Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Она вдруг вскочила на кадку так, что стала выше его, обняла его обеими руками так, что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движеньем головы волосы назад, поцеловала его.

– Поди прочь, я тебя не люблю,[656 - Зач.: Отчего ты меня не поцеловал.] – прокричала[657 - Зач.: Она как змейка вырвалась от него.] она, смеясь, проскользнула между горшками на другую сторону горки цветов и убежала в детскую. Борис побежал за ней, остановил ее.

– Наташа, – сказал он, – можно говорить ты? Ты не ребенок, разумеется, я тебя люблю. Но пожалуйста не будем делать того, что сейчас, еще четыре года.

Наташа остановилась, подумала: тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, – сказала она, считая по пальцам.

– Хорошо! Так кончено?

– Кончено, – сказал Борис.[658 - Зачеркнуто: – Пойдем к Соне, – и по лицу и по выражению лица этого юноши видно было, что он твердо верил, что это было кончено и что то, что может быть было минутным порывом, шуткой с ее стороны, для него было <делом> решением на всю жизнь.]

– Навсегда, – проговорила девочка, – до самой смерти. – И она убежала в детскую.

Красивое,[659 - Зач.: сухое, белокурое] тонкое лицо его[660 - Зач.: с тонкими губами и прямым носом вдруг побледнело после усиленной краски.] покраснело и в губах исчезло совершенно выражение насмешливости; он повел плечами, как будто после усиленной работы, и глубоко счастливо вздохнул.

Николай с Соней тоже пришли в детскую, где больше всего любила сидеть молодежь, и поднялась возня, хохот и крики такие, что гувернантка только махнула рукой. Казалось бы непонятным, что они могли находить веселого в венчании куклы с Борисом, но стоило посмотреть на торжество и радость, изображенную на всех лицах, в то время, как кукла, убранная померанцевыми цветами и платьем, была поставлена на колышек лайковым задом и Борис подведен к ней, чтобы, и не понимая эту радость, разделить ее.

<Когда они оба пришли в детскую (молодежь лучше всего любила сидеть в детской) они помешали Николаю с Соней, занимавшимся тем же. Они все давно уже жили друг с другом – Николай с Соней с первого детства, Борис с Наташей – вот уже два года, с тех пор, как[661 - Зач.: мать его привезла из заграницы и поселила в Москве.] они переехали в Москву, где он каждый день бывал у[662 - Зач.: Простых] Ростовых, но должно быть день такой был для них нынче. Нынче не было занятий, все они были нарядны и <девочки обе были особенно хороши.> Николай[663 - Зач.: припав <к обнаженной> к руке Сони выше локтя, целовал ее] держал Соню за руку и целовал ее в глаза, в лоб, в рот и в плечи. Соня[664 - Зач.: молчала, грустно смотрела на него. – Ежели архиерей не позволит, – сказала она, – то мне говорили, что можно тайно обвенчаться] говорила, что она никогда ни за кого, как за него, не выйдет замуж, а что ежели архиерей не позволит, она уйдет в монастырь и будет каждый день[665 - На полях: Николай, выйдя из гостиной, пропустив Соню, остался один с Оставшись в этот вечер один с Борисом, Николай, блестя глазами и весь в волненьи, подошел к нему и взял его за руку.] писать ему письма. Всё равно я тебя так же буду любить, и ты тоже. Николай обещал писать два раза в день и всё целовал ее руку и другой рукой обнимал её.[666 - Зачеркнуто: Соня еще не боялась ни этих поцелуев, ни объятий, в ней была]

В этой толстой, преисполненной свежей кровью, черной брюнетке с огромной косой не было ни малейшего[667 - Зач.: чувства] страха[668 - Зач.: чего-то] перед чувством пылкого,[669 - Зач.: сильного] живого, подвижного юноши. Она не могла понять, зачем он ее целует и обнимает.

Ей бы никогда это не пришло в голову. Она знала только, что Николай был самый лучший, самый добрый, самый храбрый молодой человек во всем мире, что никто лучше не пел, не рисовал, не танцовал и что все поступки его прекрасны. Николай[670 - Зач.: напротив знал, отчего ему так хочется целовать, но] тоже не боялся этого чувства, как Борис.[671 - Зач.: Хочется, ну и все] Его впечатления всегда быстро сменялись одно другим, и он не умел[672 - На полях: с излишним азартом] думать о последствиях того, что может быть из его поступков.

