Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

ГРУЗИНСКАЯ ЖИРОНДА, КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТИП

Грузия сыграла в истории российского меньшевизма крупнейшую роль. Именно в Грузии меньшевизм стал наиболее явной и очевидной формой приспособления марксизма к потребностям интеллигенции отсталого, в значительной мере докапиталистического народа. Отсутствие промышленности означало тем самым отсутствие национальной буржуазии. Торговый капитал находился преимущественно в руках армян. Духовная культура представлена была интеллигенцией мелкопоместного по преимуществу дворянства. Внедрявшийся в жизнь капитализм еще не создал новой культуры, но уже порождал требования, которые грузинские дворяне не могли удовлетворить при помощи своих виноградников и баранов. Недовольство русским чиновником и царизмом сочеталось с враждой против капитализма в лице армянского купца и ростовщика. Тревога перед завтрашним днем и поиски выхода создали в молодом поколении дворянской и мелкобуржуазной интеллигенции восприимчивость к идеям демократии и стремление искать опоры в трудящихся. Однако к этому времени – конец прошлого столетия – программа политической демократии в ее старом, якобинском или манчестерском виде[219 - Программа политической демократии в якобинском или манчестерском виде. – Автор имеет в виду программу политической демократии, как она сложилась после Великой Французской Революции в передовых капиталистических странах Европы.В течение конца XVIII и начала XIX столетий буржуазия французская и английская, ведя борьбу против феодально-землевладельческих классов, сумела сплотить вокруг своей программы освободительного движения широкие массы рабочих. В Англии рабочий помогает буржуазии в ее борьбе за осуществление принципов свободной торговли, за отмену хлебных законов, за реформу уголовного и гражданского права, за расширение избирательного права, – словом, помогает в осуществлении основных принципов манчестерства[24 - Манчестер – фабричный город в графстве Ланкашир, центр буржуазии в начале XIX века.]. Только после 1830 года, когда буржуазия пошла на сделку с землевладельцами, добившись для себя избирательных прав и политической власти и обернулась спиной к пролетариату, последний, в лице своих передовых слоев, порвал с классом капиталистов, подвергнув жестокой критике демократию манчестерского типа.Аналогичная картина повторилась и во Франции. И там буржуазия долгое время являлась руководительницей пролетариата в борьбе против старой аристократии и королевской власти Бурбонов, под широковещательными лозунгами народной демократии.Июльская революция 1830 года, обнаружившая своекорыстные интересы буржуазии, пробудила рабочий класс к самостоятельному рабочему движению (лионские восстания 1831 – 1834 г.г.) и эмансипировала их от роли радикального крыла буржуазных партий.Основная черта политической демократии в якобинском или манчестерском виде – это ее сугубо формальный характер, отсутствие возможности для широких масс трудящегося населения ее фактической реализации. На деле она обеспечивала господство только имущим классам населения.] давно уже была скомпрометирована ходом исторического развития и сдала власть над сознанием угнетенных масс Европы различным социалистическим теориям, которые, в свою очередь, все более вытеснялись марксизмом. Окрашенные завистливой враждой к капитализму стремления молодого поколения поместий и городов к более широкой арене для литературной, политической и всякой иной работы; первые движения ремесленников и немногочисленных промышленных рабочих; глухое недовольство закабаленного крестьянства, – все это нашло свое выражение в меньшевистской перелицовке марксизма, которая одновременно приучала к признанию неизбежности капиталистического развития, заново освещала скомпрометированные на Западе идеи политической демократии и предсказывала в неопределенной дали веков господство рабочего класса, органически и безболезненно вырастающее из демократии.

Мелкие дворяне по происхождению, мелкие буржуа – по образу жизни и складу психологии, с фальшивым марксистским паспортом в кармане, – такими вошли вожди грузинского меньшевизма в революционную политику. Южная впечатлительность и приспособленность сделали их во многих случаях вожаками студенческого и общедемократического движения; тюрьма, ссылка и трибуна Государственной Думы укрепили их политический авторитет и обеспечили за меньшевизмом в Грузии известную традицию.

Мелкобуржуазная несостоятельность меньшевизма, и особенно его грузинского крыла, раскрывалась тем ярче, чем могущественнее становился размах революции, чем сложнее ее внутренние и международные задачи. Политическая трусость составляет очень важную черту меньшевизма, а революция плохо мирится с трусостью. Во время больших событий меньшевик являет очень печальную фигуру. В этой его особенности говорит социальный страх мелкого буржуа перед крупным, штатского интеллигента перед генералом, маленького адвоката перед «настоящим» дипломатом, мнительного и тщеславного провинциала перед французом или британцем. Трусость по отношению к патентованным представителям капитала есть оборотная сторона высокомерия по отношению к рабочим. В ненависти Церетели к Советской России есть органическое возмущение против попытки рабочего самовольно взяться за дело, которое в лучшем случае по плечу ему, образованному мелкому буржуа, и то только с разрешения крупного буржуа.

Когда Чхенкели или Гегечкори говорят о большевизме, они собирают эпитеты на заборах не только Тифлиса, но и всей Европы. Когда же они «беседуют» с царским генералом Алексеевым или с немецким фон-Крессом, или с великобританским Уоккером, они стараются ни в чем не уклоняться от высшего тона швейцарских метр-д'отелей. Генералов они боятся больше всего. Они их заверяют, они их убеждают, они им почтительно разъясняют, что грузинский социализм совсем не то, что другие виды социализма: те разрушают и причиняют беспокойство, а этот является гарантией порядка. Политический опыт делает мелких буржуа циничнее, но ничему не научает.

