Ольхон. Легенда Души и Жизни

– Кам и суйла приветствуют духа земли. Джеп—суу, доволен ли ты принесенной жертвой?

От ответа зависело всё: жизнь их деревни, конец продовольственного сезона и то, можно ли кам и суйле вернуться в деревню. Олень опустил голову, принюхиваясь к браге, аккурат дотрагиваясь до жидкости языком. Остаток шишек пропитал жидкость своим вкусом, вынуждая джеп—суу воодушевленно кивать. Духи приняли простую жертву, не желая видеть кровь на своих землях. Кан и Кичи облегченно выдохнули, позволяя себе встать с колен и выпрямиться. Теперь они были на равных, могли позволить оленю войти в их душу и стать проводником в сие мире, но старший джеп—суу не желал этого. Закончив с брагой, олень забвенно лег на землю, создавая под собой плотную корку травы.

– Я готов выслушать вас.

– Джеп—суу, мы желаем знать: благосклонны ли вы к нашей деревне?

Задумавшись, олень двигал головой из стороны в сторону, словно пытаясь взвесить всё, что делали жители небольшой деревни. Олень ощущал их смирение и покой, видел глазами кама всё, что происходило и то, как относились к тем, кто по статусу ниже. Джеп—суу был доволен, но что—то слегка смущало его. Всякий раз, когда кам пытался полностью открыть свою душу, пред ним возникала девичья фигура, перекрывающая своей тьмой всё светлое. Олень хмурился, но все же готов был дать ответ. С трудом поднявшись, он пошатывался из стороны в сторону, пока полностью не взял контроль над расслабленным телом.

– Духи благосклонны к вам. Пусть ваш урожай будет хорош, а убойный скот одарит мясом и шерстью. Однако вы должны десять дней и ночей приносить к этому склону кувшины с брагой. Выливайте и уходите не поворачиваясь спиной. В вас, кам, сидит кормос.

Суйла сдержался, чтобы не дернуться от услышанного. Он знал, что если кам овладеет кормос – кам может погибнуть, потерять свою связь с миром духов и быть изгнанным из деревни. Кан хмуро кивнул, подозревая, что его сны не просты. Делая глубокий вдох, кам отвел руку в сторону и, почти ударив в тунур замер. Пред его взором стояла невысокая девушка, облаченная в длинные белоснежные одежды. Такие же светлые волосы спадали с её плеч, темный взгляд смотрел глубоко в душу, а паутина вен постепенно занимала всё большую часть лица. Кан узнал девушку из своего сна, хотел двинуться в её сторону, но та рассмеялась, махая головой.

– Не так быстро, юной кам.

Кан хотел заговорить, но будто оцепенел. Желая обратиться к суйле, кам понимал, что время вокруг него замерло, что даже джеп—суу не смел двигаться. Дева устремилась к нему как можно скорее. Её ледяные пальцы вновь дотронулись до его разгоряченных щек, заставляя дернуться. Она смеялась, изучающе смотрела на тело кам и понимала, что появился шанс на спасение. Открыв рот, она что—то желала сказать, но за спиной послышались крики. Отмахнувшись, кормос лишь тепло улыбнулась Кану и растворилась, возвращаясь в его тень. Джеп—суу исчез, а Кан успел повернуться так быстро, что поймал нарымчи, за которым отправился его ата. Туган дрожал и вскрикивал. Его обезумевший взгляд не мог зацепиться хоть за что—то, а из ноги торчала тонкая палка, насквозь пронзившая его. Кичи с удивлением подбежал к другу, помогая ему сдерживать вырывающегося Тугана. Голос ата Кан признал сразу. Громкие зазывания доносились эхом, пока полностью не исчезли, показывая кам высокого Альпа. Мужчина хмурился, но почти сразу расслабился, видя огула и его суйлу.

– Что ты здесь делаешь?

– Ата, вы забыли? Туган, прекрати дергаться.

Но нарымчи оказался сильнее. Отталкивая от себя кам и суйлу, он побежал дальше, но почти сразу провалился в дыру, успевая ухватиться за длинный корень. Кан дернулся вместе с Кичи. Упав на живот, кам протянул нарымчи руку, но тот дергался, сопротивлялся, соскальзывая и задевая ногой воду.

