Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)

Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)
Лев Давидович Троцкий

Мировая война 1914–1918 г.г., явившаяся высшим и наиболее сгущенным выражением империалистической экспансии буржуазных государств, столкнула между собою различные политические системы и государственные организмы. Война произвела невиданный перелом в представлениях и быте народных масс. Она бросила рабочие массы в объятия национализма и шовинизма. Она привела к крушению международное рабочее движение, чтобы затем возродить его для борьбы за социалистическую революцию.

Эта исключительная эпоха отразилась в литературной деятельности Л. Д. Троцкого, протекавшей во время войны в разных странах Запада. В настоящий том вошли написанные за этот период статьи, фельетоны, очерки и корреспонденции, посвященные вопросам мировой политики и отображению быта воюющей Европы. Весь этот разнохарактерный материал сгруппирован нами по отдельным странам. Статьи, относящиеся к Франции, в этот том не включены и войдут в отдельный том, который явится дополнением к настоящему.

Л. Троцкий

Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)

ОТ АВТОРА

В пояснительных строках от редакции отмечена разнохарактерность статей, вошедших в этот том. Они писались в разных условиях для разных непосредственных целей, под кнутом то французской, то русской цензуры.

Тов. Н. А. Палатникову, редактировавшему настоящий том, приношу искреннюю благодарность.

Л. Троцкий. 17 января 1927 г.

ОТ РЕДАКЦИИ

Мировая война 1914–1918 г.г., явившаяся высшим и наиболее сгущенным выражением империалистической экспансии буржуазных государств, столкнула между собою различные политические системы и государственные организмы. Война произвела невиданный перелом в представлениях и быте народных масс. Она бросила рабочие массы в объятия национализма и шовинизма. Она привела к крушению международное рабочее движение, чтобы затем возродить его для борьбы за социалистическую революцию.

Эта исключительная эпоха отразилась в литературной деятельности Л. Д. Троцкого, протекавшей во время войны в разных странах Запада. В настоящий том вошли написанные за этот период статьи, фельетоны, очерки и корреспонденции, посвященные вопросам мировой политики и отображению быта воюющей Европы. Весь этот разнохарактерный материал сгруппирован нами по отдельным странам. Статьи, относящиеся к Франции, в этот том не включены и войдут в отдельный том, который явится дополнением к настоящему.

В первый отдел «Письма с Запада» входят корреспонденции, посвященные Австро-Венгрии, Англии, Италии, Японии, Бельгии. Одни статьи дают анализ исторического наследия и политических притязаний, с которыми данное государство вступило в войну; другие содержат в себе характеристики армий, фронтов и сражений. Все эти корреспонденции печатались в течение первого года войны в «Киевской Мысли» под тем же общим заглавием. Исключение составляет статья «От Понтия к Пилату», извлеченная нами из архива и печатающаяся здесь впервые. Статьи «Guerre d'usure» («Война на истощение») и «Седьмой пехотный» в бельгийской эпопее" были перепечатаны в книге «Годы великого перелома», изданной в 1919 г.

Второй отдел посвящен Балканам и составлен из статей, печатавшихся в «Нашем Слове». Здесь мы имеем анализ политических комбинаций и планов, создававшихся в Румынии, Болгарии, Греции и Сербии во время войны. Сюда же входит более крупный очерк «По записной книжке одного серба», взятый нами из той же книги «Годы великого перелома».

Третий отдел составлен из статей, посвященных Германии. Все они также были напечатаны в свое время в «Нашем Слове».

В четвертый отдел вошли статьи о России, помещавшиеся в «Голосе» и «Нашем Слове». Из статьи «Военная катастрофа и политические перспективы» в настоящий том вошла лишь та ее часть, которая дает анализ военно-политического кризиса. Другая часть, посвященная обсуждению вопроса о перспективах русской революции, отнесена нами в соответствующий том. Статью «Со славянским акцентом и улыбкой на славянских губах» мы печатаем в том самом виде, в каком она вышла из рук французского цензора, т.-е. с пропусками. Статья «О русском империализме» извлечена из архива и появляется в печати впервые.

Пятый и шестой отделы посвящены наиболее общим принципиальным вопросам. Сюда входят статьи о войне и технике, о нации и хозяйстве, о пацифизме, о войне и ее отражении в психологии народных масс – вопросы, стоявшие в то время в центре общественного внимания. Сюда же отнесены некоторые итоговые статьи, приуроченные к календарным датам.

В седьмой отдел, кроме небольшой корреспонденции, входит крупный очерк «Дело было в Испании», печатавшийся частями в журнале «Красная Новь» и вышедший отдельным изданием в 1926 г.