– Соня, – сказал он, – навсегда?

Он мог воздерживаться и бояться только тогда, когда бы ему угрожала опасность поступить нечестно. Честь была для него выше всего на свете, а в этом случае до нее еще не было дела.

– Я не такой человек, как другие, – говорил Николай, – я никогда не изменял чести (как будто ему было на это время) и никогда не изменю. Я полюбил тебя и…

В это время вошли Борис и Наташа.

– Честь выше всего. Да? – сказал Николай,[673 - Зач.: быстро вставая.] вздыхая. И вдруг, очнувшись, быстро: – давайте же, давайте же. Ну, будет. Давай, Наташа, Мими. – Он поставил куклу на деревянный колышек. – Одевайте ее, надо венчать.

– Уйдите, надо одевать, – говорили девочки. Николай и Борис ушли в девичью и с хохотом достали Николаю одежду, похожую на ризу. Хорошо, что Соня не видала, как они доставали у горничной Аннушки юбку для ризы. Николай в то время, как Аннушка влезала в шкаф доставать юбку, обнял ее точно так, как видел, что делал это его молодой гувернер.

– Полноте, сударь, страмник этакий! – проговорила горничная. Борис в это время надевал чулки и башмаки и камзол, которые он достал у камердинера старого графа, готовясь к брачной церемонии.

Куклу одели, убрали померанцовыми цветами и обе девочки всё забыли, исключая того, как бы убрать красивее и приличнее Мими, она для них была живая дочь, потом сами они оделись и отперли запертую дверь. Вера вошла в комнату.

– M-me de Janlis, m-me de Janlis, – прокричали они на нее с недоброжелательством.

– Я вам не мешаю, – сказала Вера[674 - Зачеркнуто: добродушно] кротко, – я пришла за косынками, – но всем кротость эта показалась оскорблением. Она подошла к зеркалу и долго надевала ее и оправляла прическу.

– Сколько раз я вам говорила, чтобы вы не брали с моего стола моих вещей, я maman скажу. Где изумрудная брошка? На куклу надели, – и она подошла, чтобы взять брошку, надетую на куклу.

– Вера, душенька, оставь, сейчас отдам, голубчик, душенька, – завопила Наташа.

Но Лиза подошла и вынула брошку.

– Чорт! – сказала Наташа шопотом. Она подслушала это ругательство у горничн[ых] и, потому что гувернантки приходили в ужас от этого слова, она любила повторять его.

[675 - Зач.: Лиза]Вера столкнула куклу и ушла.

– Что вам за охота с нами ссориться? – сказал просто Борис. – Нам тут, а вам там весело, – сказал он хитро. Борис был в чулках и кафтане с лентой через плечо.

– Берг будет обедать, так для него мы так охорашиваемся, – сказал Николай, который уже стоял в ризе и с подвешенной из фальшивой косы бородой.

– Nicolas не может без колкостей, – вся покраснев, сказала Вера.

– Ну, всё готово, – говорил один. – Ты посаженная мать? – другой.

– Жениху нельзя быть, уйди, уйди, – кричала Наташа. – Наколка соскочила.

– Ты, Петя, будь дьячок. – И хохот поднялся такой, что Вера слышала его до самой гостиной и гувернантка заглянула в комнату в то время, как Борис, держа за руку куклу, ходил вокруг судна, а Николай с Петей в ризах кричали «Исая ликуе». Гувернантка махнула рукой.

Им было слишком весело, тут уже нечего было мешаться.

– М-r Boris, votre m?re est arrivеe,[676 - [Борис, ваша матушка приехала,]] – сказала она только. Борис[677 - Зач.: только <кивнул> мигнул ей глазом] вышел.[678 - Зач.: Не успели еще кончить венчанья, как] Николай <вздумал> вслед за ним в ризе повернуться колесом[679 - Зач.: Все последовали его примеру. Но ему мало было этого, он колесом вкатил в гостиную.] в дверь и побежал в гостиную, сбрасывая с себя на дороге облаченье.