Мы развернули выше дневник Джугели и увидели одного из «рыцарственных» меньшевиков в собственном изображении. Он сжигает осетинские деревни и стилем испорченного гимназиста записывает в дневник свое восхищение красотой пожара и свою родственность Нерону. Этому отвратительному кривляке, несомненно, импонируют большевики, которые не замалчивают фактов гражданской войны и суровых мер своей расправы с врагами. Джугели, как и его учителям, абсолютно недоступно понимание того, что за этой открытой и не пугающейся самой себя политикой революционного насилия живет сознание своей исторической правоты, своей революционной миссии, которое не имеет ничего общего с разнузданным цинизмом «демократического» провинциального сатрапа, сжигающего крестьянские села и глядящегося при этом в зеркало, чтобы убедиться в своем сходстве с римским дегенератом на троне.

Джугели – не исключение, и это лучше всего иллюстрируется тем фактом, что весьма лестное предисловие к его книге написано бывшим министром иностранных дел Гегечкори. Министр внутренних дел Рамишвили, вслед за Жордания, с фальшивой напыщенностью провозглашал право демократии на беспощадный террор и ссылался при этом на Маркса. От Нерона до Маркса… Торопливая мимичность этих провинциальных мещан, их поверхностная, чисто обезьянья подражательность является кричащим свидетельством их бессодержательности и пустоты.

По мере того, как полное бессилие «самостоятельной» Грузии обнаруживалось все больше перед самими меньшевиками, и им приходилось, после разгрома Германии, искать покровительства Антанты, они все более тщательно прятали инструменты своего Особого Отряда и, вместо дешевой поддельной маски Джугели-Нерона, выдвигали вперед столь же дешевую и не менее поддельную маску Жордания-Церетели-Гладстона,[220 - Гладстон (1809 – 1898). – Видный политический деятель Англии во второй половине XIX века. Вождь либералов. С его именем связано значительное расширение избирательного права и борьба за самоуправление («гомруль») для Ирландии. Закон о «гомруле», внесенный Гладстоном в бытность его председателем Совета Министров в 1886 г., был отвергнут палатой общин. В 1893 г. Гладстону удалось настоять на принятии законопроекта палатой общин, но он наткнулся на сопротивление палаты пэров, где проект был провален. На почве этого конфликта Гладстон вскоре ушел в отставку. Его мирная политика по отношению к Ирландии, политика уступок и подачек, преследовала цель подчинения Ирландии английскому капиталу демократическими средствами.] великого провозгласителя либеральных общих мест.

Фальсифицированный марксизм психологически необходим был, особенно в юности, грузинским меньшевикам, поскольку он примирял их самих с их буржуазной по существу позицией. Их политическая трусость, их демократическая риторика, – пафос общих мест, – их инстинктивное отвращение ко всему точному, законченному и резкому в области идей, их завистливое преклонение перед внешними формами буржуазной цивилизации давали в сочетании психологический тип, прямо противоположный марксистскому.

Когда Церетели говорит о «международной демократии», – в Петербурге, в Тифлисе или в Париже, – никогда нельзя знать, идет ли речь о мифической «семье народов», об Интернационале, или об Антанте. В последнем счете он адресуется всегда к этой последней, но выражается так, как если бы захватывал попутно и мировой пролетариат. Смазанность его идей, бесформенность понятий как нельзя более облегчают такую подтасовку. Когда Жордания, старейшина клана, говорит о международной солидарности, он заодно ссылается и на гостеприимство грузинских царей. «Будущее Интернационала и (!) Лиги Наций обеспечено», – возвещает Чхенкели, вернувшись из Европы. Национальные предрассудки и осколки социализма, Маркс и Вильсон, риторические увлечения и мелкобуржуазная ограниченность, пафос и плутовство. Интернационал и Лига Наций, немножко искренности, много шарлатанства и над всем этим самодовольство провинциального аптекаря – эта взболтанная событиями микстура составляет душу грузинского меньшевизма.

Грузинские меньшевики восторженно приветствовали 14 пунктов Вильсона.[221 - 14 пунктов Вильсона. – 8 января 1918 г. американский президент Вильсон обратился к конгрессу Соединенных Штатов со своей программой мира, изложенной в 14 пунктах. Впоследствии Вильсон конкретизировал и дополнил свои 14 пунктов в четырех обращениях: перед конгрессом – 11 февраля, в Балтиморе – 6 апреля, в Мадит Верноне – 4 июля и в Нью-Йорке – 27 сентября. Сущность программы мира Вильсона сводится к следующим пунктам:1) Не должно быть ни аннексий, ни контрибуций, ни карательных возмещений. Самоопределение – не пустая фраза; это императивный принцип действия, игнорировать который отныне будет для государственных людей гибелью. Каждое территориальное изменение, как следствие войны, должно быть сделано ко благу заинтересованного населения, а не как часть голого соглашения или компромисса требований соперничающих государств.2) а) Истинное беспристрастие не делает различия между теми, к кому мы хотели бы быть справедливыми, и теми, по отношению которых мы не хотели бы быть справедливыми;б) специальные или сепаратные интересы отдельной нации или группы наций не могут быть положены в основание какого-либо переустройства, которое было бы несовместимо с общими интересами;в) Лига Наций;г) внутри единой и общей семьи Лиги Наций не должно существовать малых лиг или союзов, специальных соглашений и договоров;д) в границах Лиги Наций не может быть допущено существование специально-экономических комбинаций в одностороннем интересе; никакая форма экономического бойкота или исключения недопустима, кроме случаев, когда Лига Наций сама намечает в качестве дисциплинарной или контрольной меры экономическую кару в виде исключения с мирового рынка;е) все международные соглашения и трактаты должны быть опубликованы во всеобщее сведение во всей их полноте.3) Отмена, поскольку это возможно, всех экономических преград и установление равенства условий торговли между всеми нациями, согласившимися на мир, а также присоединившимися к нему в целях его поддержки.4) Достаточные гарантии, что подпольное вооружение будет ограничено минимумом, необходимым для охраны безопасности.5) Свободное, открытое и вполне беспристрастное разрешение всех колониальных вопросов с принятием во внимание интересов населения самих колоний.6) Эвакуация и восстановление оккупированной территории, в особенности Бельгии.7) Исправление несправедливости, причиненной Франции в 1871 г. относительно Эльзас-Лотарингии.8) Независимая Польша, включая «территории, населенные бесспорно-польскими жителями», со свободным обеспечением выхода к морю".14 пунктов Вильсона являются лучшим образчиком бесстыдства и цинизма буржуазного пацифизма. Характерно, что в последних 3 пунктах мы находим конкретные требования, направленные к удовлетворению хищных аппетитов Антанты, военным союзником которой была Америка, и все это делалось под лозунгами «самоопределения» и «беспристрастия» (См. «Лига Наций», прим. 43).] Они приветствовали Лигу Наций. Раньше они приветствовали вступление войск кайзера в Грузию. Потом они приветствовали их уход. Они приветствовали вступление войск Великобритании. Они приветствовали дружественное заявление французского адмирала. Само собой разумеется, что они приветствовали Каутского, Вандервельде, госпожу Сноуден и во всякое время готовы приветствовать архиепископа Кентерберийского,[222 - Архиепископ Кентерберийский – глава клерикализма в Англии. Принимал деятельное участие в политике, являясь активным врагом Советской власти. Известен в России своими протестами в 1921 – 1922 г.г. В первый раз протестовал против изъятия ценностей из церквей. Во второй раз против суда над правыми эсерами.] если последний не откажется израсходовать несколько дополнительных проклятий по адресу большевиков. Такими путями эти господа доказывают, что они плоть от плоти «европейской цивилизации».

