Ольхон. Легенда Души и Жизни

С трудом сдерживая слезы, Джан смотрела в глаза ата, совершенно не зная ответа. Она не могла понять, отчего староста решил обвинить её, не видела человеческих зубов на плодах. Джан просто не знала, что могла сотворить, пытаясь вернуться в камлание. Всякий раз, когда кам пытался вступить в тесный контакт с духами без тунур – он страдал. Подвергал душу тягостным пыткам, в муках и терзаниях падая на земь. Сплевывая вязкую кровь, кам терял часть рассудка, забывался и путался в мысля, пропадая навек для этого мира. Джан это знала, осознавала последствия, но не могла ни минуты без душ, которые видела теперь постоянно. Не пугаясь их принадлежности к тому, или иному миру, кам с улыбкой на лице сотрудничала с каждым, протягивала руку помощи, была посредником. Тем, кем всегда должна была оставаться.

Жители деревни сторонились старосты, но не покидали небольшой площади, специально подготовленной для вечерних сборищ перед костром. Пепел пачкал одежды и ноги, тяжелые удары старосты обжигали, словно был он не руками, а чем—то легким, достаточно быстрым и резким при движении. Прикрывая голову, Джан молча терпела всё то, что уготовила ей судьба, пока староста не поднял ногу, отпихивая кыз от себя. Тяжело ударяясь головой о котел, кам с трудом удержала сознание, пытаясь запомнить, не простись происходящее. Ведь ата не разобрался, сразу же обвиняя её во всем. Не дал право слова. А все те, кто когда—то с любовью относились к ней – молча смотрели, не смели пойти против или просто спасти, позволяя сбежать. Приподняв взгляд, Джан заметила в толпе бывшего суйла – возлюбленного, что трепетно держал за руку, оберегал во время камлания и просто был рядом. Но теперь всё иначе. Его за руку держала другая девушка, тесно прижимаясь к его плотным одеждам. Взгляд юноши был растерянным, словно он хотел сделать шаг, но его сдерживали, не позволяли вмешаться.

Староста на короткий миг замер, когда поднялся сильный ветер. Снег воспарил, почти полностью перекрывая обзор. Нечто прохладное дотронулось до руки Джан, помогая подняться с ледяной земли. Природа укрывала кам, позволяя той сделать всё, дабы спастись от неминуемой гибели. От рук того, кто когда—то бережно поглаживал её голову, трепал темные густые волосы. Староста выпрямился, прикрывая глаза. Внутренне он ощущал, что происходящее не простая вольность природы. Духи гневались. Отвернулись от его деревни с тех самых пор, как во время одного камлания произошло страшное. И теперь виновный кам был наказан. Сослан так далеко, как только мог, но он вернулся, принося только беды.

Джан бежала так быстро, как только могла. Запинаясь о выпирающие корни или ветви, кам пыталась скрыться в лесах, найти ту пещеру, в которой успела обустроиться. Но светлая часть сил была изгнана из святых земель. Всё то злое, что скопилось в Джан, вынудило кормос пробудиться. Духи почувствовали ярость того, кто был с ними связан, ощутили дикую жажду справедливости, почти сразу же направляясь в её сторону, вбиваясь в тело с огромной скоростью. У кам не было шанса спастись от кормос. Покуда тунур был недоступен – связь с духом—защитником потеряна и нет никого кто мог бы спасти или защитить, ведь суйла предал. Упав на колени, Джан прижала голову к земле. Тело её дергалось, пыталось измениться и подстроиться под внешний климат, дабы кормос могли спокойно существовать в столь злобной стихии. На лице появилась ухмылка. Пальцами сжимая мягкий снег, кам приподняла голову, смотря на мир через темную пелену кормос, позволяя тем делать с телом всё, что им только вздумается. Правая нога хрустнула, а рот был зажат ладонью, желая спрятать оглушительный крик от зверья. Тянущая тяжесть исчезла. Во всем теле появилась невесомая легкость. Темные волосы постепенно меняли свой цвет: от корней до самого кончика, с каждым пройденным шагом они становились белоснежными, именно такими, как снег – чистыми, пушистыми. Карие глаза стали черными, а левый глаз был разделен темной полосой, почти похожей на шрам. Паутины тонких вен тянулись от полосы, доставая до лба, носа и виска. Одежды очистились от крови, но след на шее остался, дабы напоминать о произошедшем. Халаты стали длиннее, золотая тесьма окружала край подола, что тянулся по земле, оставляя за собой видимый след. Но теперь, когда внутри теплилась сила кормос – кам было всё равно на преследования. В её руках оказалась сила, способная изничтожить многое, дотянуться до самого нутра человеческих душ, полностью их осушая от любой светлой энергии, насыщаясь, приумножая силы. Замерев, Джан слегка повернула голову, замечая расплывчатый силуэт за одним из деревьев. Дернувшись в его сторону, кам резко отдернулась, когда яркий свет озарил малую часть открытой поляны.