Восьмой отдел посвящен Северо-Американским Соединенным Штатам и состоит из статей, печатавшихся в нью-йоркской газете «Новый Мир». Последние статьи написаны в марте 1917 г., до выезда Л. Д. Троцкого в Россию.

В пределах каждого отдела мы старались сохранить хронологический порядок опубликования статей.

Многие из статей, помещаемых в настоящем томе, вошли в книгу «Война и Революция» (2 тома, последнее издание – «ГИЗ» 1925 г.).

В работе над составлением примечаний к настоящему тому большую помощь оказал тов. М. Любимов, которому Редакция выражает свою благодарность.

I. Письма с Запада

Л. Троцкий. ПОЛИТИЧЕСКИЙ МОРАТОРИУМ

2 августа я бродил по улицам Вены и наблюдал на Ring'e толпы демонстрирующих. Широкое пространство перед военным министерством было сплошь покрыто народом. И не публикой, а действительным народом, в корявых сапогах и с корявыми пальцами. Было очень много подростков и школьников, но было и много зрелых людей, немало женщин. Махали в воздухе черно-желтыми флажками, пели патриотические песни, кое-кто выкрикивал: «Alle Serben mussen sterben!» (Все сербы должны умереть!"). Что заставляло этих людей демонстрировать?

Австро-Венгрия никак уж не принадлежит к числу тех отечеств, которые привязывают к себе население положительными и очевидными преимуществами своего государственного строя. Государство десяти народностей – различного экономического уровня, разного исторического воспитания и разных национальных устремлений – придунайская монархия, связанная сословными и бюрократическими традициями и интересами, оказалась неспособной развиться в надлежащую форму сожительства и сотрудничества разных национальностей. Что такая задача, несмотря на все трудности, исторически разрешима, показывает пример маленькой Швейцарии и больших Соединенных Штатов Америки. В Швейцарии живет свыше 21/2 миллионов немцев, свыше 3/4 миллиона французов, около 30 тысяч итальянцев. Тремя углами маленькая республика примыкает к трем могущественным национальным метрополиям: Германии, Франции и Италии. Притягательная сила отсталой и бедной Сербии или бояро-чокойской Румынии по отношению к югославянам Австро-Венгрии или румынам Трансильвании не может быть, разумеется, и в отдаленной мере сравниваема с теми могущественными силами экономического и культурного притяжения, какие развиваются Германией, Францией и Италией по отношению к трем национальным группам гельветической республики.[1 - Гельветическая Республика. – Так называлась Швейцария в период ее буржуазной революции с 1798 по 1803 г. До этого времени Швейцария представляла собою союз 13 независимых аристократических кантонов. Под влиянием Великой Французской Революции в Швейцарии начинается революционное движение. В разгар революционных выступлений, в марте 1798 г., французская директория послала в Швейцарию свои войска, при содействии которых швейцарской аристократии был нанесен решительный удар, и 12 апреля 1798 г. была провозглашена демократическая Гельветическая Республика. Конституция новой республики, составленная под непосредственным влиянием законодательных актов французской революции времен директории, объявила верховную власть достоянием всего народа, уничтожила дворянские привилегии и феодальную зависимость и провозгласила гражданские свободы. Против этой конституции с оружием в руках выступил ряд аристократических кантонов. В наступившей ожесточенной гражданской войне Гельветическая Республика, заключившая в августе 1798 г. военный договор с Францией, одержала блестящую победу. С падением французской директории начинается новая волна восстаний аристократических кантонов против республиканского правительства. На этот раз аристократы, заручившись поддержкой Наполеона Бонапарта, одержали верх; правительство Гельветической Республики бежало из Берна в Люцерн, где вынуждено было капитулировать. 19 февраля 1803 г. победившие аристократы, вместе с Наполеоном Бонапартом, составили новую конституцию Швейцарии, положившую конец Гельветической Республике.] Между тем пятидесятимиллионная монархия Габсбургов непрерывно сотрясается центробежными национальными тенденциями, тогда как Швейцария без всяких усилий – без политических процессов, национальных террористов и «национальных» провокаторов – выдерживает давление своих могущественных соседей. Это вовсе не значит, что население Швейцарии в национальном смысле безразлично или безлично. Никоим образом. Цюрих и Базель так же ярко сочувствуют в этой войне Германии, как Женева и Лозанна – Франции. Я имел достаточную возможность непосредственно убедиться в этом, переезжая за последние недели из Цюриха в Женеву и обратно. В окнах книжных и табачных магазинов Женевы и Лозанны выставлены те же антинемецкие иллюстрированные открытки, что и в Лионе или Париже. Пресса живет здесь отражениями французских надежд и опасений. Здесь собирают повсеместно на бельгийцев. Наоборот: в Базеле, на улицах которого временами бывает слышна канонада у Бельфора, население считает своими победами немецкие победы. И тем не менее швейцарцы всех 25 кантонов и полукантонов единодушно поднялись бы на защиту своей родины, откуда бы ей ни грозило вторжение: со стороны ли Гогенцоллерна или со стороны французской республики. Те преимущества, какие дает политически благоустроенная Швейцария своему разноплеменному населению в сфере государственной обороны, налоговой системы, народного образования и пр., настолько очевидны и несомненны, что каждый швейцарец кровно заинтересован в сохранении совокупности всех этих преимуществ, которую он воспринимает как свое отечество.