Почти с исчерпывающей полнотой грузинский меньшевизм раскрывает себя в меморандуме, представленном делегацией Грузии Лиге Наций в Женеве.

«Став под знамя западной демократии, – гласит заключительная часть меморандума, – грузинский народ, естественно, с исключительной симпатией относится к идее образования такой политической системы, которая, являясь прямым последствием войны, одновременно служит средством для того, чтобы парализовать возможность возникновения войны в будущем. „Лига Наций“, воплощающая такую систему, представляет собой самое замечательное, по плодотворности, достижение человечества (!) на пути к его будущему единству. Возбуждая ходатайство о принятии в „Лигу Наций“… правительство Грузии полагает, что самые принципы, долженствующие регулировать международную жизнь, направленную отныне (!) в сторону солидарности и сотрудничества, требуют принятия в семью свободных европейских народов народа древнего (!), некогда авангарда христианства (!) на Востоке, ныне ставшего авангардом демократии, – народа, стремящегося только к свободному и упорному труду в своем доме, являющемся его законным и бесспорным наследием». Тут нельзя ничего ни прибавить, ни убавить. Классический документ пошлости! Его можно пустить в ход в качестве надежного критерия: социалист, которого не стошнит от этого меморандума, должен с позором навсегда изгоняться из рабочего движения.

Главный вывод Каутского из его изучения Грузии – тот, что, в отличие от всей России, с ее фракциями, расколами и внутренней борьбой, в отличие от всего вообще греховного мира, который на этот счет оказался не лучше России, только в горах Грузии нашел безраздельное господство подлинный, нефальсифицированный марксизм. В то же время Каутский не скрывает, что в Грузии не было ни крупной, ни средней промышленности, а стало быть и современного пролетариата. Главную массу меньшевистских депутатов Учредительного Собрания Грузии составляли учителя, врачи, чиновники. Главную массу избирателей – крестьяне. Каутский, однако, совершенно не утруждает себя объяснением этого явного исторического чуда. Он, который вместе со всеми меньшевиками обвиняет нас в том, будто мы черты отсталости России выдаем за ее преимущества, находит идеальный образец социал-демократии в самом отсталом углу старой России. На самом деле тот факт, что в грузинском «марксизме» не было до поры до времени таких расколов и такой широкой борьбы фракций, как в других не столь блаженных странах, свидетельствовал лишь о большей первобытности социальной среды, в которой крайне запоздал процесс дифференциации буржуазной и пролетарской демократии, а следовательно, и о том, что грузинский меньшевизм не имел ничего общего с марксизмом. Вместо ответов на эти основные вопросы, Каутский свысока заявляет, что знал истины марксизма тогда уже, когда многие из нас еще находились в пеленках. Оспаривать это преимущество Каутского мы не покушаемся. Мудрый Нестор, шекспировский, а не гомеровский, видел свое преимущество в том, что его возлюбленная была некогда прекраснее, чем бабушка его более молодого врага. Всяк утешается, как может. Однако же, быть может, именно потому, что Каутский слишком давно проходил азбуку социализма, он не сумел применить к Грузии первых ее букв. Более прочное и длительное господство грузинского меньшевизма он истолковывает как плод высшей тактической мудрости, а не как результат того, что эра революционного социализма для отсталой Грузии началась позже, чем для других частей старой России. Обиженный ходом истории, Карл Каутский приезжал в Тифлис утолять свою духовную жажду в последние дни меньшевистской эры, через три четверти столетия после того, как Маркс и Энгельс написали свой манифест. Сюда же поспешила мистрис Сноуден проветрить свой духовный погреб. Еще бы! Евангелие от Жордания, разумное, органическое, истинно-фабианское,[223 - Истинно-фабианское евангелие – т.-е. в духе программы фабианской лиги, существующей в Англии с 1883 – 1884 г.г. Эта лига представляет собою беспочвенную буржуазно-интеллигентскую организацию, полагающую, что путем мирной пропаганды «социалистических» идей можно изменить социальный строй общества, постепенно добиваясь экономических и политических преобразований. Ближайшей целью фабианцы ставят пересмотр английской конституции в демократическом духе; относятся отрицательно к идее классовой борьбы и социальной революции, считая возможным мирное сожительство эксплуататоров и эксплуатируемых. К этой лиге принадлежит ряд деятелей английской рабочей партии, из которых некоторые, как Сноуден и Боэрман, занимают министерские посты в правительстве Макдональда.] охватывающее и грузинского царя Вахтанга[224 - Грузинский царь Вахтанг – царствовал с 1703 года. Теснимый турками и персами, переехал в 1724 г. в Россию, где и умер в городе Астрахани в 1734 г.] и господина Гюнсманса, самим небом создано для удовлетворения высших запросов официальных лидеров британского социализма.