***

Кан дернулся, проснувшись от быстрого движения в свою сторону. Совершенно не понимая, отчего сны казались такими реальными, он аккурат провел по лицу руками, пытаясь на себе ощутить те странные вены, выпирающие на лице девушки. Он слышал её голос который раз, постоянно ощущал присутствие, словно обернись – она стоит там, сжимая в руке окровавленный нож, которым изничтожила всю деревню. Босыми ногами ступив на мягкие ткани, Кан поежился от легкого ветра, проникающего в юрту из—под неплотного низа. Они пытались с Барсом утеплить юрту, закрепить так, чтобы ткани не поднимались, но нутро выпадало, почти сразу исчезая из виду. Кам говорил, что духи игрались так с ними, показывая свое расположение, однако Барс был куда суровее, постоянно ругаясь на тех, кто мог украсть необходимое утепление, заставляя его трудиться вдвое больше. Кан ощущал себя странно. Тяжесть во всем теле сковывала движение, боль в правой ноге то появлялась, то исчезала, когда он пытался обуться. До него донесся запах жирного мяса и множества трав. Сглотнув, Кан покинул мужскую часть дома, почти роняя Умут на пол. Успев поймать малую часть кухонной утвари, кам крепко сжал руку сингиль, притягивая ту к себе. Умут не успела и дернуться, утыкаясь носом в горячую грудь эджи.

– Доброе утро, сингиль.

– Ты бы смотрел хоть немного вниз, эджи. А то наступишь еще на меня.

Тихо смеясь, Умут забрала у Кана несколько чаш, указывая эджи на мягкие подушки. Умут просыпалась достаточно рано. Как только солнце выглядывало из горизонта, она должна была принести в дом свежей воды, дабы начать готовить плотную еду. Всякий раз, когда она сталкивалась с другими девушками подле берега озера, Умут смущенно отводила взгляд, пытаясь не слышать, как говорили об эджи, старалась прятаться за теми, кто был выше её. Именно в такие моменты Умут не могла терпеть значимость эджи, желала, чтобы он был простым скотоводом или земледельцем. Но затем, когда появлялись более взрослые женщины, высказывающее благодарность за заботу о кам, Умут становилось стыдно перед эджи, перед ата и перед собой. Принеся воду в дом, она почти сразу зажигала небольшой костер, располагающийся в центре юрты. Небольшой котелок был подвешен за металлический прут, мясо кинуто в воду, а овощи мелко нарезаны, дабы не заполнить собой всё пространство, не перетянуть вкус, иначе ата не возжелает еды, предпочитая покинуть дом и пойти к главному костру. Там всегда была Лале. Она следила за огнем, когда не было мужчин, готовила для всех самые вкусные супы и лепешки, почти сразу скрываясь в юрте, не желая нарушать правила и устои – мужчины должны быть одни, а все женщины могли откушать тогда, когда мужи их покинуть главный костер, отправляясь по своим делам: кто—то уходил на охоту, кто—то отправлялся к скоту, выводя тех к небольшую лестную чащу. Всякий был занят своим делом и только Умут не могла позволить себе быть свободной, отдаленной от всех домашних дел, вынужденно проводя большую часть дня в юрте.

