Сезон медуз

Ещё у входа в подъезд он услышал, что в корпункте звонит телефон. Он с полминуты колебался, стоит ли брать трубку служебного телефона или не стоит. Но всё-таки извлёк из барсетки ключ и открыл дверь, надеясь, что звонок вот-вот оборвётся. Но он трезвонил и трезвонил. И телефон, наверное, от этого уже накалился, так что Андрей Владимирович с опаской взял трубку – и не обжёгся. Напротив, она была приятно прохладна, как Надина рука.

– Это собственный корреспондент? – спросил юношеский голос.

– Да.

– В таком случае, здравствуйте. Вы заказное письмо от Бравинского Семёна Авксентьевича, то есть от меня, получали? Оно уже должно было до вас дойти…

Курбов припомнил это странное письмо, сбивчиво излагающее конфликт в среде строителей по непонятно какому поводу. Он решил по возращении из отпуска известить автора, что письмо от него получено и отправлено руководству ПМК с просьбой урегулировать возникший конфликт. Но почему-то его заинтересовало сообщение о снимках, на которых Бравинский запечатлел прогуливавшихся по переулку людей в одежде девятнадцатого века. Может, какие-то артисты, прогуливаясь, вживались в образ?

Он рассказал в трубку, как намерен отреагировать на полученное письмо.

– А что, разве вы не напишите фельетон?

– На фельетон вроде бы этот случай не тянет.

– А жалко.

– Не стоит жалеть. Лучше расскажите, что за людей вы сфотографировали, когда добрались до дома?

– А что, вас они тоже заинтересовали? С ними что-то нечисто. На плёнке, на которую я их сфотографировал, все кадры оказались засвеченными, кроме трёх, на которых – они. Я их укрупнённо напечатал. Вид у них какой-то подозрительный. Хотите, приду к вам показать. Или ко мне пожалуйте. Адрес в письме обозначен.

– Вы живёте вроде как недалеко от набережной?

– Рукой подать. Приходите завтра утром – я как раз с дежурства вернусь.

– Договорились: между десятью и одиннадцатью…

Когда отец вернулся работы, Надя успела до мелочей припомнить, как она вела себя с Курбовым, что ему наговорила. Всё по нескольку раз прокрутив в голове, нашла, что говорила не так, как надо, не то, что следовало бы. Похвалила себя за то, что сразу же заметила, как он пытался «сыграть Иванушка-дурачка», и не дала ему это сделать. Одобрила свою решимость поцеловать его прямо в губы. Труднее или легче будет теперь, когда он посвящён в историю её любви, когда она доверила ему свою боль и свою радость? Как он откликнется? Решила ни с отцом, ни с подругами не делиться своими переживаниями.

«Буду их доверять только ему?» – спросила сама себя. И с уверенностью, что утро вечера мудренее, легла и с лёгким сердцем уснула.

Сразу две тайны

Надя встретила Курбова с улыбкой: хотя он пришёл за пять минут до десяти, она пришла на остановку раньше. Как ожидаемое, приняла предложение начать день не с пляжа, а с посещения Вишнёвого переулка, где фотограф-любитель Бравинский зафиксировал людей из прошлого. Девушка не спросила, а Андрей Владимирович не стал объяснять, что заинтересовался ими не как журналист, а потому что пишет книгу о Мастерах Времени.

Они сразу же обратили внимание на пёстро раскрашенный дом, и оказалось, что он именно тот, куда им нужно. Человек с юношеским голосом был явно не юного возраста. Он встретил их, придерживая лохматого пса с голубоватой местами шерстью, и первым делом представил его:

– Это – Союз.

– Очень приятно, – отозвалась Надя.

И сразу же они разговорились. Сначала разобрали эпизод в автобусе, в котором обе стороны оказались не правы, с чем, хоть и неохотно, согласился и Бравинский. Он пригласил их в дом, где выложил перед ними фотографии. В обличии запечатлённых на них мужчине и молодой женщины не было ничего подозрительного.