Как живуча глупость, когда она имеет социальные корни!

ЕЩЕ РАЗ – ДЕМОКРАТИЯ И СОВЕТСКАЯ СИСТЕМА

Теперь, когда мы покончили с историческим очерком, позволительно остановиться на некоторых обобщениях.

Как раз история Закавказья за последние пять лет представляет поучительнейший курс на тему о демократии в революционную эпоху. При выборах во Всероссийское Учредительное Собрание ни одна из кавказских партий не выдвигала программы отделения от России. Через четыре-пять месяцев, в апреле 1918 г., Закавказский сейм, составленный из тех же депутатов Учредительного Собрания, постановил отделиться и образовать самостоятельное государство. Таким образом, по основному вопросу государственной жизни – с Советской Россией или отдельно от нее и против нее? – никто не опрашивал население Закавказья; о референдуме, плебисците или новых выборах не было и речи. Отделить Закавказье от России постановили те самые депутаты, которые выбраны были для того, чтобы представлять Закавказье в Петербурге на основании бесформенных обще-демократических платформ первого периода революции.

Первоначально Закавказская республика провозглашена была, как объединение всех национальностей. Но обстановка, созданная самым фактом отделения от России и поисками новых международных ориентаций, привела к тому, что Закавказье разбилось на три национальные части: Азербайджан, Армению и Грузию. Уже 26 мая 1918 г., т.-е. спустя пять недель после отделения, тот же самый сейм из депутатов Всероссийского Учредительного Собрания, который создавал Закавказскую республику, объявил ее ликвидированной. Никто опять-таки не справлялся у народных масс: ни новых выборов, ни других форм опроса. Сперва, не спрашивая населения, его отделили от России – во имя более тесного единения татар, армян и грузин, как объясняли лидеры сейма. Затем, при первом внешнем толчке татар, армян и грузин разбили на три государства, опять-таки не спрашивая их.

В тот же день грузинский сектор сейма провозгласил независимую Грузинскую республику. Никто не спрашивал рабочих и крестьян Грузии: они были поставлены перед совершившимся фактом.

В течение десяти месяцев после этого меньшевики укрепляли «совершившийся факт»: загнали коммунистов в подполье, вступили в сношения с турками и немцами, заключили мирные договоры, сменили немцев на англичан и американцев, провели свои основные реформы, а главное создали свою преторианскую вооруженную силу в лице Народной Гвардии, и только после этого всего решились созвать Учредительное Собрание (в мае 1919 г.), поставив массы перед необходимостью выбирать представителей в парламент независимой Грузинской республики, о которой ранее эти массы никогда не слыхали и не думали.

Что все это означает? Если бы, скажем, Макдональд был повинен в историческом мышлении, то есть если бы он способен был видеть в истории движение ее живых сил и интересов и отличать их подлинное лицо от их маски, их действительные побуждения от их уловок, он сделал бы прежде всего тот вывод, что меньшевистские политики, эти демократы par excellence, стремились самые важные мероприятия провести и фактически проводили в обход методов политической демократии. Правда, они воспользовались закавказским осколком Всероссийского Учредительного Собрания. Но они им воспользовались для целей, противоположных тем, ради которых он выбирался. Они затем искусственно поддерживали этот остаток вчерашнего дня революции, чтобы противодействовать ее завтрашнему дню. Они созвали Грузинское Учредительное Собрание только после того, как загнали Грузию в положение, из которого для населения не было никакого другого выхода, кроме того, который они навязали. Закавказье было отделено от России, Грузия – от Закавказья, англичане занимали Батум, ненадежные друзья – белые – стояли на границах республики, грузинские большевики были поставлены вне закона, меньшевистская партия оставалась единственным возможным посредником между Грузией и Антантой, от которой зависела доставка хлеба. В этих условиях «демократические» выборы означали только неизбежное санкционирование целой цепи фактов, совершенных при помощи контрреволюционного насилия самими меньшевиками и их иностранными соучастниками и покровителями.

Сравните с этим Октябрьский переворот, который мы готовили открыто, собирая массы вокруг программы «вся власть Советам», строя Советы, борясь за Советы и завоевывая всюду в них большинство против меньшевиков и социалистов-революционеров в непримиримой борьбе.

Где же действительно революционная демократия?

Тут нужно еще раз вернуться к некоторым вопросам механики революции, какою мы знаем ее по всему опыту новой истории.