Ничего подобного не дает клерикальная, феодально-милитаристическая Австро-Венгрия. Неверно, разумеется, будто Австро-Венгрия сложилась просто путем «браков», как гласит старое изречение. Придунайские народности были – каждая в отдельности – слишком слабы, для того чтобы отстоять свое существование против натиска османов, доходивших до ворот Вены, и это толкало их к сплочению под габсбургской короной. Австрия сложилась как европейский заслон против Турции, как средне-европейская контр-Турция. Турцию разрушали центробежные национальные тенденции, а по мере того как ослабевавшие османы переставали быть опасностью для средней Европы, национальные центробежные стремления стали раздирать изнутри Австрию. Капитализм порождал, правда, встречную тенденцию: к экономическому сплочению. Но капиталистическое развитие Австрии, истощавшейся помещиками и милитаризмом, шло очень медленно. Настоящим выходом для придунайских народов на большую историческую дорогу была бы перестройка своего архаического государственного здания по швейцарскому образцу: это не только сделало бы Австро-Венгрию неуязвимой, но превратило бы ее в очаг непреодолимого притяжения для всех национальных осколков, расположенных по ее периферии. Но на пути к такому возрождению стояли и культурная отсталость значительных масс населения и особенно те реакционные исторические силы, которые и сегодня еще являются носителями австро-венгерской государственности. Отсюда тот национальный хаос, каким являлась внутренняя жизнь придунайской монархии.

Тем более поразительным казался «патриотический» подъем масс. Что толкало венского сапожного подмастерья, полунемца получеха Поспишиля, или нашу зеленщицу Фрау Мареш, или извозчика Франкля на площадь перед военным министерством? Национальная идея? Какая? Австро-Венгрия есть отрицание национальной идеи. Государственная идея? Но куда же девались центробежные национальные тенденции?

