Начистоту в ли-бемоле

ОНА. – Можно всех посмотреть? – говорю ему, мелочь выискивая.

Отвечает: – Да ты сперва с собственным искру высеки.

Что бродить городами да пасеками да выселками,

коли дома нет ни души?

– Я б дышала, – кричу, – да лучше бы было пусто там.

В пустоте так сподручней, ежели вслух да устными,

только засели звери озлобленные Заратустрами:

и ты, мол, умрёшь. Не взыщи.

Покажи, – умоляю, – дай ещё вариантов мне,

сколько можно самой страдать, а чужого радовать,

сколько мучиться телу хрупкому, телу рабьему

в прокрустовых клешнях сцилл?

Вон их сколько иных – здоровых, красивых, ладных!

Я не стану в долгу, я тебе доплачу, коли надобно;

аль на что-то найдёшь акциз?

Ухмыляется сутенёр, рыло страшное, взгляд с поволокою.

Тянет мне бересту да с лица убирает локоны:

– Что ж, гляди, напросилась сама: две колонки тут,

пыл да жар собрал, самый цимес,

только вот твоя – правая. Влево даже не взглядывай.

Разворачиваю, читаю – и сердце пронзает надолбом:

там, где лево, там, где нельзя – имён океаны налиты.

Там, где право – одно.

Моё?..

…И кричит, и вопит мировая душа в одиночестве,

неименуема, без памяти да без отчества,

по семи миллиардам кусочками раскурочена.

Зверь мешает-меняет кусочки, как ему хочется.

Пусть её, пусть орёт.

ОН. Так, выходит, у нас на всех – одна душа? И, сколько ни старайся, какие-то её части обязательно будут страдать? Никакого выхода?

ОНА. Было бы довольно трагично, если так.

Оба долго молчат. Слышен стук колёс. Неприятно поскрипывает бутылка, зажатая между стёкол окна – испытанный «кондиционер» для всякого вагона эконом-класса, символ изобретательности постсоветского населения. Постмодернизм, быть может. Наконец, молчание прерывается ЕЁ голосом сверху.

ОНА. Если осень – это брызги солнца в стёкла,

в приопущенные веки занавесок,

то зачем тогда под облачным навесом

всё равно она – хорошая – промокла?

Если осень – это шаткие ступени

из рассохшихся солёных струн причала,

то зачем она – хорошая – кричала,

когда прочие – заботливые – пели?

Если осень – просто груда жёлтой пыли,

то зачем-то станет что-нибудь не жёлтым.

Брызги будут – снега. Будет что-то,

чтоб она – хорошая – остыла.

И тогда коснутся пальцы – без прелюдий –

струн, каких уже давно не носят…

Просто было что-то – очень осень –

что она – плохая – не забудет.

ОН. Перестань. Ты совсем не плохая. Плохой человек не смог бы писать такие стихи, поверь мне. Я – не могу.

ОНА. Да ведь я просто берег. Стихи прибивает ко мне волной.