Трудное детство
Лев Семенович Выготский (Выгодский)
«Психология трудного ребенка представляет одну из актуальнейших проблем, разрабатываемую с разных сторон, потому что понятия «трудный ребенок» и «трудновоспитуемый ребенок» очень широкие. Здесь мы фактически встречаемся с такими категориями детей, которые глубоко разнятся друг от друга и которых объединяет только один отрицательный признак: все они представляют трудности в воспитательном отношении…»
Лев Выготский
Трудное детство
Психология трудного ребенка представляет одну из актуальнейших проблем, разрабатываемую с разных сторон, потому что понятия «трудный ребенок» и «трудновоспитуемый ребенок» очень широкие. Здесь мы фактически встречаемся с такими категориями детей, которые глубоко разнятся друг от друга и которых объединяет только один отрицательный признак: все они представляют трудности в воспитательном отношении. Поэтому термин «трудный ребенок» или «трудновоспитуемый ребенок» – термин не научный, не представляющий никакого определенного психологического или педагогического содержания. Это общее обозначение огромных групп детей, отличных друг от друга, предварительное обозначение, выдвинутое из-за практического удобства.
Научное изучение этих форм детского развития еще не зашло так далеко, чтобы мы могли располагать более точными определениями. В частности, в последнее время справедливо указывают на то, что проблема трудновоспитуемости не должна ограничиваться только детским возрастом. В самом деле, в поведении взрослого человека мы очень часто сталкиваемся с такими формами, которые представляют прямую аналогию с детской трудностью, и если взрослых нельзя назвать трудновоспитуемыми, потому что мы их не воспитываем, то все же эти люди трудны. Пытаясь раскрыть это понятие, ссылались на случаи, когда взрослые люди оказывались трудными в семье, на производственной или общественной работе. Удалось конкретно указать, что с психологической стороны у них действительно имелись точно такие же проявления их трудности и другие признаки, как и у детей. Иначе говоря, речь шла о таких формах характера или степени одаренности человека, которые в его общественной приспособленности, деятельности, поведении приводили к ряду трудностей и недостатков. Проблема все более расширяется, и наиболее серьезные психологи Америки, работающие в этой области, предлагают ее выделить в особую отрасль психологического знания, которую они предварительно называют «психологической серединкой», имея в виду при этом не такие нарушения нервной деятельности, которые принимают уже невропатологические или психопатологические формы, но которые, оставаясь в пределах нормы, тем не менее представляют серьезнейшие трудности, мешающие правильному процессу воспитания, общественной трудовой деятельности, личной, семейной жизни человека.
Позвольте мне, ввиду необычайной сложности и обширности этой темы, остановиться только на двух основных пунктах, имеющих центральное значение. Это проблема образования детского характера и проблема детской одаренности, потому что трудные дети в огромной массе прежде всего представляют сложность в отношении этих двух областей. Перед нами обычно или труднообучаемый ребенок, вследствие плохой или низкой одаренности, или трудновоспитуемый, вследствие каких-нибудь установок в его поведении, черт характера, которые делают ребенка неуживчивым. С ним трудно сладить, он не подчиняется школьной дисциплине и т. д. Обратимся к проблеме трудного характера или проблеме образования детского характера.
1
В последнее время проблема характера в психологии подвергается ревизии, пересмотру. В мою задачу не входит полный охват этой проблемы: меня интересует только та ее сторона, которая связана с проблемой трудновоспитуемого ребенка.
В современных учениях о характере исследователи ведут работу в двух противоположных направлениях. Одни психологи исследуют биологическое обоснование того, что мы называем человеческим характером или, правильнее сказать, человеконаправляющим темпераментом. Они изучают взаимоотношения органических систем, которые коррелируют с тем или иным типом поведения. Наиболее ярким примером исследования, основа которого связана со знанием тела человека, может служить известное учение Э. Кречмера. Другие исследователи изучают в характере не столько биологическое, органическое основание, сколько то, как он развивается в различных условиях социальной среды, в которой ребенку приходится вырабатывать свой характер. Иначе говоря, эти исследователи имеют дело с характером в полном смысле слова, а не с темпераментом. Они имеют в виду те установки в поведении человека, которые не столько зарождаются благодаря наследственности, сколько вырабатываются на основе наследственных данных в процессе воспитания, развития ребенка, приспособления к той или иной среде. Наибольший интерес представляют именно исследования второго порядка, потому что, как я постараюсь показать, они-то и подходят наиболее близко к проблеме образования у ребенка трудного характера или уклонений в его характере.