– Туган. Туган, ты слышишь меня? Это ведь я, Кан.

– Он никого не признает.

– Кан хороший. Кан знает.

– Туган, ты только не дергайся. Кичи, отойди подальше.

– Ты же знаешь, что я не могу.

– Кичи.

Сурово взглянув на друга, кам понимал, что просит невозможное – суйла не имел право покидать кам до тех пор, пока тот не вернется в деревню. Альп подозвал Кичи к себе, позволяя огулу действовать одному. Кан кивнул, крепко сжимая увиденный корень. У него был всего один шанс. Протянув свободную руку нарымчи, он аккуратно сжал его потрепанные халаты, прикладывая много усилий к его подъему. Туган замер, стал куда тяжелее, чем был. Кам хмурился, у него не было так много сил после камлания, но он должен был спасти Тугана. В один миг нарымчи широко распахнул глаза, дернулся наверх и сжал халаты Кана, заставляя вжаться его лбом в свой. Его голос был тихим. Никто их не мог услышать.

– Берегись. Берегись, Кан. За тобой идет злобный дух.

– О чем ты, Туган?

– Злобный. Злобный дух идет. Он всех. Всех нас убьет твоими руками. Убьет.

Громко смеясь, Туган произнес как можно громче последнее слово и, оттолкнувшись от Кана заставил его разжать хватку, падая и ударяясь головой о выступающие камни. Кан с удивлением смотрел на смерть последнего нарымчи, видел как его лицо исказилось в ухмылке и дернулся, почти сваливаясь следом. Альп успел вовремя ухватить ноги огула, резко вытягивая на себя. Тяжело дыша, кам вновь ощутил ту странную боль в области груди. Глубоко вдыхая, он то и дело дергался, сплевывая вязкую слюну. Кан не слышал голосов, но точно видел что перед ним ходили, его трогали и даже подняли, стараясь аккуратно перенести в деревню. Воздуха в груди не хватало, кам начинал задыхаться, судорожно кашлять, натягивая халаты так сильно, что край одного надорвался, а коготь медведя слетел, падая на землю. Последнее, что помнил Кан перед тем, как потерять контроль над сознанием: четкий девичий образ, её белоснежные волосы, черный взгляд и голос… Достаточно знакомый голос.

Глава 2

Взобравшись на невысокое дерево, Джан старательно окутывала ноги рваными халатами. Это всё, что осталось у нее от манджака, некогда созданного для камланий. Всякий раз, когда где—то вдали слышалось волчье завывание, бывшая кам дергалась, закрывая уши руками. Перед глазами всплывали образы деревенских: злобный ата, готовый на всё, дабы прогнать из деревни неспособную; бывший возлюбленный, руки которого крепко сжимали ту, что заменила Джан. В руках новой кам был её тунур, ткани которого обшиты еловыми шишками да зеленой травой. Джан любила природу, с почестями относилась ко всему, что её окружало, до тех самых пор, пока одно камлание не привело к трагедии, унесшей несколько невинных жизней. Судорожно прикрыв глаза, кам старалась считать духов, окружающих её в эту секунду.

– Первый кормос уже здесь. Два кормос где—то за спиной.

Внизу, где блестел снег, раздался треск. Тяжелая лапа, наступившая на тонкую ветвь, с легкостью разломила ту, привлекая к себе всё внимание. Джан ощутила, как подземные и небесные духи встрепенулись, их волосы дернулись, становясь острыми лезвиями. В этот миг, когда два мира сталкивались между собой, бывшая кам ощущала дикую боль, сковывающую тело. Руки немели, в груди ощущалась тяжесть, а горло сдавил невидимый ком. Пальцами раздирая кожу, она желала избавиться от того, что мешало дышать. Кровь слегка текла по пальцам, иногда капая на ветвь. Ветер становился сильнее, развевал волосы так, что—то попадали в глаза, полностью перекрывая зрение. Но Джан испугалась. Поддалась необузданным эмоциям, полностью раскрывая душу свою пред кормос, готовыми поглотить её здесь и сейчас. Духи ринулись в сторону беззащитной кам, желая добрать до неё первыми.

