Винегрет. Не кулинарная книга

Однажды она сказала, что ей нравится Микки Рурк. В начале девяностых это было нормально. Причем, как выяснилось, он ей нравился настолько, что она, по ее словам, переспала с парнем только потому, что он в Лос-Анджелесе сидел с Микки Рурком в одном ресторане за соседним столом.

Я, как только это услышал, сразу сказал, что у меня есть кассета с новым фильмом Микки Рурка. Это было правдой. «Харли Дэвидсон и ковбой Мальборо» – шикарный фильм, между прочим. Особенно в озвучке Гаврилова.

Она окатила меня сверху вниз всеобещающим взглядом и спросила, можно ли как-нибудь увидеть этот шедевр.

Естественно было можно, еще как. В назначенное время она приехала ко мне домой, по странному стечению обстоятельств родителей и младшего брата дома не было.

Я поставил кассету в видеомагнитофон и включил фильм. Она сняла джинсы, как она объяснила, чтобы не помять, и мы сели рядом на диван наслаждаться Микки Рурком.

Через девяносто восемь минут кино кончилось. Она странно посмотрела на меня, вздохнула и сказала, что ей пора, ее мама ждет к ужину. От чая с вареньем отказалась.

Прошло много лет, а мне все кажется, что я тогда упустил какую-то важную мелочь, что-то не сделал.

Никак не могу понять, что.

Первое сентября

(посвящается Дню знаний)

Первое сентября мне запомнилось дважды.

Не в том смысле, что один день два раза, я же не псих, а два разных первых сентября.

Первое – безусловно, первое сентября первого класса в школе. Это было еще в советские времена.

Школьная форма, ранец, тетради, пенал с ручками, букварь – все новое, красивое, взрослое и пахнет знаниями! Мы стоим на линейке на школьном дворе, вокруг цветы, музыка, воздушные шарики и хорошая погода.

Мне все так понравилось, что и на следующий день я радостно пошел в школу.

Это потом выяснится, что «праздник каждый день» длится всю неделю, включая субботу и домашнее задание, что это на десять лет, и радость моя испарится, но в то первое сентября я был счастлив, смотрел в будущее с надеждой, не понимая, почему старшеклассники стоят с уныло-равнодушными лицами.

Второе первое сентября – это первый курс университета. В тот день вместо линейки первый курс философского факультета МГУ погрузили в автобусы и отправили в живописную деревню неподалеку от Бородино, чтобы собирать картошку.

Днем ранее в первой поточной аудитории первого гуманитарного корпуса МГУ на собрании факультета заместитель декана обратился к первокурсникам с речью. Он начал с того, что поздравил нас с поступлением в университет и сообщил, что отчислит любого, кто будет замечен в состоянии алкогольного опьянения на картошке. Затем поведал о славных традициях философского факультета и заявил, что каждый, кто будет на картошке употреблять алкоголь, будет немедленно отчислен. Завершил он свою речь пожеланиями успехов в учебе и обещанием избавиться от каждого пьющего студента.

Вечером накануне отъезда я собирал рюкзак. В комнату зашел папа и протянул мне бутылку водки.

– Вот, – сказал он, – возьми с собой.

– Ты что! – возмутился я. – Нас обещали отчислить, если увидят пьяным, а ты мне такое предлагаешь! – я был полон негодования.

– Я не могу позволить, чтобы мой сын выглядел как идиот без водки, – весомо сказал папа, – особенно на картошке!

Мы тряслись в автобусе, и я вместо того, чтобы наслаждаться осенними пейзажами Подмосковья, мысленно обдумывал оправдательную речь на случай обнаружения алкоголя в моих вещах, бережно прижимая к себе рюкзак, чтобы тщательно завернутая во всю мою одежду бутылка как-нибудь не разбилась.

Правда, я заметил, что практически все мои однокурсники бережно прижимают к себе свои сумки и рюкзаки, что наводило на смутные, но не оформленные в мысли подозрения.

Разместили нас в местном одноэтажном общежитии типа барак, в комнатах по четыре человека, и какое-то время все были заняты хозяйственной суетой, обычной при расселении.