Я позволю себе начать с конкретного примера, который пояснит, как современные психологи склонны рисовать образование тех или иных черт характера, той или иной установки в поведении человека. Допустим, перед нами ребенок, страдающий недостатком слуха вследствие каких угодно причин. Легко можно представить, что этот ребенок будет испытывать ряд трудностей, приспосабливаясь к окружающей среде. Его будут оттирать другие дети на задний план во время игр, он будет опаздывать на прогулки, он окажется отодвинутым от активного участия в детском празднике, беседе. Словом, ребенок, обладающий пониженным слухом, из-за простого органического недостатка будет поставлен на более низкую социальную позицию, чем остальные дети. Мы хотим сказать, что этот ребенок в процессе приспособления к социальной среде будет натыкаться на большие препятствия, чем обычный ребенок. Как это обстоятельство повлияет на образование детского характера?
Я думаю, развитие характера ребенка пойдет по таким основным линиям: вследствие плохого слуха он будет сталкиваться с трудностями – поэтому разовьет в себе повышенную чуткость, внимательность, любопытство, недоверчивость по отношению к окружающим; может быть, он выработает в себе еще ряд черт, появление которых может быть понято, если мы примем во внимание, что эти особенности характера являются реакцией ребенка на трудности, которые он встречает на пути. Ребенок, вследствие своего недостатка ставший предметом насмешек со стороны товарищей, будет вырабатывать в себе повышенную подозрительность, любопытство, настороженность, и вся эта сложная психологическая надстройка, т. е. сложная система установки, способов действий, может быть нами понята как реакция, как ответ на те трудности, которые ребенок встречает в процессе приспособления к социальной среде.
Мы можем наметить три основных типа такого реактивного образования со стороны ребенка. Один из них известен в связи с психиатрией, и в медицине его называют бредом тугоухих. Эта группа настолько отлична от остальных, что психиатры давно выделили ее. У тугоухих людей начинают возникать реактивные образования, о которых я говорил. У человека, начинающего глохнуть, развивается подозрительность, недоверчивость, мнительность, настороженность. Каждое слово окружающих дает повод для сильной тревоги, ему кажется, что люди что-то плохое замыслили против него. Он теряет сон, начинает бояться, что его убьют, готов обвинить в заговоре против себя, каждое новое лицо ему кажется подозрительным. В конце концов у него возникает бред преследования.
Являются ли эти черты характера такими же по психологической природе, как и те, с которых я начал? Полагаю, что данное образование появляется в ответ на трудности приспособления к окружающей среде. Если бы недостаток слуха не отграничивал этого человека от окружающей среды и продолжались нормальные отношения с окружающими людьми, то никакого особого поведения не было бы. Хотя мы и вправе сказать, что здесь имеется реактивное образование, однако подозрительность, настороженность – это установка поведения, известный способ действия по отношению к окружающей среде, способ, выработанный в ответ на те трудности, с которыми встречается человек. Но это – фиктивная установка, которая не исходит из действительности, так как близкие люди вовсе не желают ему зла. И те способы поведения, которые выработались у нашего больного в ответ на трудности, реально не преодолевают их. Сами затруднения возникли на основании идей, расходящихся с действительностью, и больной борется с этими призраками призрачными же средствами. Такую систему образования тех или иных черт характера современные психологи предлагают называть фиктивной компенсацией. Они говорят, что эта установка настороженности, подозрительности, мнительности возникла как компенсация, когда человек стремится чем-то защитить себя от возникших перед ним трудностей. Если обратиться к примеру, с которого я начал, то и у тугоухого ребенка возможны две противоположные линии развития характера. Первая (мы ее можем назвать реальной компенсацией) возникает в ответ на более или менее реально учитываемые трудности. Так, если тугоухий ребенок вырабатывает в себе повышенную чуткость, наблюдательность, любопытство, внимательность, сметливость, научается по неясным признакам узнавать то, что другие дети узнают путем слухового восприятия, он не будет оставлять сторожевого пункта, чтобы не упустить ничего, потому что он исходит из реального учета трудностей. Это и называется реальной компенсацией. О фиктивной компенсации мы уже говорили.
