в ней заложена! Мы все были уверены, что из него выйдет новый Остроградский или Виноградов.

Самым аккуратным учеником, у которого к тому же всегда были подготовлены уроки, был у нас Ефим Фрумин. Это был некрасивый, прыщеватый мальчик с толстым носом и каким-то мужским голосом. Одна нога у него была короче другой, и он ходил в протезном ботинке. Конечно, ему было не до игр и не до беготни. Он не отлучался от своей парты ни на шаг. В силу этого обстоятельства он отдавал все свое время учебе. Учился он серьезно и обстоятельно, и не было случая, чтобы он не смог ответить на вопрос по учебной программе. Мне было жалко за его хромоту и неподвижный характер жизни.

Вторым по аккуратности был у нас Аврам Гольдин. Маленький, энергичный и бодрый мальчик. Жил он по Первомайской улице на пересечении с Советской улицей, совсем близко от нашего дома. Это обстоятельство было главной причиной нашей короткой дружбы. Одно время мы договорились с ним готовить уроки вместе. Мне было интересно готовить уроки с отличником. Так как днем у них дома никого не было (у нас было всегда шумно от Сашиных подруг), то уроки мы делали у него. Для шестиклассников это была работа не на долго: решить пару задачек – дело нескольких минут. Задания по трем языкам – тоже минут на пятнадцать. Больше всего времени отнимал устный материал. Но и здесь дело шло быстро: раз прочитали, раз пересказали, и урок готов. После этого я спешил домой заниматься своими личными делами и делами по дому. Аврам почему-то никогда не хотел идти к нам в гости, ссылаясь на то, что он не мог оставить пустую квартиру без присмотра.

В один прекрасный солнечный день после нашей совместной подготовки уроков я не нашел себе дома никакого дела и побежал назад к Авраму, чтобы поиграть с ним: вместе всегда веселей. Вошел я к ним во двор и услышал через открытое окно, как Аврам опять учит историю, повторяя по несколько раз каждую фразу. "Вот так совместная подготовка уроков, – подумал я, – когда я ухожу, он все начинает заново". Теперь понятно, почему он отказывается выходить из дома. Я сел под окном и стал слушать, как он заучивает наизусть учебный материал. Да, трудно достаются ему пятерки. После этого случая я потерял всякий интерес к совместной подготовке и больше к нему не ходил.

Еще один одноклассник, стремящийся быть отличником во что бы то ни стало, был Аба Нехамкин. Это был умный, своеобразный мальчик с необыкновенно настойчивым характером. Можно уверенно сказать, что с таким упорным характером у нас в классе больше никого не было. Но его настойчивость, к сожалению, часто переходила в обыкновенное нахальство. Он жил, наверно, по принципу: цель оправдывает средства. Причем, считал, что все средства для этого хороши. Дело в том, что однажды в случайном разговоре Аба Нехамкин вдруг похвалился перед всеми, что если захочет, то станет отличником не хуже Аврама Гольдина! Естественно, мы посмеялись над ним. Но Аба серьезно решил доказать нам свою правоту.

И действительно, Аба стал отвечать уроки гораздо лучше, чем прежде. Он стал более серьезно готовиться к ним. Но не все учителя находили его ответы настолько полными, чтобы ставить ему отлично. И тогда Аба вступал с ними в спор. Он доказывал им, что хорошо приготовил уроки и заслуживает отметку "отлично".

– Спрашивайте меня еще, – требовал он, – я выучил урок на пять.

В основном учителя шли ему навстречу: задавали дополнительные вопросы. И хотя Аба не всегда хорошо освещал вопрос, но они все-таки ставили ему пятерки, очевидно, не желая с ним пререкаться. Только два учителя наотрез отказались идти на эту сделку с совестью: учительница еврейского языка и литературы Яхна Айзиковна и молодая учительница географии Разумцева Ксения Федоровна.

Яхна Айзиковна была слишком самоотверженно предана своему предмету, чтобы позволить кому-либо вольно обращаться с ним. Она ставила нам самые заслуженные отметки. А Ксения Федоровна только окончила институт, была полна самых лучших побуждений в своей работе и не хотела их омрачать. Аба сидел на первой парте, как раз напротив учителя, и ему удобно было вести с ними перепалку. Когда Яхна Айзиковна в очередной раз поставила ему отметку «хорошо» за ответ по литературе, Аба опять завел свою канитель:

– Спросите меня еще, – попросил он.

– Я уже выслушала твой ответ, – сказала Яхна Айзиковна, – больше чем на «хорошо» ты не ответил.

– А я знаю на «отлично», – настаивал Аба, – задавайте мне еще вопросы.

– Но я не могу только на тебя тратить время урока, – говорит Яхна Айзиковна, – мне нужно и других опросить и новый материал объяснить.

Аба использует последнюю возможность, придав голосу обидчивый тон:

– Я выучил урок на «отлично», а вы ставите мне «хорошо», я не согласен. Поставьте мне "отлично".

– Твой ответ не отличный и выше отметки «хорошо» я поставить не могу, – говорит Яхна Айзиковна и с досадой добавляет, – и не мешай мне вести урок.

Аба исчерпал все возможности и требовательно кричит:

– Я буду мешать вам, пока не поставите мне "отлично"!

– Если ты сейчас же не выйдешь в коридор, – говорит тихим, но внушительным голосом Яхна Айзиковна, возмущенная таким поведением, – то я позову директора и поставлю вопрос о твоем нежелательном пребывании в школе!

Такой оборот дела Абу не устраивает, и он с усмешкой независимости идет из класса, приговаривая: "Все равно вы занизили мне отметку". Расстроенная учительница с трудом доводит урок до конца, а мы сидим молча, пристыженные нахальством Абы.

Совсем по-другому реагировала в такой же ситуации Ксения Федоровна. Это была хрупкая, нежная, светловолосая женщина с тихим бархатистым голосом. Она не выдерживала напористости Абы. Но и повышать ему отметку ради его просьбы тоже не могла. Чувствуя свое бессилие перед этим бесцеремонным учеником, она просто начинала плакать и быстро выходила из класса. Мы думали, что она вернется с директором школы, и он воздаст должное Абе, но она, наверно стесняясь жаловаться директору, стояла за дверями и успокаивалась, слушая, как мы всем классом стыдим Абу, и как он от нас отбивается: "Это не ваше дело! Не мешайте мне становиться отличником!"

Когда Ксения Федоровна возвращалась в класс, все затихали, и Аба больше не смел ей мешать. А после урока она ему сказала:

– Ты можешь выучить географию на «отлично», если приложишь больше старания.

– Я и так стараюсь, – ответил зло Аба.

Мы были недовольны, что Ксения Федоровна не обращается за помощью к новому директору школы Фрадкину Соломону Захаровичу. Он бы отучил Абу приставать к учителям.

Новый директор у нас строгий, но мне он нравится. Во-первых, он из города Быхова, а это значит, что он земляк моего отца. Во-вторых, он очень аккуратный. Каждый день чисто выбритый, аккуратно уложенный волнистый чуб, белоснежный воротничок с галстуком. Таких аккуратно одетых директоров у нас еще не было. В-третьих, он исключил из школы всех хулиганов-переростков, в том числе и Иосифа Нафтолина. Раньше не было ни одного дня, чтобы школа обходилась без драки, а теперь в школе стало тихо, и никто нам не дарит подзатыльники на переменах.