Революция оказывалась до настоящего времени возможна только в том случае, если интересы большинства народа, следовательно, разных классов, противоречили существующей системе имущественных и государственных отношений. Революция начиналась поэтому с элементарных «общенародных» требований, в которых находят свое выражение классовый расчет имущих, туполобие мелкой буржуазии, политическая отсталость пролетариата. Только в процессе фактического осуществления этой программы обнаруживаются противоречия интересов в лагере самой революции. Ее имущие, консервативные элементы постепенно или одним ударом отбрасываются в контрреволюционный лагерь. Слой за слоем поднимаются на борьбу угнетенные массы. Требования становятся решительнее, методы борьбы неумолимее. Революция достигает своей кульминации. Для ее дальнейшего подъема отсутствуют либо материальные предпосылки (в условиях производства), либо сознательная политическая сила (партия). Тогда кривая начинает склоняться вниз, на короткий срок или на долгую историческую эпоху. Крайняя партия революции либо отбрасывается от власти, либо сама урезывает свою программу действий, выжидая благоприятных изменений в соотношении сил. Мы даем здесь алгебраическую схему революции без ее точных классовых значений, но этого для нас сейчас достаточно, так как речь идет о взаимоотношении между ходом борьбы живых сил и формами демократии.

Представительное учреждение, унаследованное от прошлого (Генеральные Штаты во Франции, Государственная Дума в России), может в известный момент дать толчок революции, чтобы сейчас же стать к ней в противоречие.

Представительное учреждение, выбранное в первую эпоху революции, отражает неизбежно всю ее политическую бесформенность, наивность, добродушие, нерешительность. Именно поэтому оно очень скоро становится тормозом революционного развития. Если нет налицо революционной силы, способной перешагнуть через эту помеху, революция задерживается на месте, а затем отбрасывается назад. Учредилку сметает контрреволюция. Так было в революции 1848 г. Генерал Врангель ликвидировал прусское Учредительное Собрание, которое оказалось неспособно ликвидировать генерала Врангеля и само не было своевременно ликвидировано революционной партией. У нас, как известно, тоже был генерал Врангель, с теми же, очевидно, наследственными наклонностями. Мы, однако, ликвидировали его. Мы могли это сделать только потому, что своевременно ликвидировали Учредительное Собрание. Ибо, напр., самарская учредилка воспроизвела прусский опыт, найдя своего могильщика в лице Колчака.

Французская революция могла до поры до времени оперировать при помощи громоздких и неизменно отстававших представительных учреждений только благодаря тому, что тогдашняя Германия обреталась в ничтожестве, а Англии было трудно тогда, как и теперь, приступиться к континентальной стране. Таким образом, французская революция, в отличие от нашей, имела в самом начале длительную внешнюю «передышку», позволявшую до поры до времени медлительно примеривать и приспособлять последовательные демократические представительства к потребностям революции. Когда же положение стало более грозным, руководящая революционная партия не политику ориентировала по диагоналям формальной демократии, а топором гильотины обтесала наспех демократию по потребностям политики: якобинцы истребили правых членов Конвента и запугали центристов болота. Революция пошла не по руслу демократии, а по теснинам и порогам террористической диктатуры. История вообще не знает революций, которые бы завершались демократическим путем. Ибо революция – очень серьезная тяжба, которая всегда разрешается не по форме, а по существу. Бывает, и при том нередко, что отдельные люди проигрывают свое состояние и даже так называемую честь по условным правилам карточной игры; но классы никогда не соглашаются проигрывать достояние, власть и «честь» по условным правилам игры «демократического» парламентаризма. Они всегда решают этот вопрос всерьез, т.-е. в зависимости от действительного соотношения материальных сил, а не их полупризрачного отражения.

Можно не сомневаться, что даже в странах с абсолютным большинством пролетарского населения, как Англия, порожденное рабочей революцией представительное учреждение будет отражать наряду с первыми запросами революции чудовищные консервативные традиции этой страны. Сознание сегодняшнего английского тред-юнионистского вождя – это амальгама из религиозно-общественных предрассудков эпохи восстановления собора св. Павла и ранее того; практических навыков чиновников рабочей организации в эпоху высшей капиталистической зрелости; надутости мелкого буржуа, который хочет быть респектабельным; нечистой совести рабочего политика, который много раз предавал. К этому надо прибавить интеллигентские, профессорские, фабианские влияния: социалистическое морализаторство воскресных проповедников, рационалистические схемы пацифистов, дилетантизм «гильдейских» социалистов, упрямую и высокомерную фабианскую ограниченность. Если нынешние социальные отношения Англии крайне революционны, то ее могущественное историческое прошлое отложилось крайним консерватизмом в сознании не только рабочей бюрократии, но и верхнего слоя наиболее квалифицированных рабочих. В России препятствия для социалистической революции объективные: преобладание раздробленного крестьянского хозяйства и техническая отсталость; в Англии – субъективные: окостенелость сознания коллективного Гендерсона и многоголовой Сноуден. Рабочая революция справится с этими препятствиями методами очищения и самоочищения. Но нет никакой надежды на то, что она справится с ними на пути демократии. Именно мистер Макдональд этому помешает – не своей программой, а фактом своего консервативного существования.