В начале войны пресса тройственного согласия[2 - Тройственное Согласие (Антанта) – союз Франции, Англии и России, сыгравший решающую роль в подготовке мировой войны. Зарождение Тройственного Согласия относится к началу 90-х годов прошлого столетия, когда Франция стала усиленно вкладывать свои капиталы в русскую промышленность. За 5 лет (1901 – 1906 гг.) Россия получила от Франции 2 миллиарда 424 миллиона франков, а к 1913 г. общая сумма всех французских капиталов в России достигла 17 миллиардов франков. На этой экономической основе происходит политическое сближение России с Францией. В 1892 г. Россия и Франция заключают военную конвенцию, по которой, в случае нападения Германии, Австрии или Италии (составлявших Тройственный Союз) на одну из сторон, другая обязуется выставить все свои силы против нападающего. Конвенция запрещала, далее, договаривающимся сторонам заключение сепаратного мира. Срок действия конвенции был установлен на все время существования Тройственного Союза. Однако, франко-русская конвенция 1892 г. еще не означала полного разрыва России с Германией, которая, напр., энергично поддержала Россию во время русско-японской войны. Только в 1905 г. была окончательно закреплена русско-французская дружба; в этом году Россия получила во Франции 2 1/2 – миллиардный заем, признала права Франции на Марокко и согласилась поддерживать все ее требования. Присоединение Англии к Франции и России привело к созданию Тройственного Согласия.Русско-английское сближение началось в 1906 – 1907 гг. До этого времени Англия относилась враждебно к России, особенно в балканском вопросе. В 1907 г. Россия и Англия заключают договор о разделе Персии (см. прим. 248), положивший начало русско-английскому сближению и тем самым образованию Тройственного Согласия. Новая позиция Англии сразу обострила опасность европейской войны, так как Германия усиленно соперничала с Англией на водах. Угроза существованию Тройственного Согласия возникла в 1908 – 1909 гг., когда Россия потребовала от Франции и Англии точного признания ее исторических прав на Константинополь и проливы, ссылаясь на необходимость последних для ее внешней хлебной торговли. Ввиду отказа Англии и Франции поддержать Россию в этом вопросе русское правительство стало заигрывать с Германией. Это обстоятельство вызвало серьезные опасения у Франции и Англии, и в 1912 г. Эти страны окончательно выступают на путь теснейшего сближения с Россией. В 1912 г. Россия вновь получает во Франции большой заем (1 1/2 миллиарда франков) под непременным условием увеличения численности армии, создания сети стратегических железных дорог и т. д. Подготовка к войне стала вестись усиленным темпом. Особенное нетерпение проявляла Англия, требовавшая еще в 1912 г., во время балканской войны, активного выступления России. В апреле 1914 г. состоялось совещание представителей морских генштабов Англии, Франции и России, договорившихся о совместных военных выступлениях. Военный бюджет стран Тройственного Согласия сильно возрос к этому году; величина их сухопутных армий достигала в общей сложности 2.184.999 чел. В июле 1914 г., после приезда Пуанкаре в Россию, готовность Тройственного Согласия к войне была уже совершенно очевидна. Но, несмотря на тесное объединение Англии, Франции и России в деле подготовки войны, формального союза между ними еще не было. Только 5 сентября 1914 г. странами Согласия был подписан формальный договор, по которому каждая из договаривающихся стран обязалась не заключать сепаратного мира с Германией и другими неприятельскими странами. 14 сентября 1914 г. задачи Тройственного Согласия в войне были уточнены следующим образом: 1) уничтожение германского могущества, 2) аннексия Россией нижнего течения Немана и Восточной Галиции, 3) аннексия Францией Эльзаса-Лотарингии, Рейнской Пруссии и т. д. После начала мировой войны к Тройственному Согласию присоединился ряд стран: Бельгия, Япония, Италия, Румыния и пр., создавшие коалицию Антанты. После русской революции и вступления Соединенных Штатов в мировую войну Тройственное Согласие фактически перестало существовать.] сообщала много сведений о национально-революционных движениях в Праге, Триесте, Сараеве, – точно так же, как австро-германская пресса распространяла вести о «восстаниях» в Варшаве, Одессе и на Кавказе. Между тем австро-венгерская пресса, ссылаясь на уличные манифестации, патетические заседания муниципалитетов и пр., возвещала полное «примирение» всех со всеми, немцев с чехами, поляков с русинами, угнетателей с угнетаемыми, волков с овцами. Германские империалисты, как Франц фон Лист,[3 - Франц фон-Лист (1851 – 1919) – известный немецкий юрист, глава социологической школы в уголовном праве. В 1908 г. был избран членом прусского ландтага, с 1917 г. был депутатом рейхстага от партии свободомыслящих. После революции 1905 г. в России Франц фон-Лист оправдывал применение смертной казни царским правительством в борьбе с революционерами. С наступлением мировой войны Лист, подобно большинству германских ученых, занял резко шовинистическую и империалистическую позицию.] Артур Дикс[4 - Дикс, Артур – видный немецкий буржуазный экономист, апологет милитаризма. Из его работ наиболее известны: «Немецкий империализм» и «Война и народное хозяйство по опыту Германии». Во время империалистической войны Дикс практически участвовал в военно-хозяйственной деятельности, работая в военном комитете германской промышленности. С 1925 г. Дикс издает ежемесячный журнал «Weltpolitik und Weltwirschaft» («Мировая политика и мировое хозяйство»).] и др., сейчас же учли этот факт и оценили его как полную победу государственного начала над национальным. И впрямь: бедняга Поспишиль стоял под окнами военного министерства, сверкавшего бесконечными огнями электрических лампочек, и кричал и размахивал руками во славу государственного начала.

Война выбивает всю жизнь, сверху донизу, из ее наезженной колеи, расстраивает все привычные связи, и только государственная власть, опирающаяся на вооруженную с ног до головы армию – выступает как надежная и твердая опора. Надежды на бурные национальные и социальные движения (в Праге, Триесте и пр.) были в корне неосновательны по отношению к первой эпохе войны, когда власть, даже вконец расшатанная центробежными тенденциями, которые она умела только механически подавлять, сразу становится хозяйкой положения.

Но это только одна сторона дела. Зеленщица Мареш или извозчик Франкль не просто капитулируют пред государственностью, поражающей их воображение своим военным могуществом, – они переносят на эту огнем дышащую государственность какие-то смутные надежды. Они оба, и Франкль и Мареш, так же, как и наш друг Поспишиль, принадлежат к тому очень широкому, к самой земле прижатому человеческому пласту, которого в обычное время почти не касается дуновение идей и надежд. Таких людей, вся жизнь которых день за днем проходит в монотонной безнадежности, очень много на свете, и Панглосы[5 - Панглос – см. т. XII, прим. 112.] давно уж доказали, что без этих трудовых пластов немыслима была бы вся наша культура. Набат мобилизации врывается в их жизнь тревожащим и обещающим призывом. Все привычное и столь страшно осточертевшее опрокидывается, воцаряется новое и необычное, а впереди должны еще произойти необозримые перемены. К лучшему или к худшему? Разумеется, к лучшему: разве Поспишилю может стать хуже, чем в мирное «нормальное» время?..