Наконец, последнее образование. Оно может принимать самые разнообразные формы. Мы здесь не встретим двух указанных типов компенсации (бредовой и реальной). Третий тип – наиболее трудно определимый, он настолько многообразен, настолько не представляет внешнего единства, что я затруднился бы обозначить его одним словом. Но вот примерно в чем он заключается. Представьте себе, что ребенок испытывает известную слабость. Эта слабость может стать в известных условиях силой. Ребенок может прикрываться своей слабостью. Он слаб, плохо слышит – это понижает его ответственность по сравнению с другими детьми и привлекает большую заботливость со стороны других людей. И ребенок начинает культивировать в себе болезнь, так как она дает ему право требовать повышенного к себе внимания. Он окольным путем как бы вознаграждает себя за испытываемые трудности.
Взрослые знают, какие выгоды заключает в себе болезнь, когда и ответственность детей снижается, и они могут ставить себя в исключительное положение. Особенно же хорошо этим пользуются дети в семье, когда из-за болезни ребенок сразу выдвигает себя в центр внимания всех окружающих. Вот это бегство в болезнь или прикрывание своей слабостью и представляет собой третий вид компенсации, о которой трудно сказать, реальна она или нет. Она и реальна, потому что ребенок добивается известных выгод, она и фиктивна, потому что он не избавляется от трудностей, но, наоборот, еще усиливает их. Мы имеем в виду ребенка, который отягощает свой недостаток. При испытании слуха он склонен показать гораздо большую степень поражения, чем оно есть в действительности, потому что это для него более или менее выгодно.
Однако могут возникнуть реакции и другого характера. Ребенок может компенсировать трудности ответными агрессивными действиями по отношению к социальной среде, в которой он находится (к детской среде, родительской, школьной). Иными словами, ребенок может пойти по пути компенсации, но другого типа. Позвольте показать на конкретном примере этого же тугоухого ребенка. У него может появиться повышенная раздражительность, упрямство, агрессивность по отношению к другим детям, он постарается практическими путями вырвать то, чего лишает его недостаток. Ребенок, вследствие тугоухости занимающий в играх последнее место, будет стараться играть большую роль. Он будет всегда стремиться к детям младшего возраста. Такая компенсация очень своеобразна. Здесь вырабатываются черты характера, которые мы условно назвали бы властолюбием, стремлением к «самодержавию», упрямством, т. е. стремлением непременно поставить на своем, хотя то, что ему предлагалось бы, нисколько не шло вразрез с тем, что ребенок хочет сделать. Что объединяет этот последний случай развития детского характера с предыдущим, когда ребенок бежит в болезнь или культивирует свою слабость? До известной степени эта компенсация реальна, потому что ребенок добивается другими путями того, чего лишает его недостаток, и вместе с тем, конечно, фиктивна, потому что в коллективе младших с помощью упрямства, силы он добивается желаемого, но не преодолевает реально тех трудностей, которые перед ним стоят.
На основе этих примеров мы можем сказать, что развитие детского характера основывается на механизме компенсаторной реакции, т. е. реакции, старающейся преодолеть стоящие перед ребенком трудности. Эта реакция может протекать в трех различных формах: реальный, фиктивный или средний тип компенсации, о которых мы говорили. Из приведенных примеров совершенно ясно, что мы вступили в область психологии трудновоспитуемого ребенка, потому что даже в случае реальной компенсации вы будете наталкиваться на огромные трудности в воспитании детского характера: ребенок, выработавший в себе повышенную сообразительность и другие положительные качества, будет вырабатывать и недочеты под влиянием тех сторон, которые у него не компенсируются, стараясь преодолеть приносимое его несчастьем снижение реальной позиции. Это будет не благополучный, а в значительной степени неблагополучный процесс; его нельзя назвать болезненным, потому что он ведет к здоровью, но нельзя назвать и здоровым, потому что он совершается болезненно.