Если б русская революция, при зыбкости социальных отношений внутри, при крутых и всегда опасных переменах извне, связала себя путами буржуазного демократизма, она давно бы уже лежала на большой дороге, с перерезанным горлом. Правда, Каутский пишет, что гибель Советской Республики не была бы ныне серьезным ударом для международной революции. Но это уж иное дело! Мы не сомневаемся даже, что крушение республики русского пролетариата сняло бы тяжелый камень со многих отягченных ныне сердец. Они сейчас же объяснили бы, что всегда это предвидели. Каутский написал бы тысяча первую брошюру, в которой объяснял бы, почему пала власть русских рабочих, но забыл бы объяснить, почему он сам обречен на ничтожество. Мы же по-прежнему считаем, что как раз тот факт, что Советская Республика не пала в труднейшие годы, служит лучшим свидетельством в пользу советской системы. Разумеется, она не заключает в себе никакой чудодейственной силы. Но она оказалась достаточно гибкой, чтобы, теснейшим образом связав коммунистическую партию с массами, облегчить партии необходимое маневрирование; чтобы не парализовать ее инициативы; чтобы обезопасить ее от второстепенных и третьестепенных, по отношению к основным задачам революции, шансов парламентской игры. Что касается противоположной опасности – оторваться от перемен в настроениях и от изменений в соотношении сил, – то как раз в этой области советская система в течение последнего года доказала свою высшую жизненность. Меньшевики всего мира подхватили слово о термидорианском этапе[225 - Термидорианский этап революции. – Имеется в виду упадок революции и начало реакции, по аналогии с ходом событий в эпоху Великой Французской Революции. 1793 г. и половина 1794 года были кульминационным периодом развития французской революции, когда во главе учрежденного Конвентом Комитета Общественного Спасения, исполнительного органа республики, стал Максимилиан Робеспьер. 8 термидора II года (26 июля 1794 г.) обнаруживается заговор против Робеспьера со стороны значительной части умеренно настроенных членов Конвента и его исполнительных органов. 9 термидора Робеспьер и его сторонники объявляются арестованными, и 10-го они все обезглавливаются. С этого момента Французская Республика все более и более скатывается вниз, чтобы завершиться монархией Наполеона Бонапарта.] русской революции. Но ведь не они, а мы сами поставили этот диагноз. И, что еще важнее, необходимые для сохранения власти пролетариата уступки термидорианским настроениям и тенденциям мелкой буржуазии коммунистическая партия сделала без ломки системы и не выпуская руля. Один размышляющий русский профессор,[226 - Автор имеет в виду Устрялова, бывшего приват-доцента Московского университета. После Октябрьской Революции он эмигрировал к белым, войдя в состав одного из белогвардейских правительств. Затем эволюционировал влево, став одним из видных «сменовеховцев».] которого революция кое-чему научила, не без остроумия назвал нашу новую экономическую политику «спуском на тормозах». Весьма вероятно, что наш профессор, как и многие другие, представляет себе этот спуск, размера и значения которого мы отнюдь не хотим умалять, как нечто окончательное и решающее. Ему придется снова убедиться, что, при всей решительности отдельных своих уклонов, наша политика всегда восстановляет и сохраняет свое основное направление. Для этого нужно только брать ее не в масштабе газетной сенсации, а в масштабе эпохи. Во всяком случае «спуск на тормозах» имеет, с точки зрения стоящего у власти пролетариата, такие же преимущества, какими для буржуазного режима являются своевременные реформы, ослабляющие силу революционного напора: сравнение, которое должно бы многое сказать Гендерсону, ибо вся его партия есть только предохранительный тормоз при буржуазном обществе.

А как же обстоит дело с «вырождением» советской системы, о чем так много говорят и пишут международные меньшевики, правда, уж не первый месяц, даже и не первый год? То, что они называют «вырождением», стоит в теснейшей связи с тем, что выше названо спуском на тормозах. Международная революция переживает процесс молекулярного собирания сил при внешнем застое и даже отступлении. Одним из выражений этого является наша новая экономическая политика. Естественно, если этот период тяжелой международной заминки сказывается на положении и на настроениях трудящихся масс России и, следовательно, на работе советской системы. Ее административный и хозяйственный аппарат сделал за этот период крупные успехи. Но жизнь Советов, как массовых представительств, разумеется, не могла сохранить ту силу напряжения, какой отличалась в первый период первых внутренних побед или во все моменты острой внешней опасности. Самодовлеющая возня парламентских партий, их комбинации и интриги могут достигнуть и нередко достигают чрезвычайного «драматизма» во время величайшей угнетенности в народных массах. Советская система не имеет такой независимости. Она гораздо непосредственнее отражает массы и их настроения. Чудовищно же ставить ей в минус то, что является ее основным плюсом. Только развитие революции в Европе снова даст могущественный толчок советской системе. Или, может быть, можно «поднять настроение» трудящихся при помощи меньшевистской оппозиции и прочих таинств парламентаризма? Недостатка в странах парламентской демократии нет. И что же? Только тупейший профессор государственного права или только бесстыднейший ренегат социализма могут отрицать, что рабочие массы России сейчас, при так называемом «упадке» советской системы, участвуют в направлении всех сторон общественной жизни в сотни раз более активно, непосредственно, непрерывно, решительно, чем в любой парламентской республике.

В странах старой парламентарной культуры выработался целый ряд сложных и разнообразных передаточных механизмов, при помощи которых воля капитала находит свое выражение через парламент, вышедший из всеобщего голосования. В молодых и культурно отсталых странах демократия на крестьянской основе получает несравненно более откровенный и тем самым очень поучительный характер. Как с амебы начинают изучение животных организмов, так изучение тайн великобританского парламентаризма надо бы начинать с изучения практики балканских конституций. Господствовавшие в Болгарии, со времени ее самостоятельного существования, правящие партии вели между собой беспощадную борьбу, почти не отличаясь друг от друга в программном отношении. Каждая призванная князем к власти партия, с русофильским или германофильским уклоном, распускала Народное Собрание и производила новые выборы, которые неизменно давали ей подавляющее большинство, предоставляя для соперничающих с ней партий по два, по три места. Одна из этих обреченных демократическими выборами на ничтожество партий призывалась затем князем к власти через два-три года, распускала Народное Собрание и получала подавляющее большинство мандатов на новых выборах. Болгарское крестьянство, которое по своему культурному уровню и политическому опыту никак не ниже грузинского, неизменно проявляло свою политическую волю в том, что голосовало за партию власти. И в революции крестьянство поддерживает только ту партию, относительно которой оно на деле убеждается, что она может стать или уже стала властью. Так было с эсерами после мартовской революции 1917 г. Так было с большевиками после Октября. Демократическое господство меньшевиков в Грузии имело по существу «балканский» характер, только на подкладке революционной эпохи, – т.-е. опиралось на засвидетельствованное всем опытом истории бессилие крестьянства в условиях буржуазного порядка создать самостоятельную партию, способную руководить государством. Программу и руководство давали в новой истории всегда города. Революции получали тем более решительный характер, чем в большей мере крестьянские массы связывали свою судьбу с судьбой крайней левой партии городов. Так было уже в Мюнстере на исходе реформации. Так было в Великую Французскую Революцию, где городской якобинский клуб сумел опереться на деревню. Революция 1848 года разбилась на первых же шагах именно потому, что ее слабое левое крыло не сумело найти опоры в деревне и крестьянство в лице армии осталось опорой порядка. Нынешняя русская революция размахом своим обязана именно тому, что рабочие сумели политически овладеть крестьянством, показав ему, что способны создать власть.