Я бродил по центральным улицам столь знакомой мне Вены и наблюдал эту совершенно необычную для «шикарного» Ринга толпу, темную, загнанную жизнью толпу, в которой пробудились надежды. И разве частица этих надежд не осуществляется уже сегодня? Разве в иное время носильщики, прачки, сапожники, подмастерья и подростки предместий могли бы себя чувствовать господами положения на Ринге? Пусть не покажется парадоксом, но в настроениях венской толпы, демонстрировавшей во славу габсбургского оружия, я улавливал черты, знакомые мне по октябрьским дням 1905 г. в тогдашнем Петербурге…

Мобилизация и объявление войны как бы стерли с лица земли все национальные и социальные противоречия в стране. Но это только историческая отсрочка, своего рода политический мораториум. Векселя переписаны на новый срок, но платить по ним придется…

Женева, 20 ноября 1914 г.

«Киевская Мысль»[6 - «Киевская Мысль» – см. т. III, ч. 1-я, прим. 169.] N 328, 28 ноября 1914 г.

Л. Троцкий. ДВЕ АРМИИ

Монотонная жизнь в траншеях, нарушаемая лишь взрывами бешеной пальбы, приводит к бытовому сближению врагов, зарывшихся в землю иногда на расстоянии нескольких десятков метров друг против друга. Вы уже читали, конечно, как одна из сторон подстреливает между траншеями зайца и потом обменивает его на табак; как французы и баварцы поочередно ходят к единственному ключу за водой, иногда сталкиваются там, обмениваются мелкими услугами и даже пьют совместно кофе. Случались, наконец, и такие эпизоды, когда баварские и французские офицеры уславливались не мешать друг другу при устройстве редутов и строго соблюдали уговор. Грандиозный немецкий натиск на Изере[7 - Битва на р. Изере – происходила с 18 октября по 10 ноября 1914 г. В этой битве участвовали: английская, бельгийская и французская армии, с одной стороны, и германская – с другой. Германская армия, наступая на Остенде, успешно атаковала союзников и вскоре овладела с. Ломбардсид. 23 октября союзные войска перешли в контр-атаку, но немцам удалось прорвать их центр у Первиза. Чтобы выбить немцев из занятых ими позиций, бельгийская армия разрушила шлюзы и затопила всю долину Изера. 2 ноября немцы были окончательно отброшены на правый берег Изера.В битве на р. Изере союзные войска одержали одну из своих первых побед.] не дал результатов, стена по-прежнему стоит против стены, военные операции уперлись в тупик, и в траншеях устанавливается психология какого-то своеобразного перемирия.

Первые три месяца войны я, после вынужденного отъезда из Вены, провел в Швейцарии. Туда беспрепятственно стекались газеты всех воюющих стран, и это создавало благоприятные условия для сравнительных наблюдений. И никогда глубокое различие исторических судеб Франции и Германии не уяснялось мне так, как в эти месяцы очной ставки двух вооруженных наций на Маасе и Изере.

Ненависти к Франции в большой немецкой прессе не было, – скорее сожаление. В конце концов, француз – «добрый малый», не лишенный вкуса, Genussmensch (человек наслаждения) в противоположность Pflichtmensch'y (человеку долга), немцу, – и если б он не мечтал о роли великой державы для своей Франции, если б эта Франция не лежала на пути к Атлантическому океану и главному смертельному врагу немецкого империализма, Англии, не было бы надобности повторять эксперимента 1870 г.,[8 - Эксперимент 1870 г. – Речь идет о франко-прусской войне 1870 г. – см. т. XIII, прим. 45.] – таково было в основе отношение «ответственных» немецких политиков к Франции, с ее приостановившимся ростом населения и задержанным экономическим развитием. Военный разгром Франции, как и Бельгии, считался скорее «печальной необходимостью»: минуя Францию, нельзя было добраться до Англии, а кратчайший путь к сердцу Франции шел через Брюссель. В сокрушительной победе над Францией немецкие политики сомневались еще меньше, чем немецкие стратеги. И первые недели войны, казалось, полностью подтверждали эту уверенность. Битва на Марне,[9 - Битва на Марне. – Сражение на р. Марне, происходившее с 6 по 12 сентября 1914 г., явилось первым крупным сражением в мировой войне. В продолжение всего августа французские и английские войска, преследуемые германской армией, безостановочно отступали. Наступление германских войск стало непосредственно угрожать Парижу. 2 сентября французское правительство переезжает в Бордо. Однако вскоре Париж оказался избавленным от непосредственной опасности, так как немецкие армии устремились в промежуток между Парижем и Верденом. 5 сентября французский главнокомандующий генерал Жоффр отдает приказ о приостановке отступления, а 6 сентября 6-я французская армия переходит в контрнаступление и наносит сильный удар правому крылу германской армии. Тем не менее немецкие войска сумели отразить наступление французских и английских войск. В результате хода сражения с 5 по 9 сентября между 1-й и 2-й германскими армиями образовался разрыв на протяжении 30 км, в который вклинились союзные войска. 10 сентября немцы начали спешно отступать за реку Эн, оставляя в руках неприятеля большое количество снаряжения. Значение победы французов на реке Марне было громадно. Прежде всего эта победа морально укрепила французские войска, вселив в них надежду на победоносное окончание войны. Из военно-политических последствий марнского сражения отметим влияние, оказанное им на решение Италии перейти на сторону Антанты и замену начальника штаба германской ставки Мольтке генералом Фалькенгайном.] которая для французской армии, как и для общественного мнения Франции, имела решающее значение поворотного события, в глазах немцев была первое время стратегическим эпизодом подчиненного значения. И несколькими неделями позже, к тому времени, когда оба непроницаемых фронта, немецкий и французский, протянулись до побережья Бельгии, в Берлине и Лейпциге продолжали появляться в свет политические брошюры, в которых не редкостью было встретить фразу: «Когда эти строки выйдут из-под станка, судьба несчастной Франции будет уже решена»…