Когда ребенок встречается с трудностями, заложенными в самой среде, он наталкивается на явления неподдающиеся, которые влияют на образование его характера. Тогда формируется ребенок с противоречивым характером, у которого душевные качества смешиваются, и вы никогда не можете уверенно сказать, что с ним происходит, а говорите: «Не знаю, что и сказать, был отъявленный, сладу с ним не было, а теперь не нахвалишься» или наоборот: «Был хорош, а теперь сладу с ним нет».
Если вы возьмете другие случаи компенсации, то будете иметь перед собой трудного ребенка в полном смысле слова, т. е. будете иметь перед собой такие черты характера, с которыми педагогам приходится вести длительную борьбу, которые мешают нормальной выработке нужных нам специальных установок.
2
Позволю себе в двух словах остановиться на том, какие способы воздействия рекомендует такое психологическое понимание трудностей детского характера. Эта новая система воспитания трудного ребенка нигде не оформилась, не сказала своего последнего слова, нигде не превратилась в разработанную систему, а попытки делаются в разных странах, в том числе и у нас. Мне бы хотелось только проиллюстрировать перед вами психологический принцип, который следует положить в основу воспитания такого ребенка. Венский педагог А. Фридман называет этот принцип «методической диалектикой», т. е. подходом, при котором приходится делать нечто обратное прямой цели, для того чтобы добиться нужного результата. Фридман рассказывает о нервно-возбудимом ребенке, который своими нервными припадками мог держать всех окружающих в страхе и подчинении. Во время занятий он подбегает к окну с ранцем и кричит: «Я его выброшу в окно!». Учительница говорит: «Как хочешь», – и ребенок останавливается в недоумении, потому что, как объясняет эта учительница, она внешне уступает ребенку, для того чтобы взять над ним верх, для того чтобы наступать. Учительница понимает, что малыш хочет вышвырнуть ранец за окно вовсе не потому, что ему так надоели занятия, а потому, что он хочет ее испугать. Своим ответом, как бы уступая ребенку, учительница сразу в корне подрезает эту реакцию и тем самым ставит его в затруднительное положение. И всякий такой пример воспитания, всякий такой ход рассчитан на то, чтобы, понимая психологические корни той или иной реакции или установки ребенка, внешне приспособиться к его недостатку, а потом взять над ним верх, т. е. уступить ему для того, чтобы наступать на него. Это Фридман и называет принципом «методической диалектики». Мы применяем этот принцип везде, где отказываемся прямым гнетом подавить ту или иную реакцию ребенка.
Если мы начинаем понимать причины, которые вызвали те или иные трудности, если мы стали бить по корню, а не по явлению и трудности, которые привели к плохим чертам характера, используем недостатки для превращения их в хорошие черты характера – эта совокупность действий будет называться принципом методической диалектики. Например, в детской группе имеется ребенок-дезорганизатор, ребенок, который мешает детям работать, нарушает дисциплину. Вы пытаетесь воздействовать на этого ребенка следующим образом: вы предлагаете ему роль организатора в классе, делаете его вожаком группы, и в группе наступает относительное благополучие. Относительное, потому что такой ход очень опасен, если вы вовремя не завладеете этим вожаком. Однако, как говорит Фридман, самое лучшее – поставить вора сторожить твои амбары. Но если вы ребенка, который стремится к известному положению в группе и выражает это в срыве занятий, не поставите в такое положение, тогда это его чувство найдет выход. Если вы разбиваете его в упрямстве самодержца, он пойдет по тому руслу, которое для вас выгодно. В этом случае вы получите переключение установки ребенка или превращение его слабости, его отрицательных черт в плюсы, в известную силу, в то, что может привести к выработке положительных черт характера.
Заканчивая с первой проблемой, я хотел бы указать на то, какой острый психологический интерес представляет собой трудный ребенок, какие здесь переплетены плюсы и минусы, как здесь одно противоречие владеет другим и как одни и те же трудности, на которые натыкается ребенок, могут способствовать образованию и положительных и отрицательных сторон характера.