В Грузии малочисленность и отсталость пролетариата, к тому же изолированного от центров революции, позволили несравненно дольше держаться у власти политическому союзу мелкобуржуазной интеллигенции и наиболее консервативных рабочих групп. Грузинское крестьянство пыталось путем волнений и восстаний навязать власти свои радикальные требования, но оказалось, как всегда, неспособным создать власть. Его разрозненные восстания подавлялись. Рядом с подавлением шел парламентский обман.

Относительная устойчивость меньшевистского режима обусловливалась политическим бессилием раздробленных крестьянских масс, которое меньшевики искусно поддерживали.

Они достигали этой цели тем лучше, что вопрос о фактической власти разрешили независимо от формул народовластия, путем организации самостоятельной, ничем с учреждениями демократии не связанной, вооруженной силы. Мы имеем в виду Народную Гвардию, о которой до сих пор говорили только мимоходом. А между тем она является важнейшим ключом к тайнам меньшевистской демократии. Народная Гвардия непосредственно подчинялась президенту республики и состояла из тщательно подобранных и хорошо вооруженных сторонников режима. Каутский знает это: «Только испытанные организованные товарищи могли получить оружие» (стр. 61). В качестве испытанного и организованного меньшевика сам Каутский был зачислен в почетные солдаты грузинской Народной Гвардии. Это очень трогательно, но гвардия все же плохо мирится с демократией. Полемизируя с большевиками, Каутский пишет в той же брошюре: «Где пролетариат или пролетарская партия не имеют монополии на вооружение, там они смогут – в аграрной стране – удержаться у власти только при сочувствии крестьянства» (стр. 48). Но что же такое национальная гвардия, как не монополия вооружения в руках меньшевистской партии? Правда, наряду с вооруженной гвардией меньшевистской диктатуры создавалась в Грузии армия на основе всеобщей воинской повинности. Но значение этой армии было близко к нулю. Во время низвержения меньшевиков, в феврале – марте 1921 года, национальная армия почти не принимала участия в боях и по общему правилу переходила на сторону большевиков или просто сдавалась без боя. Может быть, у Каутского на этот счет какие-либо иные сведения? Пусть расскажет. Но прежде всего пусть объяснит: для чего нужна была строго подобранная и чисто преторианская вооруженная сила, если грузинская «демократия» держалась сочувствием трудящихся масс? Зачем эта монополия вооружения в руках испытанных меньшевиков и вообще патентованных сторонников режима? Об этом у Каутского ни слова. Макдональд, как мы знаем, вообще не считает нужным «беспокоить себя» размышлением над вопросами революции, тем более, что в пределах Великобритании он привык к зрелищу наемных реакционных войск, охраняющих «демократию». Да, над этой мелочью, над вооруженной силой режима, апологеты меньшевистской демократии не останавливаются. Между тем в руках Народной Гвардии сосредоточивалась фактически вся власть. Рука об руку с Особым Отрядом она карала и миловала, арестовывала, расстреливала, высылала. Не спрашивая учредилки, она проводила собственными постановлениями трудовую повинность. Еще Фердинанд Лассаль очень популярно разъяснял, что пушки составляют существеннейшую часть всякой конституции. Над грузинской «конституцией» возвышалась, как видим, вооруженная до зубов Народная Гвардия, которая, по словам Каутского, достигала 30.000[18 - Цифра чрезвычайно преувеличена: меньшевики и здесь не упустили случая надуть почетного народогвардейца.] меньшевиков, орудовавших не программой II Интернационала, а ружьями и пушками, этой серьезнейшей частью конституции.

Мы помним, сверх того, что в Грузии находились неизменно иностранные войска, специально приглашенные меньшевиками и имевшие своей задачей поддержание режима.

Контрразведки Антанты рука об руку с контрразведкой Деникина – Врангеля и с меньшевистским Особым Отрядом действовали по широкому фронту, будучи всегда к услугам Народной Гвардии или оккупационных войск для нужд «борьбы с анархией», представляли собою наиболее развернутую часть «конституции» грузинского меньшевизма.

В этих условиях 82 % меньшевиков в Учредительном Собрании были только парламентским отражением пушек Народной Гвардии, Особого Отряда, английской военной экспедиции и тифлисской одиночной тюрьмы. Таковы мистерии демократии.

– А у вас? – слышим мы запальчивый голос коллективной мистрис Сноуден.

– У нас, сударыня? Прежде всего, сударыня, если привести учреждения в соответствие с размерами страны и численностью населения, то средства диктатуры грузинского меньшевизма в несколько раз превзойдут государственный аппарат Советской власти. Если вы знаете четыре правила арифметики, то вам не трудно будет в этом убедиться. Далее, сударыня, против нас все время воевал весь капиталистический мир, тогда как Грузия пользовалась неизменно покровительством тех самых победоносных империалистских стран, которые воевали с нами. Наконец, сударыня, – и это не маловажно, – мы никогда и нигде не отрицали, что наш режим есть режим классовой революционной диктатуры, а не чистой надклассовой демократии, которая будто бы в себе самой почерпает гарантии своей устойчивости. Мы не лгали, как лгут грузинские меньшевики и их покровители. «Привыкли мы крапиву звать крапивой». Когда мы лишаем буржуазию и ее политических лакеев политических прав, мы не прибегаем к демократической маскировке, мы действуем открыто, осуществляя революционное право победоносного пролетариата. Когда мы расстреливаем врагов, мы не говорим, что это поют эоловы арфы демократии. Честная революционная политика прежде всего исключает пускание массам пыли в глаза.