Не знаю, как представлялись вам события издалека. Но нам, наблюдавшим события со швейцарской вышки, действительно казалось после первых событий войны, что циклопический милитаризм Германии раздавит беспощадно французскую республику, как он раздавил Бельгию. Накануне битвы на Марне население Франции пережило «неделю великого страха». Наяву и во сне все видели над собой пушечный зев в 42 сантиметра.

Немецкий милитаризм воплощает в себе всю историю Германии, во всей ее силе и во всей ее слабости. Первое, чем он поразил воображение, это могущество техники. Тяжелые орудия, цеппелины, быстроходные крейсеры, исключительной силы торпеды – все это было бы невозможно без того лихорадочного индустриального развития, которое выдвинуло Германию на первое место среди капиталистических государств. Техника старых капиталистических стран, Англии и Франции, чрезвычайно консервативна. Правда, в области милитаризма самые консервативные нации, как и самые отсталые, проявляли изощренную «чуткость» ко всякому новому техническому завоеванию. Но, в конце концов, зависимость военной техники от общего технически-промышленного развития страны дает о себе знать со всей силой качественно, как и количественно: диаметром орудий; числом снарядов, которые страна может воспроизвести в единицу времени; массой солдат, которых она может в кратчайший срок перекинуть с одного пункта своей территории на другой. Приведенная в движение чудовищная машина немецкого милитаризма не могла не обнаружить, что она соединена приводными ремнями с самой совершенной капиталистической техникой.

Однако милитаризм, это – не только пушки, прожекторы и блиндированные автомобили; это прежде всего – люди. Они убивают и умирают, они приводят в движение весь механизм войны, и они делают это с тем большим успехом, чем теснее они вне милитаризма, в нормальных хозяйственных условиях, связаны с капиталистической техникой.