Кан видел, как его сингиль задумалась с вытянутыми руками над котлом. Тепло улыбнувшись, он аккуратно перенял кухонную утварь, усаживая Умут подле себя. Накладывая мясо и слегка наливая бульон, кам поставил чашу рядом с Умут, слегка толкая ту в плечо.

– Ты сегодня слишком задумчива, сингиль.

– Что?

Заметив, что эджи накладывал себе еду, Умут дернулась, но почти сразу успокоилась, когда заметила мах головой. Кан был тем, кто не нуждался в полном обхаживании, предпочитая делать всё сам. Сторонясь некоторых женщин и девушек, кам самостоятельно начищал тунур, помогал Умут носить воду, пока никто из старших не видел. Кан был прекрасным эджи по словам каждого, кто замечал с какой любовью он смотрел на сингиль, стараясь сделать для неё всё.

– Если бы ата увидел.

– Но его нет, Умут. Ты можешь быть спокойно за себя. Я никогда не сделаю ничего, что заставить ата усомниться в тебе.

– Спасибо тебе, эджи.

Усмехнувшись, Умут взяла чашу, рассматривая жирные куски мяса. Она не любила такую еду, но была вынуждена готовить её каждый день, дабы мужчины не были голодны, исполняя свои обязанности.

– Ты куда—то торопишься, эджи?

– Да. Мне нужно найти Кичи и отправится на небольшой пригорок. Необходимо принести духам жертву, скоро настанет новая пора.

– А если этот год был не урожайным? Ведь они обвинят тебя, эджи.

– Я сделаю все, Умут, чтобы этого не произошло.

Улыбнувшись и поставив чашу, Кан потрепал волосы сестры, замечая легкое движение ткани, служившей дверьми. Нахмурившись, кам приподнялся, крепко сжимая в руке орбу, что всегда лежала подле входа. Отчего то внутренние инстинкты забили тревогу, требовали защиты дома и семьи. Резко дернув ткань, Кан занес руку для удара, но почти сразу остановился, замечая Кичи с куском мяса в зубах. Юноша попятился, совершенно не ожидая такой реакции. Подавившись, суйла пытался стучать по спине, но единственное, что у него выходило – кряхтеть. Вскинув бровь, Кан с непониманием смотрел на друга, обходя его и тяжело ударяя по спине, выбивая небольшой сгусток жира. Кичи глубоко вдохнул, вытирая выступивший пот с лица. Некоторые халаты прилипли к его телу, а резкие порывы ветра вынудили поежиться.

– Вот так и встречают друзей?

– Нужно было просто войти, а не дергать ткани, Кичи.

– Ты какой—то злой сегодня, Кан.

Заглянув в приоткрытые ткани, суйла помахал рукой, заставляя Умут смутиться. Быстро поднявшись, она подняла две чашки и почти сразу скрылась за тканями свой части юрты, стыдясь такого отношения к себе. Кан хмуро сжал ухо суйлы, утягивая его подальше от юрты. Кичи шипел, старался вырваться, но кам был куда сильнее из—за частого держания тяжелого тунур. Отведя друга на небольшое расстояние, Кан отпустил суйлу, скрестив руки на груди.

– Да что с тобой, Кан?

– Ты понимаешь, как сильно можешь опорочить Умут своим поведением? Тебе просто повезло, что ата не было в доме.

– Они еще не вернулись?