– Что вам показалось в них подозрительного? – спросил Курбов у Бравинского.

– А одежда? Не из кино же они в наш переулок вышли?

Действительно, в их одежде угадывалась мода второй половины девятнадцатого века.

– А это не вы? – спросил, взглянув на Надю, фотограф.

– В самом деле, Надя, это же вы, – поддержал его Андрей Владимирович.

– Когда вы их сфотографировали? – спросила девушка. – И чей дом, возле которого они стоят?

– Всё, что я описал в письме, произошло не так давно, 6 июля, – стараясь придать своему голосу солидность, ответствовал Бравинский. – А особняк этот старый. И сейчас в нём проживает Сергей Николаевич Русинов, известный археолог. Я с ним, можно сказать, на дружеской ноге. Сейчас он в отъезде, где-то копает что-то историческое. А меня попросил приглядывать за садиком возле дома, цветы иногда поливать.

– Если вы фотографировали 6 июля, то это точно не я. В тот день и в последующие я была в Москве.

– Вопрос исчерпан, Надина. Но так или иначе, и в девятнадцатом столетии вы выглядели бы впечатляюще, – почему-то задумчиво вымолвил Курбов.

Надя с удивлением глянула на него, но ничего не сказала.

– Знаете что? – разрядил молчание Бравинский. – Я всегда отдаю снимки тем, кого сфотографировал. Сейчас у меня три почти одинаковых снимка. Один я оставлю себе, а два отдам вам. Вам и… вам.

Поблагодарив, они стали прощаться.

– Союз проводит вас до набережной, – сказал фотограф и скомандовал:

– Союз, проводи.

Пёс пошёл впереди, словно указывая дорогу. В конце переулка он мотнул головой и вильнул хвостом, как бы попрощавшись, и повернул назад.

– Любопытное дело. Вы не находите, Надина? – спросил Андрей Владимирович.

– Мало ли кто на кого похож, – уклончиво ответила она.

– Я не об этом. Хотя вполне возможно, что девушка на снимке ваша прапрабабушка или прапратётка. Но где они перешли к нам из прошлого времени, вот в чём вопрос? Утверждают, что такие проходы открываются. Неужели и здесь такой открылся?

Надя внимательно посмотрела на него и опять промолчала. Её любимый человек открылся ещё одной стороной, ей не известной. Неожиданной, отчасти противоречащей сложившемуся представлению о нём.

Они опять сели в трамвай. Выйдя из него на конечной остановке, долго шли по пустырю, затем обошли одно за другим несколько заброшенных строений. За последним открылся вид на море. Надя повернула прислонённую к стене металлическую дощечку, на оборотной стороне которой было начертано: «Прохода нет!»

– Это для того, чтобы нас не беспокоили, – сообщила она. И по сыплющемуся под ногами песку они спустились на небольшую площадку, засыпанную почти белым песком.

– Можно не стесняться, – сказала Надя. Положив юбку и кофточку на песок, она сбросила на них лифчик, обнажив белые чашечки грудей с розовыми сосочками, и сразу же нырнула в воду.

Андрей Владимирович, стянув маечку и брюки, последовал за ней. Они плавали в чуть холодноватой по сравнению с воздухом воде, слегка касаясь друг друга телами. Оба вышли из моря одновременно. Надя сразу же сняла трусики, и, не помедлив, Курбов тоже стянул с себя плавки. Надя легла на уже нагревшийся песок. Он лёг рядом, поцеловал её прохладную грудь и губами прихватил сосок. Рука девушки скользнула с его груди к низу живота.

Ещё несколько мгновений, и могло произойти то, чего давно она хотела. Но сверху посыпался песок, и, обернувшись, они увидели двух девушек, в два голоса вопрошавших:

– Надя, ты не одна?

Курбов без промедления ответил:

– Спускайтесь, девушки, и для вас места хватит!

Девушки, по его оценке весьма миловидные, быстро спустились и через пару минут предстали перед ними неглиже.