Лет пятнадцать тому назад в немецкой печати велась горячая полемика по вопросу о влиянии промышленного развития страны на ее военную мощь. Аграрно-реакционные писатели доказывали, как водится, что рост индустрии, вызывающий обезлюдение деревень, подрывает самые основы милитаризма, который де в первую голову опирается на здоровое, патриархальное, благочестивое и патриотическое крестьянство. В противовес этому школа Луйо Брентано[10 - Брентано, Луйо (род. в 1844 г.) – известный немецкий экономист. В 1872 г. был профессором экономических наук в Бреславле, позднее занимал кафедру политической экономии в Страсбургском, Венском, Лейпцигском и с 1891 г. в Мюнхенском университетах. Луйо Брентано является главой так называемой «социально-этической школы», стоявшей на точке зрения примирения классовых противоречий. По мнению Брентано, улучшение экономического положения пролетариата идет параллельно с прогрессом техники.Ленин определяет «брентанизм», как «либерально-буржуазное учение, признающее не-революционную классовую борьбу пролетариата».] доказывала, что только в лице пролетариата капитализм создает кадры новой армии; сам Брентано ссылался, между прочим, на то, что уже в войне 1870 г. лучшими полками считались вестфальские, набранные из чисто рабочих округов. Лично мне на Балканах не раз приходилось слышать от наблюдательных офицеров, что рабочие-солдаты не только интеллигентнее крестьян и легче ориентируются в условиях, но и гораздо выносливее их, не так жестоко тоскуют по «куче» и не так скоро падают духом при физических лишениях. Несомненно, что технические качества немецкого рабочего, его исполнительность и дисциплинированность являются важнейшей составной частью немецкого милитаризма. Что приспособление человеческого материала к потребностям прусского милитаризма совершается не без затруднений, видно хотя бы из того, что процент самоубийств в немецкой казарме в два раза выше, чем во французской. Но, так или иначе, необходимый результат достигается, и известный немецкий социал-либерал, бывший пастор Фридрих Науман,[11 - Науман, Фридрих (1860 – 1919) – видный германский политический деятель. Долгое время был пастором, затем, бросив пасторскую деятельность, целиком отдался политической работе. В 1896 г. Науман, вместе с несколькими единомышленниками, основал национально-социалистическую партию, стремившуюся к примирению классовых противоречий между пролетариатом и буржуазией. Когда в 1903 г. основанная им партия распалась, Науман вошел в объединение свободомыслящих и в 1907 г. был избран депутатом рейхстага. Деятельность Наумана в рейхстаге сводилась главным образом к безуспешным попыткам объединить левое крыло либералов с прогрессистами. После германской революции 1918 г. Науман был депутатом Национального Собрания. 16 ноября 1918 г. он организует германскую демократическую партию, стоявшую на платформе умеренных социальных реформ. Эту партию, не имевшую впрочем особенного веса в германской политической жизни, поддерживали некоторые слои средней и мелкой буржуазии и городской интеллигенции.] мог с известным правом писать в своем недавно вышедшем памфлете, что «народ железа, техники, организации и математики все еще остается старым, верным народом безусловного личного подчинения».

Наряду с техникой и дисциплинированной солдатской массой стоит еще один фактор немецкого милитаризма – третий, но не последний по значению: прусское офицерство. "Первая часть армии, – сказал в своей патриотической речи в Берлине консервативный профессор Ганс Дельбрюк,[12 - Дельбрюк, Ганс (род. в 1848 г.) – известный немецкий историк. Был профессором в Берлине, членом прусской палаты и депутатом рейхстага. Исторические работы Дельбрюка посвящены главным образом военным вопросам. В своих произведениях Ганс Дельбрюк выступает защитником империализма и убежденным милитаристом.«Где же лежит в конечном счете действительная мощь? – писал он. – Она лежит в оружии. Решающим вопросом для внутреннего характера государства всегда является поэтому вопрос: кому принадлежит армия?»] – это те люди, которые избрали воинское дело своим жизненным призванием, всю свою жизнь не делают ничего иного и ни о чем ином не помышляют, кроме подготовки к войне, изучают ее искусство, ее теорию и практику, только в этом направлении работают и всецело живут в воинском понятии чести – это офицерский корпус". О генерале Гинденбурге[13 - Гинденбург – президент германской республики с 1924 г. В начале войны был командующим войсками в Восточной Пруссии. В 1916 г. был назначен главнокомандующим всеми германскими армиями. (Подробнее см. прим. 131 в 1-й ч. III тома.)] немецкая пресса рассказывала следующий любопытный анекдот. Четверть века тому назад, когда Гинденбург стоял со своим полком в каком-то захолустье, местные дамы обратились к нему с просьбой дать свое имя для благотворительного литературно-музыкального вечера. Гинденбург решительно отказался, на том основании, что с кадетской скамьи он не слушал никакой музыки и не читал никаких литературных произведений, отдавая все свое время подготовке к будущей войне. Именно поэтому, надо полагать, кенигсбергский университет избрал генерала Гинденбурга доктором всех четырех факультетов…

На офицерском корпусе, насквозь пропитанном феодальными воззрениями и тесно спаянном духом кастовой исключительности, держится вся организация немецкой армии. Ост-эльбский офицер, отпрыск юнкерской семьи, создает физиономию немецкого милитаризма. Миллионы интеллигентных солдат и могущественная техника – только материал в его руках. Когда соседние страны стали воспринимать у Пруссии составные элементы ее военной организации, Бисмарк[14 - Бисмарк (1815 – 1898) – германский политический деятель, с 1871 г. по 1890 г. – имперский канцлер. (Подробнее см. т. XX, прим. 245.)] сказал с самодовольной иронией: «Они многое могут сделать у себя по нашему образцу, но прусского лейтенанта им не сделать никогда!». Прусского лейтенанта сделала немецкая история.