Старое наблюдение говорит о том, что трудновоспитуемые дети нередко даровиты, хотя в этих случаях приходится сталкиваться с детской ложью, упрямством и т. д. Трудно допустить, что вся эта психологическая энергия, вся эта установка поведения не могла бы быть отклонена от тех или иных путей развития и перенаправлена на другие пути. Я не могу сказать, что эта проблема очень легка, что достаточно ее решить теоретически, для того чтобы практически все изменить, найти какое-нибудь средство, когда сразу все развитие ребенка вами будет повернуто слева направо и наоборот. На деле эта проблема бесконечно трудна, потому что если развитие пошло по неверному пути, то целый ряд органических и внешних сил и обстоятельств, в том числе случайных, способствует тому, что развитие пойдет именно в этом направлении. Целенаправить развитие в высшей степени сложно и трудно. Здесь нужно очень глубоко захватывающее воздействие. Более или менее внешние средства часто оказываются очень эффективными, когда речь идет о ребенке, не оказывающем большого сопротивления. Но все эти средства, прекрасные сами по себе, оказываются бессильными, когда вы натыкаетесь на страшное сопротивление со стороны ребенка. А такое сопротивление действительно представляет огромную силу, ибо упрям ребенок не потому, что он хочет быть упрямым, а потому, что известные причины, которые определяли развитие его характера, с самого начала вырастили это упрямство. Перевоспитать такого ребенка – задача очень длительная и сложная, в подходе к которой мы практически начинаем находить только самые общие приемы.
Позвольте остановиться на другой психологической проблеме, очень тесно связанной с трудной воспитуемостью, на проблеме одаренности. Есть дети, которые представляют трудность в отношении воспитания из-за тех или иных недостатков характера, но есть другая детская масса, которая представляет трудности в отношении обучения из-за тех или иных дефектов одаренности, т. е. недостаточности общего фонда психологического развития, что мешает ребенку учиться в школе и приобретать те знания, которые приобретают другие дети. Само собой разумеется, я сейчас беру вопросы только в самых грубых чертах и опускаю смешанные случаи, потому что труднообучаемый ребенок может быть и трудновоспитуемым: я опускаю случаи пограничные и те, которые не подходят под указанные рубрики. Проблема одаренности тоже подвергается ревизии, но гораздо более глубокой, чем проблема характера. Если в учении о характере мы видим продолжение тех основных двух линий, которые известны со времен древней психологии, т. е. учения, связывающего характер с особенностями организма или с социальными условиями воспитания, то в проблеме одаренности современная психология производит переворот в полном смысле этого слова.
Очень трудно систематически изложить проблему одаренности. Я опять-таки позволю себе, как было и с вопросом о характере, затронуть только одну сторону проблемы. К вопросу о воспитании и развитии труднообучаемого ребенка непосредственное отношение имеет вопрос единства или множественности одаренности. Этот вопрос заключается в следующем: представляет ли одаренность единую, гомогенную, цельную, единородную сторону, фактор или функцию, или же под этим общим названием скрываются многие формы. Вопрос этот пережил много стадий, и в истории учения об одаренности немного найдется таких обширных глав, как эта.
Позвольте остановиться на том уголке проблемы одаренности, который непосредственно связан с проблемой трудного ребенка. Все психологические исследования говорят о том, что одаренность представляет собой не цельную функцию, а ряд различных функций и факторов, которые объединены в одно общее. В зависимости от этого стоит наше представление об одаренности как об оформленной функции. В частности, определение «дебильное детство» показывает, что наше представление об одаренности недостаточно точно. Мы называли «дебильным» ребенка, обладающего отрицательными качествами. Всякий ребенок, трудно воспринимающий дисциплину, обучение в школе, у нас отмечался как труднообучаемый ребенок. Измерялась известная функция, скажем внимание, и при этом оказывалось, что у отсталого ребенка она ниже, чем у нормального. Говорили, чего не хватает этому отсталому ребенку, но не говорили, что у него есть.
Оказалось, что дети, у которых нарушены те или иные одинаковые функции, обладают разными дополнительными возможностями, которых нет у нормальных детей. Поэтому совершенно прав О. Липманн, когда говорит, что не должно быть ни одного психолога, который решился бы слабоумного ребенка определить просто как слабоумного. Психолог не должен этого делать точно так же, как современный врач не может определить больного только по степени его болезни. Когда к врачу приводят ребенка, он определяет не только отрицательные, но и положительные стороны его здоровья, компенсирующие его физическую сущность. Точно так же и психолог должен дифференцировать детскую отсталость и рассматривать, в чем она заключается.