Кудай оказались быстрее. Встав подле кам с раскинутыми руками, души обретали размытые человеческие лики. Если присмотреться, можно было увидеть часть духа—защитника, что навек отпечатывался на душе и теле каждого живого существа. Однако только кам способен разглядеть его, дотянуться до центра силы и использовать в благих целях. Джан глубоко вдохнула, пытаясь контролировать панику. Аккурат дотронувшись до груди, она старалась огладить невидимый след, оставленный волком в глубоком детстве. Задняя лапа его была длинной, острые когти распороли кожу, но почти сразу пропал каждый видимый отпечаток. Волк растворился в тени. Последнее, что тогда видела Джан – красные глаза, что ярко светились даже тогда, когда от тела не осталось и следа.

Дух—защитник молчал. Смиренно сидя внутри кам, он не понимал, не слышал призыва без тунур, самостоятельно не находя пути в смертный мир. Волчье завывание усиливалось. Джан только дернулась, ибо тот, кто был в самом низу – боялся также сильно, как и она. Удар орбу о тунур Джан услышала не сразу. Слегка выпрямляясь, она крепко обвила ствол руками, стараясь удержаться на дрожащих ногах. Новая кам, окруженная несколькими высокими мужчинами, то и дело повреждала натянутую ткань, неумело используя орбу. Джан дергалась, хотела спуститься вниз и отобрать то, что по праву принадлежало ей, но присутствие ата мешало. С ним и другими старшими она не справится. Не в таком состоянии, когда руки даже тонкую ветвь держать не в силах. Её силы были на исходе. Душа вот—вот устремится в неизведанное и никто не знает кем станет та, чьи мысли и чувства стали темными. Склизкое желание мести ничуть не пугало. Напротив. Оно было желанным, тягучим и безумным, позволяя поддерживать тело в тонусе, давать шанс на жизнь.

Одинокий волк дернулся и убежал, завлекая за собой огромную стаю. Новая кам, приподняв бровь, спокойно смотрела на то, как мужчины осматривали пушистые кусты, приподнимая тяжелые ветки. Что—то новую кам здесь смущало. Вокруг витала тяжелая аура, но без камлания она не была способна видеть иное. Желание познать истину манило.

Первый удар оказался достаточно резким. Где—то сильно натянулась ткань и почти сразу стали заметны небольшие пустоты. Джан хмуро следила, как неумелая кам пыталась войти в камлание, совершенно не переживая о тех, кто был рядом. Покуда рядом нет суйлы – кам беспомощен. Простой люд не способен справиться с духами, ибо взор их пуст и запятнан. Пелена мешала каждому увидеть окружающий мир, разглядеть маленькие души, спокойно кружащиеся вокруг трав или грядок. Благодаря ним овощная культура не погибала, а урожай был хорош.

Второй удар был только сильнее и ткань тунур почти порвалась, как кам вскрикнула, ощущая нечто теплое на своей вытянутой руке. Не желая видеть мучения тунур, Джан решительно спрыгнула с дерева, успевая перехватить руку девы до тех пор, пока та полностью не надорвала священные ткани. Покрытые древними письменами, они служили малой защитой, ежели бы суйла погиб, спасая кам. Хмуро смотря, как её окружают мужчины, Джан напряглась сильнее, ощущая за спиной острый наконечник клинка.

– Отпусти её, нерадивый дух.

– Я ещё жива, ата. Вы похоронили меня вместе с ана[18 - Ана – мать.]?

Занеся руку для удара, староста и не думал щадить свою бывшую кыз. Ударив Джан по щеке, мужчина дернул рукой, пытаясь умерить боль и жжение. Джан с трудом удержалась на ногах, отходя от юной и неумелой кам. Приложив ладонь к правой щеке, девушка пыталась понять содеянное, осознать за что ата поступал так с ней всякий раз, как та делала небольшие ошибки. А теперь, когда ошибалась другая, староста спокойно смотрел, скрестив руки на груди.

– Ты не смеешь упоминать её, дух.

– Я жива, ата. Вы слышите меня?

– Убирайся. В следующую нашу встречу я не пощажу тебя, Джан. Ты посмела прервать камлание и ещё думаешь, что мы простим тебе это?

– Она повредила тунур. Ни один кам не обращался так пренебрежительно с тунур, ата. Духи будут гневаться ещё сильнее.

– Убирайся.