Пытаясь не отвечать за содеянное, Кичи с удивлением повернул голову в сторону леса. Он видел, как последний из высоких мужчин скрылся за еловыми ветвями и с тех пор прошло много времени. Всякий раз, когда кто—то из деревни пропадал, проходили почти целые сутки, прежде чем воины возвращались. Но вчера все стало иначе. И теперь убежал не ребенок, а тот, кто мог навредить не только себе, но и деревне. Кам осталось всего двое – Кан и его ата, а нарымчи только один и теперь все вынуждены оберегать его, держать в юрте и не позволять сойти с ума, полностью передавая волю Богов и их дары в виде предсказаний. Кан внимательно проследил за взглядом друга, тяжело вздыхая. Осознавая, насколько тяжело искать того, чей шаткий разум способен выбраться из любой ситуации только из—за опыта, кам считал неправильным посылать за нарымчи именно воинов. Они отпугивали своим видом, ведь были куда шире простого скотовода. И теперь, когда не заметил Барса в юрте, Кан понял, что тот правился следом за ата, желая привлечь к себе больше внимания.

– Я за тунур. Готовься выдвигаться, Кичи.

– Всегда готов, мой верный кам. То есть я твой верный суйла, мой кам.

– Я тебя понял и услышал. Не забудь сходить за жертвой.

Смущенно почесав затылок, Кичи кивнул, отворачиваясь от друга и убегая к себе в юрту. Кан знал, что суйла забудет о подготовке, посему нарочито оставил тунур и орбу дома. Вернувшись в юрту, он видел чистый котел, слегка приподнятую ткань в правую часть, где жила Умут. Ему всегда было интересно: довольно ли сингиль своей жизнью. Однако, всякий раз, когда кам сталкивался взглядом с уставшими глазами сингиль, то понимал её значимость в их жизни. Осознавал тяжесть быть женщиной, с которой живет не один мужчина. Кан уважал, ценил и любил сингиль больше кого—либо. Заметив подготовленный халат, украшенный перьями и мехом медведя, Кан улыбнулся, как можно скорее одеваясь. Сжав в руке чалу, он хотел что—то крикнуть Умут, но ощутил легкое прикосновение к щеке. Оно было ледяным, довольно обжигающим и привлекающим внимание, что кам заворожено двинулся вперед, даже не поправляя за собой ткани.

Кичи ждал подле тропы ведущей в лес. Держа в руке несколько кувшинов, суйла покачивался из стороны в сторону, разглядывая облака. Кан всегда думал, что его друг застрял в одном возрасте из—за их тесной связи, установленной духами. Когда кам находит своего суйлу – они связываются братскими узами, становятся близкими людьми, но когда подле его суйлы появляется карлык – Кичи теряется. Связь еж карлык и суйлой – как меж мужем и женой. Близкая, тесная и сильная. Три проводника постоянно должны ступать на тропу духов, принося нужную жертву, имея четкие вопросы и зная точные ответы на то, что могут спросить кормос или кудай. Всё зависело от того, чего желал кам, для чего начал он камлание, тяжело ударяя орбу по тунур. Кан слишком долго готовился к этому, познал тяготы отторжения духов, сплевывал кровь после неудачных попыток камлания. Суйла всегда был подле него, бережно поглаживая по спине, подставляя плечо и идя с кам в такт.

Заметив Кана, Кичи махнул и почти сразу скрылся в лесу, стараясь не тратить много времени. Солнце уже вошло в зенит и сейчас было самое время склониться пред духами земли, прося тех сжалиться и даровать хороший урожай. Размахивая кувшинами, Кичи с легкостью огибал прогнутые ветви, слышал нагоняющего Кана, пока не замер подле пустотой поляны и небольшого выступа. Их остров был странным. В любом месте можно было наткнуться на резкий обрыв или пустоты, ведущие прямиком в воды Байкала. Замерев и наклонившись, Кичи дернулся от прикосновения к плечу.

– Зачем пугать так?

– Ты знал, что я иду. Прекрати уже вести себя как дитя.

– Не, мне нравится, что все считают меня не таким. Меньше спроса, Кан. И тебе бы такое пошло, вот только строгость господина Альпа не позволит тебе сбавить темпа.

