Джек Ричер: Ловушка

Ричер не стал возражать.

– Все еще хотите, чтобы я о нем поспрашивал?

Костелло покачал головой. Судя по всему, он обдумывал следующий шаг.

– Не стоит.

Он тяжело поднялся со стула, вытащил из кармана несколько мятых бумажек, бросил на стол пятерку и пошел прочь.

– Приятно было познакомиться! – крикнул он, не оборачиваясь, и вышел через отсутствующую стену в дышащий жарой день.

Ричер допил воду, глядя ему вслед. Десять минут пятого.

Через час Ричер шагал по улице Дюваль, раздумывая над тем, как лучше организовать новые отношения с банком, где пообедать и почему он соврал Костелло. По первому вопросу он принял решение снять деньги со счета и носить их в кармане штанов. По второму – последовать совету своего приятеля-бельгийца: съесть громадный стейк, потом мороженое и запить все это двумя бутылками воды. И по третьему: он соврал, потому что не видел причин говорить правду.

Ричер не понимал, почему его разыскивает частный детектив из Нью-Йорка. Он никогда там не жил. Да и вообще ни в одном из крупных северных городов. На самом деле он нигде не жил, это стало определяющим фактором его судьбы и сделало тем, кем он стал. Его отец был офицером Корпуса морской пехоты на действительной службе, и родители постоянно таскали Ричера по всему миру с того самого мгновения, как мать вынесла его из родильного отделения госпиталя в Берлине. С тех пор он жил на бесконечно сменяющих друг друга военных базах, причем по большей части в удаленных и не слишком дружелюбных частях света. Затем сам поступил на службу в армию, стал следователем военной полиции и снова жил и нес службу на тех же самых базах, разбросанных по всему миру, пока в результате политики «мирного дивиденда»[1 - Политический лозунг, провозгласивший экономическую выгоду от снижения затрат на вооружение. – Здесь и далее примеч. перев.] не закрыли его подразделение, а он не оказался на свободе. Тогда он вернулся домой, в Соединенные Штаты, и стал путешествовать по стране как самый обычный, не слишком состоятельный турист, пока не объехал ее всю, а его сбережения не подошли к концу. Тогда он нанялся на пару дней копать ямы под бассейны, пара дней превратилась в пару недель, а недели в месяцы, и вот он осел здесь.

У него нигде не было родственников, которые могли бы оставить ему наследство. Он никому не был должен денег. Никогда ничего не украл и никого не обманул. У него не было детей. Его имя значилось всего в нескольких официальных бумагах. Кроме того, он совершенно точно знал, что никогда не слышал о женщине по фамилии Джейкоб. Так что если Костелло и хотел от него чего-то, Ричера это не интересовало. Во всяком случае, не настолько, чтобы выбраться из своего укрытия и впутаться в какую-нибудь историю.

Потому что он привык быть невидимкой. Передняя доля его головного мозга знала, что это своего рода комплекс, реакция на ситуацию, в которой он оказался. Два года назад его мир перевернулся с ног на голову. Из большой рыбы, плавающей в своем маленьком пруду, он стал никем. Он был старшим и уважаемым членом сообщества, подчиняющегося суровым законам, а превратился в одного из двухсот семидесяти миллионов безымянных граждан. Он был востребован и чувствовал себя нужным, а теперь стал лишним. Прежде ему постоянно говорили, где, когда и сколько времени он должен находиться, и вдруг он оказался наедине с самим собой на территории в три миллиона квадратных миль, впереди у него было еще лет сорок такой жизни и никакого расписания или карт и указаний. Передняя доля его мозга твердила, что его реакция вполне объяснима, что таким способом он пытается защищаться от новой реальности, – реакция человека, любящего уединение, но обеспокоенного своим одиночеством. И еще: это опасная реакция и он должен с ней бороться.

Но самая тайная часть его мозга, прячущаяся за передними долями, нашептывала, что ему такая жизнь нравится. Ему нравилось ощущение таинственности и собственная скрытность, и он тщательно их оберегал. Внешне он вел себя дружелюбно и был общительным, но почти ничего о себе не рассказывал. Ему нравилось платить наличными и путешествовать на автотранспорте. Однако его имя никогда не значилось в списках пассажиров или на копиях чеков. Он никому не открывал своего имени. В Ки-Уэсте он поселился в дешевом мотеле, назвавшись Гарри С. Трумэном. Пролистав регистрационную книгу, Ричер обнаружил, что таких, как он, много. Здесь останавливались почти все из сорока одного президента США, даже те, о которых никто никогда не слышал, вроде Джона Тайлера и Франклина Пирса. Довольно быстро Ричер понял, что в Ки-Уэсте имена ничего не значат. Ему махали рукой, улыбались и говорили «привет». Местные жители считали, что у каждого человека есть своя тайна. Ему было здесь уютно. Слишком комфортно, чтобы спешить покинуть это место.

Около часа он гулял по шумным жарким улицам, потом свернул с Дюваль к прячущемуся во дворе ресторанчику, где его узнавали, подавали стейк такого размера, что он свисал с тарелки, и, кроме того, у них имелась его любимая вода.

Вместе со стейком принесли яйцо, жареную картошку и салат из летних овощей, а также мороженое с соусом из горячего шоколада и орехов. Ричер выпил еще кварту воды и две чашки крепкого черного кофе и, довольный, отодвинулся от стола.

– Ну, теперь вам хорошо? – с улыбкой спросила официантка.

Ричер ухмыльнулся и кивнул.

– В самое яблочко, – ответил он.

– Вы даже выглядеть стали лучше.

– Я и чувствую себя лучше.