Достав небольшой нож, староста был серьезно настроен, совершенно не желая видеть кыз, старательно делая вид, что та – кормос. Усмехаясь, Джан только кивнула, растирая ладонью щеку. Теперь ей не было больно и страшно. Можно было смело ступать к разъяренным волкам, даруя тем власть над телом и жизнью. Раньше бывшую кам держал здесь ата с возлюбленным, но те предали, покинули в тот самый миг, когда были нужны. Простое камлание, закончившееся трагедией, навсегда изменило жизнь той, кто просто желала спокойствия. Джан никогда не говорила о том, что без тунур способна видеть разные души, общаться с ними и позволять входить в её тело для взаимодействия. Кам не верили. Отмахивались как от нарымчи, которых считали безумными. Опустив голову и кивнув, Джан поправила потрепанные халаты, ступая босыми ногами по ледяным землям. Синие пальцы почти не сгибались, а каждый шаг давался с трудом и болью. Но бывшая кам, обнимая себя руками, делала всё, дабы согреться. Мужчины тихо шептались, продолжая удерживать в руках острые ножи. Неопытная кам прижалась к возлюбленному, что не смотрел в след той, кому готов был отдать свою душу и сердце. Джан ощущала смятение, видела, насколько сильно страдал он, до конца не понимая правильность действий каждого в Ольхоне. Но таков был приказ старосты, голос которого принуждал слушаться, склонять голову так низко, как когда—то давно.

Скрываясь за ветвями ели и белоснежным снегом, Джан прижалась к широкому стволу дерева, прикусывая губу так сильно, дабы не сорваться на крик. Постепенно переставая ощущать каждую из ног, бывшая кам не знала, как далеко сможет уйти. День сменялся вечером слишком быстро. С каждым новым вдохом Джан цеплялась за разодранные ткани, тяжело дыша и закрывая рот от немого крика. Ей было холодно. Голод уже давно прекратил быть столь ощутимым, чтобы привлекать особое внимание. Вьюга завывала. Витающий снег перекрывал путь, мешал ориентироваться по повязанным лентам, пока Джан не упала с громким криком. Она тянулась к ноге, полностью прекращая её ощущать. Пальцы будто исчезли, забирая с собой натянутую светлую кожу и малую часть нижних халатов. Хруст снега прерывал редкую тишину, когда ветер успокаивался, дабы поднять больше снега с деревьев, опуская его на Джан.

Прижавшись к земле и выдохнув, кам вытянула правую руку, стараясь дотянуться до чего—то невидимого, ощутимого только лишь ей. Но у нее не вышло. Свирепые волки накинулись на ещё теплое тело, вынуждая Джан кричать что есть сил, дергаться от каждого свирепого прикосновения, пока голос не сел, а силы не покинули.

Тёмная душа, что смотрела на остатки собственного тела, широко ухмылялась, ощущая необычайную легкость, замечая пустоту в ногах. Смертная жизнь принесла боль и отчаяние, вынуждала прятаться и голодать, пока некоторые спокойно трапезничали подле широкого костра, над которым всегда был огромный котел. Джан вспоминала ана. Насколько она была чиста и прекрасна, когда мягко ступала по траве или цветам, стыдливо извиняясь пред кыз за содеянное. Трепета в ана было так много, что вся деревня тянулась к ней за советом или мольбой, дети желали объятий и любви. Джан ощутила непонятную влагу на лице. Приподняв заледеневшие руки, она дотронулась до алой щеки, ощущая нечто теплое, совсем не свойственное духам. Тихо смеясь, кара прикрыла лицо рукой, совершенно не понимая откуда взялись слезы, закончившиеся уже очень давно. Она не плакала с тех самых пор, как ана покинула её в столь раннем возрасте, не плакала когда ата делал всё, чтобы его кыз была лучше всех, умела многое. Джан не желала того, не грезила становиться первым кам из всех. Староста не желал принимать поведение кыз и, когда та не справилась с камланием – прогнал, просто выкинул кыз не волю судьбы, позволяя судьбе решать: жить или же умереть.