Княгиня Анна Алексеевна Щетинина, мать Бориса, только приехала из Петербурга.[680 - Зач.: куда она почти безуспешно ездила по делам своего 22 [года] тянущегося процесса с братом министра и по делам определения в службу своего единственного обожаемого Бориньки] Княгиня для поездки этой заложила последнюю свою брильянтовую брошку в Московском опекунском совете и теперь, вернувшись в Москву, у ней оставалось только 25 рублей ассигнациями, а надо было везти, обмундировать и поместить Бориньку в[681 - Зачеркнуто: артил[лерийскую]] службу. Княгиня по своим связям была родня и знакомая всей знати Петербурга, но бедность, в которую привели ее покойный взбалмошный муж и процесс, мешала ей пользоваться вполне этими связями. Все сенаторы Петербурга и Московского сената, все обер-прокуроры, все переменявшиеся министры знали ее строгую, грустную и полную достоинства высокую фигуру, большей частью в черном, не стесняясь являвшуюся к холостым и женатым. Все знали ее почерк и карточку, на которой она почти мужским почерком писала: «La princesse Shetinin prеsentant ses respects,[682 - [Княгиня Щетинина, принося уверения в своем уважении,]] «Княгиня A. A. Щетинина желает знать, в какое время она может иметь удовольствие видеться с г-ном м[инистром] или с[енатором] NN по ее личному делу». Княгиня, как и многие вдовы, оставленные собственным средствам без помощи мущины, несколько увлекалась своим[683 - Зач.: мастерством] уменьем вести дела с сильными мира и[684 - Зач.: несмотря на неуспех] гордилась и злоупотребляла этим уменьем. – Я одна, женщина, – говаривала она, – надо как нибудь устроивать дела. И что мне до них? Пусть думают обо мне, как хотят.[685 - На полях: Мы остались только для ваших именин, завтра едем.] Ее знакомые и родные удивлялись ее уменью обращаться с министрами и, в особенности, искусству писать бумаги, очень редкому в то время. Другие знакомые и родные, любившие ее, больше удивлялись ее силе характера, деятельности и любви к сыну, для которого она работала день и ночь, переносила всё, и для воспитания которого (она дала ему самое лучшее воспитание тогдашнего времени за границей) она закладывала и продавала брильянты и кружева.

В то время, как сын ее в[686 - Зач.: щегольском фраке, платье и белье] новеньком мундире, свежий, блестящий, здоровый, веселый, умный, хорошо образованный, со всеми надеждами впереди, венчался в детской с Наташиной куклой Мими, она в скромном черном шелковом платье, худая и бледная, с слабыми остатками прежней красоты, сидела в гостиной графини, своей подруги детства, и плакала, рассказывая историю своих похождений в Петербурге.[687 - Далее в рукописи пропуск. Нехватает одного или двух листов.]

Графиня, <но она знала князя лучше А[нны] А-ы, сомневалась в успехе> и твердо решилась сама помочь своей приятельнице.

Старый граф вышел в переднюю.

– Коли у них лучше, зовите молодого Безухова обедать. Непременно зовите.

– Хорошо.

А[нна] А. с сыном села в дрянную извощичью карету, стоявшую у подъезда, и потихоньку перекрестилась под старым лисьим салопом.[688 - На полях: У графа чудак ругатель спорит с Бергом. Граф любуется.6.Она ищет.Завистливый кост. и А. С.Диспозиция.Страсть к службе.Пока они дожидались, Борис слышал разговор.Несносны эти попрошайки.]

5.

Князь М. В. был очень плох.

Консультация всех московских докторов и одного петербургского была в доме. Дом был огромный, на дворе, с статуями в нишах и карьятидами под крыльцами и окнами. У подъезда стояли три кареты и сани, но швейцар сказал, что князь болен и не принимают. Княгиня сказала, чтобы доложил, <спросила, кто здесь.> Ей сказали, доктора и князь Позоровской здесь.

Это был тот самый князь Василий, который <брал на воспитанье к себе Борю.> Князь Василий был по жене ближайший родственник Безухого и по случаю его болезни приехал в Москву.

– А молодой князь приехал?

Швейцар неохотно отвечал. Он видел по карете и салопу, что особа должно быть не важная. Борис заметил это и его кольнуло.

– Утром пожаловали, – отвечал швейцар.

– Мне его нужно видеть.