ПРАВО НАЦИОНАЛЬНОГО САМООПРЕДЕЛЕНИЯ И ПРОЛЕТАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

«Союзные державы не имеют намерения отступать от великого принципа самоопределения маленьких народов. Только тогда откажутся они от него, когда должны будут согласиться с фактом, что какая-либо временно независимая нация своей неспособностью поддержать порядок, придирчивостью и агрессивными актами и даже постоянным ребяческим и ненужным утверждением своего собственного достоинства покажет, что она представляет возможную опасность для мира вселенной. Такую нацию великие державы не потерпят, так как они решили, что мир всего мира должен быть сохранен».

В таких энергичных словах английский генерал Уоккер вколачивал грузинским меньшевикам понимание относительности права нации на самоопределение. Политически Гендерсон целиком стоял да стоит и сейчас за своим генералом. Но «принципиально» он вполне готов превратить национальное самоопределение в абсолютный принцип и направить его против Советской Республики.

Национальное самоопределение есть основная формула демократии для угнетенных наций. Там, где классовый или сословный гнет осложняется национальным порабощением, требования демократии прежде всего получают форму требований национального равноправия, автономии или самостоятельного существования.

Программа буржуазной демократии включала в свой состав право на национальное самоопределение. Но этот демократический принцип вступил в резкое и открытое противоречие с интересами буржуазии наиболее могущественных наций. Республиканская форма государства оказалась вполне совместимой с господством биржи. Над техникой всеобщего избирательного права без труда установилась диктатура капитала. Но право на национальное самоопределение принимало и принимает во многих случаях характер острой и непосредственной опасности расчленения буржуазного государства или отделения колоний.

Самые могущественные буржуазные демократии превратились в империалистские аристократии. Финансовая олигархия Сити,[227 - Сити – улица в Лондоне, где расположены здания крупнейших английских банков.] через посредство «демократически» закабаленного ею народа метрополии, господствует над бесправным человеческим океаном Азии и Африки. Французская республика, с населением в 38 миллионов душ, является только составной частью колониальной империи, насчитывающей ныне до 60 миллионов цветных рабов. Чернокожие колонии Франции должны во все возрастающей степени укомплектовывать армию, служащую как для поддержания колониального рабства, так и для охраны господства капиталистов над трудящимися в самой Франции. Стремление ко всемирному расширению рынка за счет соседних народов, борьба за расширение колониального могущества, за господство над морями – империализм становился, чем дальше, тем больше, в непримиримое противоречие с сепаратистскими национальными тенденциями угнетенных народов. А так как мелкобуржуазная демократия, и в том числе социал-демократия, попала в полную политическую кабалу к империализму, то программа национального самоопределения фактически сошла на нет.

Великая империалистская бойня внесла резкие изменения в этот вопрос: все буржуазные и социал-патриотические партии ухватились за национальное самоопределение, – но с другого конца. Воюющие правительства изо всех сил стремились овладеть этим лозунгом, сперва в войне друг с другом, потом в борьбе с Советской Россией. Германский империализм играл с национальной независимостью поляков, украинцев, литовцев, латышей, эстонцев, финнов, кавказских народов сперва против царизма, затем более широко – против нас. Антанта вместе с царизмом держала курс на «освобождение» народов Австро-Венгрии, Германии и Турции, а затем, лишившись сотрудничества царизма, перешла к «освобождению» окраинных народов России.

Советская Республика, унаследовав насилием и гнетом скованную царскую империю, открыто провозгласила свободу национального самоопределения и свободу национального отчленения. Понимая огромное значение этого лозунга в переходную эпоху к социализму, наша партия ни на минуту не превращала демократический принцип самоопределения в абсолют, господствующий над всеми остальными историческими потребностями и задачами. Хозяйственное развитие современного человечества имеет глубоко централистический характер. Капитализм создал основные предпосылки для планового хозяйства в мировом масштабе. Империализм есть только хищное капиталистическое выражение этой потребности в объединенном руководстве всем хозяйством земли. Каждой из могущественных империалистских стран тесно в пределах национального хозяйства, и она хочет более широкого рынка. Ее целью, по крайней мере идеальной, является монополия хозяйства всего мира. На языке капиталистического хищничества и разбоя здесь находит свое выражение основная задача нашей эпохи: установление соответствия между хозяйствами всех частей света и построение в интересах всего человечества гармонического мирового производства, проникнутого началом наивысшей экономии сил и средств. Это и есть задача социализма.

Совершенно очевидно, что принцип национального самоопределения ни в каком случае не стоит над объединительными тенденциями социалистического хозяйственного строительства. В этом отношении он занимает в ходе исторического развития то подчиненное место, которое отведено демократии вообще. Социалистический централизм не может, однако, прийти непосредственно на смену централизму империалистическому. Угнетенные народности должны получить возможность свободно расправить свои члены, отекшие под цепями капиталистического принуждения. Как долго затянется период самоудовлетворения национальной независимостью Финляндии, Чехо-Словакии, Польши и проч. и проч., – зависит прежде всего от общего хода развития социальной революции. Но хозяйственная несостоятельность отдельных национально-государственных клеток, изолированных друг от друга, со всей остротой сказывается уже на второй день после рождения на свет каждого нового национального государства.