«Старейшая германская военная организация, – говорит Дельбрюк, – опиралась на княжескую свиту из особо избранных воинов и на воинственную массу, охватывающую весь народ. Это мы имеем теперь снова. Как изменились формы сражений по сравнению с тем, как сражались наши предки в Тевтобургском лесу! Чудесная техника современных ружей и маузеров и это чудесное соподчинение неисчислимых масс, – а в основе все та же военная организация: воинский дух, в высшей мере развитый и напряженный в целой корпорации, которая в старину была мала, а ныне охватывает многие тысячи, связывая их верностью своему верховному вождю, который видит в ней по-прежнему свою личную дружину (офицерство!), а весь народ стоит под ее руководством, ею воспитан, ею удерживается в состоянии дисциплины. Здесь тайна воинственного характера немецкого народа». «Тайна» немецкого милитаризма – в соединении политической и военной диктатуры юнкерства с беспримерным развитием капитализма.

Германия – страна без революционных традиций. Буржуазия пришла слишком поздно, чтобы серьезно тягаться с силами старого общества. После скромного опыта 1848 г.[15 - 1848 г. в Германии. – Революция 1848 г. в Германии вспыхнула почти одновременно с революцией во Франции. Быстрый экономический подъем отдельных германских государств сильно революционизировал немецкую буржуазию и заставил ее энергично выступить против остатков абсолютизма и средневековых отношений в стране, тормозивших дальнейший экономический прогресс. Ликвидирование остатков феодализма и было главным результатом германской революции 1848 г.Рабочий класс принимал в германской революции самое активное и непосредственное участие, не играя, однако, в ней самостоятельной роли.] она предоставила Бисмарку при помощи прусской армии объединять отечество. Чисто феодальное юнкерство было призвано для разрешения задач капиталистического развития и получило в свои руки все ресурсы буржуазного общества. После войн 1864-1866-1870 г.г.[16 - Войны 1864 – 1866 – 1870 гг. – см. т. XIII, прим. 20.] ост-эльбские феодалы пересели из прусского седла в общеимперское. Либеральная буржуазия не переходила границ «ответственной» оппозиции, раз навсегда предоставив юнкерству наводить порядок в капиталистическом обществе и распоряжаться его военными силами. Наконец, когда капиталистическое развитие поставило немецкую буржуазию перед новыми задачами мирового характера, она по-прежнему предоставила сплоченному вокруг монархии юнкерству вести вооруженную нацию. В свою новую историческую роль немецкое дворянство внесло все свои наследственные черты: беспощадность в преследовании целей, готовность в критическую минуту швырнуть на чашу весов сотни тысяч и миллионы человеческих жизней, сокрушающий натиск в политике и в стратегии, как метод класса, который в течение поколений привык властвовать и повелевать.

Военная организация Германии, корнями своими уходящая в Тевтобургский лес, находится в полном соответствии с нынешним строем германского государства. В совокупности своей они образуют феодальную башню на капиталистическом фундаменте.

Совсем иное дело Франция. Ее социальный и государственный строй прошел через ряд революционных потрясений. Республиканский режим, как бы ни были сильны в нем наследия дореволюционной и бонапартистской Франции, основан на критике, представительстве, организованном контроле и постольку свободен от «мистических» атрибутов феодальной государственности. Постоянная армия несовместима с режимом политической демократии, или, иначе сказать, в условиях республиканского режима постоянная армия, с ее авторитарными тенденциями, остается инородным телом, существование которого может поддерживаться только рядом внутренних кризисов. Мелкобуржуазный радикализм, отстаивая против роялистов республику, не считал, однако же, возможным отказаться от постоянной армии, как основной гарантии «порядка». Офицерский корпус, подчиненный военному министру из адвокатов или журналистов, чувствовал себя сиротливо без должного увенчания. В результате получался порядок, который Жорес[17 - Жорес, Жан – см. т. XIII, прим. 21.] в своей известной книге «L'Armee nouvelle» («Новая армия») назвал «le regime batard», – батардный режим, в котором пережившие себя и новообразующиеся формы, сталкиваясь, нейтрализуют друг друга.

С каким восторгом писал французский отставной майор Дриан, бонапартист, о немецкой армии, которую он близко наблюдал во время больших маневров! С какой законченностью там проведены все военные градации! Какой повелительный характер имеет военная дисциплина! Французское офицерство расколото, мол, борьбой монархистов с франкмасонами, а немецкое пропитано насквозь одним и тем же духом наступления! Как властно выглядит Вильгельм II[18 - Вильгельм II – последний германский император, свергнутый в ноябре 1918 г. (Подробнее см. т. II, ч. 1-я, прим. 151.)] в белой гусарской форме – «самой прекрасной и величественной изо всех форм мира» – с маршальским жезлом, в кругу своего офицерства, этой «широкой семьи Гогенцоллернов»! Наконец, к ужасу этого восторженного майора Дриана, франкмасоны провели отделение государства от церкви и тем лишили армию надежнейшего психологического цемента – религии.