Это не могло продолжаться бесконечно, и вот, наконец, все сидели по своим комнатам. Ничего не происходило.

Я тоже сидел в своей комнате, в компании малознакомых тогда однокурсников. Мы молчали, выжидательно поглядывая друг на друга. Пауза тяготила, но никто из присутствующих не хотел проявлять инициативу.

На пороге появилась высокая фигура и сказала:

– Привет! Меня зовут Егор, давайте выпьем!

Дальше все как в тумане.

Военная кафедра?

Военная кафедра – постоянный источник стресса, причем как для студентов, так и для преподавателей-офицеров.

Студент, особенно студент философского факультета МГУ, не способен понять радости существования в соответствии с Уставом внутренней службы Вооруженных сил, офицер-преподаватель, в свою очередь, не понимает, как можно жить вне Устава, что, собственно, и является камнем преткновения.

Заместитель начальника военной кафедры МГУ, подполковник Угольков ощущал этот камень особенно остро. Это был настоящий военный, можно даже сказать: военный в квадрате.

На первой же лекции, которую он читал нам, выяснилось, что он любит Родину и не любит пидорасов, так как они, то есть пидорасы, просрали Афган, развалили Советский Союз, уронили престиж армии и теперь вот довели страну.

Учитывая, что дело происходило в первой половине девяностых годов прошлого века, звучало это логично и правдоподобно.

Вообще, подполковник Угольков отличался от остальных офицеров-преподавателей какой-то своей, одному лишь ему ведомой логикой.

Приведу пример его беспощадной мысли.

Шла теоретическая лекция по огневой подготовке. (Теоретическими лекции по огневой подготовке стали после того, как один из моих однокурсников сломал автомат Калашникова, пытаясь совершить упражнение сборка-разборка АК-74. До того момента я был уверен, что это невозможно, но нет, талантливый юноша вставил затворную раму в ствольную коробку так, что ее заклинило намертво, к немалому удивлению офицера-преподавателя, который признался потом, что никогда ничего подобного не видел.)

Так вот, подполковник Угольков вошел в аудиторию, жестом остановил лектора и приказал встать тем студентам, у кого есть водительские права. Встал я и еще трое. Угольков скомандовал нам на выход с вещами и отвел в техпарк МГУ, где приказал зачехлить стоявшую там боевую машину пехоты. Мы кое-как укрыли чехлом БМП-2 и спросили подполковника, зачем для этой процедуры водительские права. Он посмотрел на нас с сожалением и пояснил, что раз есть права, то, значит, умеем водить машину, раз умеем водить машину, значит, имеем представление о технике, раз имеем представление о технике, то и БМП-2 не сломаем. Вот так. Просто и понятно.

Правда, я до сих пор не понимаю, как можно сломать боевую машину пехоты брезентовым чехлом, но, видимо, я тупой.

Так получилось, что у нас на курсе учился гей. Самый настоящий. Звали его Альфред.

Альфред не скрывал своей ориентации, но и не делал из нее культа, а мы, в свою очередь, относились к нему спокойно, ну гей и гей, всякое бывает.

Даже цветы ему дарили на восьмое марта. Альфред очень мило краснел от удовольствия.

Внешне Альфред совершенно не походил на гея, одевался всегда исключительно стильно и аккуратно, поэтому посещения военной кафедры и общение с подполковником Угольковым проходили без последствий.

Пока однажды Альфред не опоздал на лекцию.

Опоздать на лекцию на военной кафедре – это как опоздать на войну. Даже не так, это как сбежать с поля боя в разгар сражения, а если лекцию читает подполковник Угольков, то это как сбежать с поля боя и по дороге командира убить. В спину.

Альфреду повезло. Он опоздал на лекцию Уголькова. Подполковник как раз замолчал, чтобы перевести дыхание, когда заскрипела массивная дверь аудитории и в образовавшейся щели появилась голова Альфреда в шляпе (он любил носить шляпы) и вежливо спросила: «Можно войти?»