– Ты закончил, суйла?

– Увлекся, прошу простить.

Протянув один из кувшинов кам, суйла отошел от резкого края и, сев на прохладные земли, поджал под себя ноги. Откупорив пробку, Кан отпрянул от резкого запаха специальной браги, что готовилась несколько дней и ночей, настаиваясь настолько крепко, что Кану стало не по себе. Нервно сглотнув, он облизнул пересохшие губы, а затем сделал небольшой глоток, почти сразу сморщившись. Благодаря тому, что их всегда кормили жирным мясом, брага не сразу могла ударить в голову, помогая войти в камлание здесь и сейчас. Необходима долгая подготовка, смакование терпкости и ни одна капля не должна упасть на святые земли, ежели кам желает соединиться с духами земли. Суйла смеялся всякий раз, когда кам морщился, прикрывая лицо рукой. Его халаты слегка были влажные, но спиртовые нотки почти сразу испарялись, становясь малой частью жертвы, что лежала на дне. Скопление шишек и скорлупы орехов стучали о глину, когда кам и суйла, стоя друг напротив друга, вытянули руки, выливая остатки, высыпая содержимое земли. Именно то, что остается на дне – священное. Именно это будут пробовать маленькие джеп—суу, когда кам установит с ними связь.

Врата в их мир вот—вот распахнутся.

Крепко сжав чалу и орбу, Кан прикрыл глаза, делая глубокий вдох. Он прекрасно запомнил, где была дыра в земле и какая она по размеру. Кувшины были поставлены близко к резкому склону. Суйла оглядывался по сторонам, подмечая прекрасную лесную тишину. Духи явно были благосклонны к ним и простым дарам, принесенным в зенитное солнце.

Первый удар о натянутую ткань раздался внезапно. Мирно сидящие птицы воспарили, а некоторые листья кружили, замерев в полете. Время вокруг двух проводников душ остановилось, а вокруг дыры постепенно образовывалось нечто прозрачное, с каждым мгновением образовывая столп света.

Второй удар был куда громче и четче. Кан начал двигаться из стороны в сторону, постепенно припадая то на правую, то на левую ногу, шепча что—то себе под нос. Суйла стоял неподвижно. Его взгляд цепко цеплялся за кам, дабы тот не оступился, не свалился с края и не прервал камлание, полностью теряя над собой контроль.

Третий удар стал тише. Постепенно рука с орбу двигалась медленнее. Пальцами иногда задевая за натянутые нити, кам создавал тихую мелодию, пока суйла подвязывал по пять алых нитей на каждое дерево, окружающее их. Столп света увеличился.

Четвертый, самый последний удар пришелся в центр тунур. Отведя руку как можно дальше, Кан напряг её и ударил о ткань, завершая первую часть открытия врат в чужой мир. Свет волнами разносился по поляне, задевая внутренних духов—защитников, что реагировали всякий раз, когда Кан начинал камлать. Постепенно понимался ветер. Время отмирало и листья, наконец, пали на землю, знаменуя открытие земных врат. Последняя часть яркого луча ударила в тело кама, заставляя того замереть, пасть на колени и склонить голову, крепко сжимая чалу. Суйла последовал примеру своего кам. Встав на колени, он прикрыл глаза и поклонился, отдавая часть своей души на проверку: ежели света в ней больше, чем тьмы – духи дадут любой ответ даже суйле. Но, покуда тьма преобладает – не видать ответов и благодати.

Пред кам и суйла появился высокий олень. Его рога были наполнены разными цветами, а черные глаза выделялись на белоснежном теле. От каждого шага и удара копытом появлялась зеленая трава, что постепенно становилась желтоватой, увядала на глазах кам и суйлы. Олень хмурился, продолжая слышать звуки камлания. Кан шепотом продолжал что—то говорить, пока один из кувшинов не лопнул, до конца выливая остатки браги.

– Духи земли приветствуют кама Ольхона.