Укажу на основные формы комбинаций отсталости и развития таких детей, которые изучены современными психологами. Должен оговориться, что дело вовсе не исчерпывается теми формами, о которых я буду говорить. Они должны показать, какой сложности достигает сейчас проблема психологии отсталого ребенка и как трудно решить ее только указанием на то, чего не хватает определенному отсталому ребенку.
Останавливаясь на этой проблеме, прежде всего надо сказать, что огромное значение сыграло выделение формы детской моторной недостаточности. Разные авторы стали наблюдать эту особую форму детской отсталости, которую называли по-разному: моторной дебильностью, моторной идиотией и т. д. Но как бы ее ни называть, сущность ее, очевидно, одна и та же. Перед нами ребенок, у которого нет очевидного грубого поражения двигательного аппарата, тем не менее этот ребенок обнаруживает отсталость в характере движений, которую можно исследовать двумя разными путями: или, пользуясь выработанной шкалой, отмечать, какие типы движений запаздывают в 6, 7, 8, 10 лет, и определять отсталость на 2-3 года и более, или же сопоставлять со шкалой Г. И. Россолимо стороны умственной одаренности и говорить о том, что у ребенка недостаточна координация левой и правой рук, так как ребенок, оказывается, трудно комбинирует движения рук, и т. д. Сломалось прежнее представление о том, что может быть либо интеллектуальная, либо моторная отсталость. Чаще всего это идет рука об руку, но иногда, и довольно часто, моторная отсталость не сопровождается отсталостью интеллектуальной и, наоборот, интеллектуальная отсталость не обязательно сопровождается моторной.
Последнее исследование Кюрделена в Германии показало, что огромное большинство детей-дебилов имеют моторную одаренность, стоящую не ниже их возраста. Этот факт имеет огромное принципиальное значение и для теории детской отсталости, и для практической работы с детьми: если два звена развития могут протекать независимо одно от другого, то ясно, что само слово «отсталость» нуждается в дальнейшем подразделении. Это во-первых. Во-вторых, как показало исследование, одно звено развития по отношению к другому может представлять центральное звено компенсации, т. е. у ребенка можно усилить то, чем он обладает. В зависимости от обстоятельств ребенок будет или усиленно развиваться в моторном отношении, или, наоборот, у него усилятся его познавательные возможности, интеллектуальная сторона развития. Это факт, который для психологической теории одаренности имеет огромное значение. Проверенный на большом материале, он поддержал бы положение о том, что тенденция к повышенному развитию в одних областях предполагает возможность недостаточности его в других, где ребенок наталкивается на трудности. Этот факт подтверждается статистически. Но если бы мы и не имели здесь дело с определенными математическими величинами, то психологическое значение указанного факта нисколько от этого не уменьшается; важно то, что такое соотношение возможно и что моторное развитие у отсталых детей приводит к положительным результатам. Именно на основе этого мы можем объяснить, почему 90 % детей, которые не способны обучаться в массовой школе, могут выполнять труд, и не в такой элементарной форме, как труд имбецилов, а участвовать в более сложных формах труда.
Различна и сама интеллектуальная отсталость. Так, говорят о легкой интеллектуальной отсталости. Здесь сама отсталость и ее компенсация могут протекать независимо одна от другой и даже переходить в антитезу настолько, что одно звено представляет собой компенсацию другого, ущербленного звена. Это будет называться практическим интеллектом.