Руки Джан постепенно оттаивали, но оставались такими же синими, как при смерти. Ноги появлялись гораздо дольше, принося легкое покалывание, примерно такое же, как от удара ата. Внутри ощущалось безумие. Джан хотела смеяться. Громко, почти надрывно, крепко обнимая живот и осознавая, что избавила Ольхон от себя. Теперь, когда деревня не получила благословение джеп—суу, им придется достаточно тяжко. Новое поколение кам не появилось, а среди суйла и нарымчи заметно изменение – те не желали что—либо делать. Явившись подле длинной тропы, что всегда вела в деревню, Джан с интересом склонила голову, рассматривая бывшую юрту, видя, как из неё выходил ата, аккурат поглаживая неопытную кам по голове. Что—то внутри оборвалось. Тело Джан опутывала легкая темная дымка, а телесная оболочка менялась, позволяя двум энергиями смешиваться в её новом теле. Кормос и кара становились чем—то единым, совсем непонятным для тех, кто оказался подле выхода из деревни.

Раздался громкий крик, а белый снег окрасился алым. Джан громко смеялась, облизывая руку, пока не заметила испуганный взгляд ата. Тогда она поняла, что желает мести.

***

Кан проснулся с рассветом, когда один из ярких солнечных лучей аккурат задел его лицо. Всё тело болело от неприятного ощущения, а перед глазами застыл образ Тугана: красные глаза, дрожащие руки и надломленный голос. Было видно, как нарымчи долго бегал по лесу, сдирал колени с руками, словно пытаясь что—то прогнать. Голос в голосе кам раздался внезапно. Девичий, довольно тихий, он постепенно усиливался, а редкая темнота, появившаяся в малой части юрты, сгущалась. Сев, Кан сжал волосы на голове, крепко закрыл глаза и старался шептать, моля духов о помощи. Но в те моменты, когда кам не имел единения с природой – он был беспомощен. Тунур лежал достаточно далеко, перед глазами плыло и всё, о чем мечтал кам – тишина. Тело непроизвольно дернулось. С уголка губ стекла вязкая слюна. Кан начал надрывно кашлять, сжимая горло одной рукой, пока второй натягивал волосы. Он паниковал. Поддавался дурным мыслям и страшился простую деву, лик и голос которой преследовал его достаточно давно.

Прохрипев, кам сплюнул небольшой шарик, откуда—то взявшийся в его рту. По лицу потекло что—то мокрое. Судорожно растирая щеку, он думал о том, что юрта протекла и начался дождь, пока попросту не понял – это чьи—то горькие слезы. Где—то вдали слышались голоса, образы то вспыхивали, то испарялись, то и дело стараясь дотронуться до разгоряченного тела. Кам поднялся. Совершенно не замечая непривычную наготу тела, он рьяно направился к выходу, быстро оттягивая входную ткань. Солнце слепило, голоса усиливались, но Кан точно знал, куда надо идти. Заметив тропу, что вела в густой лес, кам дернулся что есть сил и побежал, тяжело ударяя того, кто успел схватит его руку. Хотелось спрятаться. Вытащить из головы образ девы, забыть столь тихий, но надрывный голос, покуда он не принадлежал его миру, – кам знал это. Ощущал всем нутром, когда дотрагивался до грудины, где быстро билось сердце и появлялась тяжесть.

Еловые ветви прикрывали его наготу, когда Кан, запнувшись о выпирающие корни, пал на прохладную землю, тяжело ударяясь о камни рукой. Не желая издавать и звука, кам с трудом прикусил губу, ощущая металлический привкус во рту. С каждым новым днем, когда он просыпался от тягостного сна, жизнь только усложнялась, приносила черные краски. Только благодать, дарованная джеп—суу позволяла вдыхать полной грудью – его деревня будет жива, справится с предстоящими морозами, сможет преодолеть всё, даже если волки посмеют напасть. Кам с трудом взял себя в руки, переворачиваясь и ложась на спину. Вытянув руки, Кан внимательно разглядывал их, старался понять: смог ли он удержать нарымчи или все же это злой рок, что обрекал каждого тюрка, если тот был связан с Тэнгри или Эрлик. Усмехнувшись, Кан постепенно успокаивал душу и тело, начинал осознавать произошедшее, пока не зацепился взглядом за высокие ветви. Дикий еловый запах кружил голову, хотелось войти в юрту, положить эти ветви близ костра и наслаждаться, теряясь в пространстве, потягивая брагу или горячий суп. Лик девы растворялся. Сливался с местной природой, но в тот же момент был чернее, чем самая тёмная ночь, которую Кан заставал без долгого сна.