Он сказал правду. Ему было тридцать восемь, и он еще никогда не чувствовал себя так хорошо. Ричер всегда отличался крепким здоровьем и силой, но последние три месяца помогли ему выйти на пик формы. В нем было шесть футов пять дюймов, и он весил двести двадцать фунтов, когда уволился из армии. Через месяц после того, как он поступил в бригаду строителей, работа и жара сожгли десять фунтов. За следующие два месяца он набрал тридцать фунтов чистых, могучих мышц. Работа была очень тяжелой: каждый день он перебрасывал с места на место около четырех тонн земли, камней и песка. Ричер отработал особую технику – вгрызался лопатой в землю, доставал ее, поворачивался и выбрасывал, – при помощи которой все его тело было задействовано постоянно. Результат получился потрясающий. Он дочерна загорел на солнце и находился в великолепной форме. Как презерватив, набитый каштанами, – так сказала одна девчонка. Он решил, что ему требуется съедать около десяти тысяч калорий и выпивать два галлона воды, чтобы поддерживать свою форму.

– Работаете сегодня вечером? – спросила официантка.

Ричер рассмеялся. Он зарабатывал деньги, занимаясь физическими упражнениями, за которые многие оставили бы целое состояние в роскошных фитнес-клубах больших городов, а сейчас направлялся на вечернюю работу, за которую ему тоже платили, хотя большинство мужчин с удовольствием делали бы ее бесплатно. Он был вышибалой в стриптиз-баре, том самом, где о нем расспрашивал Костелло. На Дюваль. Он сидел там всю ночь без рубашки, изображал из себя крутого парня, пил за счет заведения и следил за тем, чтобы никто не обижал обнаженных женщин. А потом ему давали за это пятьдесят баксов.

– Печальная обязанность, но кто-то должен ее выполнять, – сказал Ричер.

Девушка рассмеялась вместе с ним, он заплатил за обед и вышел на улицу.

Примерно в полутора тысячах миль к северу, неподалеку от Уолл-стрит в Нью-Йорке, исполнительный директор спустился на лифте на два этажа и вошел во владения финансового директора. Они тут же отправились во внутренний кабинет и уселись рядышком за стол. Дорогой офис и дорогой стол из тех, что специально приобретаются, когда дела идут хорошо, а потом стоят немым укором, когда возникают трудности. Офис был роскошным: повсюду красное дерево, льняные шторы на окнах, на громадном столе итальянские светильники и компьютер, стоивший больше, чем следовало. Компьютер был включен и дожидался пароля. Исполнительный директор постучал по клавишам, нажал клавишу ввода, и на экране появилась единственная таблица, сообщавшая правду о компании. Именно по этой причине ее охранял пароль.

– Ну что, у нас получится? – спросил исполнительный директор.

Это был день «С». «С» означало «сокращение штатов». Менеджер по персоналу находился на заводе-изготовителе на Лонг-Айленде с восьми часов утра. Его секретарша выставила в коридоре перед кабинетом длинный ряд стульев, которые заполнила очередь людей. Они целый день ждали, когда наступит их черед, продвигаясь на один стул каждые пять минут, затем входили в кабинет менеджера по персоналу на собеседование, оно продолжалось пять минут и лишало их средств к существованию, спасибо вам и до свидания.

– У нас получится? – снова спросил исполнительный директор.

Финансовый директор переписывал огромные цифры на листок бумаги. Вычел одно из другого, посмотрел на календарь и пожал плечами.

– Теоретически – да, – ответил он. – Практически – нет.

– Нет? – повторил исполнительный директор.

– Фактор времени, – сказал финансовый директор. – Мы все правильно сделали на заводе, тут нет никаких сомнений. Мы уволили восемьдесят процентов людей, и это поможет нам сэкономить девяносто процентов на зарплате, потому что мы оставили самых дешевых рабочих. Но мы заплатили всем до конца следующего месяца. Так что движение денежной наличности начнется только через шесть недель. На самом деле сейчас с этим становится все хуже, потому что эти придурки бросились обналичивать чеки.

Исполнительный директор вздохнул и кивнул.

– И сколько нам требуется?

Финансовый директор подвигал мышкой, и окно увеличилось в размерах.

– Один и одна десятая миллиона долларов, – сказал он. – На шесть недель.

– Банк?

– Забудь, – проговорил финансовый директор. – Я там каждый день облизываю задницы, чтобы они не потребовали с нас то, что мы им уже должны. Если я попрошу еще, они просто рассмеются мне в лицо.

– Ну, это не самое страшное, что может с тобой произойти, – сказал исполнительный директор.

– Дело не в этом, – заявил финансовый директор. – Если они пронюхают, что у нас по-прежнему проблемы, они потребуют назад ссуды. В ту же секунду.

Исполнительный директор постучал пальцами по красному дереву и пожал плечами.

– Я продам часть акций, – сказал он.

Финансовый директор покачал головой.

– Этого делать нельзя, – терпеливо начал объяснять он. – Как только ты выставишь акции на рынок, их цена тут же катастрофически упадет. Наше существование обеспечено акциями, но, если они начнут еще больше обесцениваться, нас закроют завтра же.

– Проклятье! – вскричал исполнительный директор. – Всего шесть недель. Я не собираюсь терять свою компанию из-за вонючих шести недель. Даже за миллион баксов. Это мелочи.

– У нас нет этой мелочи.

– Должен же быть какой-то выход.

Финансовый директор ничего не ответил, но у него был такой вид, словно он сказал еще не все.

– В чем дело? – спросил исполнительный директор.

– Я слышал разговоры, – ответил тот. – Среди моих знакомых. Мне кажется, есть место, куда мы можем обратиться. Может, оно того стоит – шесть недель. Мне рассказывали про одну компанию. Знаешь, из серии «помощь в крайнем случае».