Практическим интеллектом современные психологи условно называют способность животного или ребенка к разумным действиям. Исследование В. Келера над обезьяной показало, что способность к целесообразному действию не обязательно связана со способностью разумного рассуждения. Наблюдения говорят, что ребенок, который в теоретическом отношении кажется глубоко отсталым, в отношении практического интеллекта, практического действия оказывается значительно впереди. В области практического целесообразного действия он продвинулся гораздо дальше, чем в теоретическом развитии. Липманн применил методику Келера к исследованию имбецилов и нашел, что при огромной интеллектуальной отсталости их практический разум оказался значительно выше интеллектуального; целая группа этих детей оказалась способной к разумному действию. Лип-манн ставил чрезвычайно интересный опыт; он предлагал испытуемым разрешить одну и ту же задачу сначала действием, а затем теоретически. Задача заключалась в том, чтобы снять какой-то предмет с качающейся подставки. Когда испытуемый подходил к предмету и пробовал его достать, результат был один, когда же он начинал рассуждать, характер рассуждений был иной. Испытуемый не мог теоретически разрешить головоломки, практически же он прекрасно ее разрешал. Изучение интеллекта умственно отсталых детей уже давно показало, что очень часто на практике ребенок бывает гораздо более находчив, чем в теории, что он умеет целесообразно действовать и гораздо лучше «думать» руками, чем головой. Некоторые исследования показали, что практический и теоретический интеллект могут находиться в обратном отношении друг к другу и что именно из-за недостаточности абстрактного мышления у ребенка усиленно развивается практический интеллект, и наоборот.
Позволю себе пояснить это относительно культурного развития. И культурное развитие, и практический интеллект связаны с использованием культурных способов мышления, в частности словесного мышления. В последнее время выделена форма детского мышления, проливающая свет на проблему культурного развития, – детская примитивность как степень минимального культурного развития ребенка. Разрешите привести пример детской примитивности, заимствованный мною у А. Е. Петровой, которая исследовала это явление в клинике М. О. Гуревича. Исследовался ребенок, глубоко отсталый в приспособительных реакциях. Он побывал во многих детских учреждениях и оттуда был направлен в психиатрическую больницу с подозрением на психическое заболевание. В больнице не нашли психического заболевания, и ребенок попал на исследование в клинику Гуревича. Ребенок – девочка, татарка, которая в раннем детстве сменила один неокрепший язык на другой, научилась понимать говоривших на этом языке, но совершенно не была приучена мыслить на нем. Девочка не привыкла к тому, чтобы на основании одних слов можно было делать какой-то вывод. Психолог ставит перед ней ряд мыслительных задач, предъявляя их в одних случаях практически, в других словесно. При постановке практических задач исследуемая давала положительные результаты.
На словесные задачи реагировала полным непониманием, неумением мыслить. Скажем, этой девочке говорят: «Моя тетя выше меня, а мой дядя еще выше, чем тетя. Дядя выше меня или нет?» Девочка отвечает: «Я не знаю. Как я могу сказать, выше ли дядя, когда я его никогда не видела». И на все вопросы она отвечает таким же образом: раз она своими глазами не видела, она не может ничего сказать. Она не представляет себе, что на основе двух словесных положений можно словесным же путем вывести третье положение. Это для нее невозможно. Ребенок задержан в культурном развитии, в развитии словесного мышления, но не дебил, хотя внешне похож на дебила: он плохо рассуждает, дает нелепые ответы, отказывается совершить простую мыслительную операцию. Но мы впали бы в грубую ошибку, если бы подумали, что девочка не умеет сделать вывода на основе практических данных.
Позвольте подвести итог: в области понимания детской одаренности и таких отрицательных ее сторон, как детская трудная обучаемость, дефективность, сейчас происходит глубокий пересмотр старых представлений.
Старое представление об одаренности как о единой функции отпадает, и на его место ставится новое утверждение относительно функциональной сложности ее отдельных форм. Поэтому я думаю, что правильнее всего закончить эту беседу указанием на то, какую форму психологического исследования следует избрать при изучении дебильности. На консультацию приводят ребенка, который, по подозрению педагогов, является умственно отсталым. Раньше обычно убедились бы, что ребенок не дает того, что должен давать, что он не ориентируется в простейших окружающих условиях, и итог был бы готов. Первое требование, которое ставит теперь современная психология, заключается в том, что вы никогда не можете указать только характерные минусы этого ребенка, потому что это еще решительно ничего не говорит о том, что же у этого ребенка есть положительного. Ребенок, скажем, не обладает известными знаниями, у него нет, например, представления о календаре, но нам неизвестно определенно, чем он владеет. Сейчас изучение сводится к тому, что характеристика отсталого ребенка должна быть обязательно двойственной, точно так же, как современная медицина дает двойственную классификацию туберкулеза: с одной стороны, характеризует стадию развития болезни, а с другой – указывает степень компенсации процесса. Показатели 1, 2, 3 указывают тяжесть болезни, а А, В, С – компенсацию болезни. Только соединение данных дает полное представление о болезни человека, потому что хотя у одного может быть большее поражение болезнью, чем у другого, но и компенсация у него большая. У одного может быть третья стадия туберкулеза, но компенсация такова, что он оказывается трудоспособным и вполне может работать, а у другого процесс поражения гораздо меньший, но и компенсация тоже меньшая, и развитие болезни сыграет более губительную роль.
При изучении аномального ребенка один дефект еще ничего не говорит психологу, пока вы не обозначите степени компенсации этого дефекта, не покажете, по каким линиям идет выработка форм поведения, противостоящих дефекту, какова попытка ребенка компенсировать те трудности, с которыми он сталкивается. Эта двойственная характеристика почти всюду стала обычным явлением в практике. На деле мы имеем по крайней мере тройственный характер дефектов и компенсации. Те, кому пришлось близко исследовать детей, знают, как часто у отсталого ребенка сама по себе та или иная функция, скажем память, оказывается довольно высокой, но беда в том, что умение владеть ею у ребенка ничтожно. Точно так же и в отношении девочки-примитива, о которой говорилось в этой беседе. Девочка рассуждает прекрасно. В ее рассуждениях содержится полный силлогизм, но неумение включить его в известную словесную цепь рассуждения приводит к тому, что она кажется глубоко отсталой.
Мы часто встречаем типы, у которых сама по себе органическая основа памяти очень высока, или незначительно отклонена от среднего уровня, или превосходит его, но умение запоминать и использовать это умение для осуществления более высоких культурных процессов оказывается ничтожным. Приведу случай, указывающий на глубоко отсталого ребенка, у которого зрительная память была развита настолько, что он, не умея читать, оказался способен выполнять такие опыты: перед ним раскладывали записки с именами довольно большого числа изображенных на карточках лиц. Записка лежала перед каждым изображением. Затем записки перемешивались и ребенок по начертанию слов снова раскладывал их так, как было нужно. И все же, несмотря на колоссальную зрительную память, этот ребенок не мог научиться читать, потому что запомнить, усвоить буквы, связать их со звуками и т. д. оказалось ему не под силу. Способность усвоения у него была ничтожна. Возникает новая идея в теперешнем учении – дать двойственную или даже тройственную характеристику: характеристику практического интеллекта, практических данных и способов их использования. Одним словом, вместо общего определения слабоумия пытаются определить, во-первых, в чем оно выражается, во-вторых, ответить на вопрос, как ребенок сам пытается бороться с этим явлением, и в-третьих, по какому пути должна пойти школа для борьбы с недостатками, которыми страдает тот или иной ребенок.
Какие же педагогические выводы диктует новый подход к исследованию? Позволю показать это на конкретном примере работы вспомогательной школы. Мы прекрасно знаем, что слабоумные дети отличаются недостаточным развитием абстрактного мышления и поэтому их обучение опирается на наглядные средства. Однако наглядное обучение развивает у этого ребенка только наглядное мышление и культивирует его слабости. Ни один из современных педагогов не оспаривает того, что наглядный метод обучения может занять во вспомогательной школе основное место, но, учитывая мыслительную слабость ребенка, необходимо сформировать у него некоторые основы абстрактного мышления, опираясь на наглядный материал, иначе говоря, продвинуть вперед общую линию развития умственно отсталого ребенка. В современной педагогике (даже в странах, наименее склонных к революционной педагогике) начинает прокладывать дорогу принцип: во вспомогательной школе надо развивать мышление детей, вырабатывать у них общественные понятия, и делать это необходимо на основе наглядного материала.
Таким образом, если резюмировать практические выводы из сообщенного, то можно сказать: вся разница между новой и старой практикой заключается не в том, что новая отрицает старые положения, а в том, что она идет дальше. Если раньше понимали детскую трудность только как систему недостатков, то современная психология пытается указать то, что скрывается за этими минусами, и если старое воспитание склонялось к тому, чтобы уступать недостатку, следовать за ним, то теперешнее учитывает недостаток, уступает для того, чтобы взять верх над ним и преодолеть дефект, который сделал ребенка трудновоспитуемым или труднообучаемым.
Стенограмма лекции 4 марта 1928 г.