Восемнадцать Безбожных лет

Да ко всему прочему ещё и Ночь Бури. Она не предвещала для него ничего хорошего. Восемнадцать Безбожных лет! И это ещё при жизни старого Бога его город заполонили бандиты и потаскухи! А дальше, когда некому будет отвечать на молитвы, что будет дальше? От этой мысли барон ещё больше нахмурился, вглядываясь в искристый огонь. У него в голове вдруг всплыла страшная, пугающая мысль, заставившая невольно вздрогнуть: «Это конец»

Он не сразу услышал осторожный голос слуги, в страхе остановившегося у двери. Все боялись барона, когда он был в таком настроении.

– Что? – злобно, не оборачиваясь, переспросил Горвей, досадливо кривя губы. Он не хотел никого сегодня видеть. Чертова Ночь Бури рождала в голове слишком много мыслей, и всё надо было обдумать.

– Там пришёл тюремщик, господин, – промямлил слуга.

– Зачем ещё?

– Говорит, что ему непременно нужно что-то вам сообщить. Что это очень важно.

– Почему ты не прогнал его? – барон холодно посмотрел на слугу. Тот весь озяб под этим взглядом.

– Я прогнал, но он упёрся, встал, как вкопанный, всё бормотал про проклятую ночь, проклятую бабу и вообще всё проклинал. Господин, всё, что случается в такую ночь, – он затих, голос его вдруг сломался, – всё в такую ночь может оказаться важным…

Барон устало откинулся в кресле и бросил с досадой через плечо:

– Ладно, зови его сюда.

Слуга вылетел вон. Горвей же продолжил сидеть у очага, в красках представляя, как четвертовал бы и тюремщика с его неотложным делом, и бестолкового слугу, и всех двадцать девять баронов, с их насмешками в его адрес! Будь только его воля!..

– Мой господин, – донёсся немного взволнованный, грубый голос. Горвей обернулся, взглянув на уродливого человека, сгрудившегося у двери. Весь он был будто перекошен набок, неуклюж и грязен. Барона передёрнуло от отвращения.

– Зачем ты явился? Кто позволил тебе оставить пост?

– Я, господин, ну… Знаете, – его нескладная, запинающаяся речь выводила барона из себя. Изо всех сил он сдерживал нарастающий гнев. Ему сейчас хотелось думать о своём, а не выслушивать лепет этого никчёмного, грязного оборванца!

– Там у нас такое дело, господин. Одна из этих, как их там, куртизанок, она, хозяин, вроде как разрешилась.

– Что? – Горвей уже потихоньку начинал возвращаться к своим размышлениям, перестав слушать невнятный говор.

– Ну это, как бишь его там, родила дитё, – неловко переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на богатое убранство зала, ответил тюремщик. Ему, уже привыкшему к своим холодным, сырым темницам, было тут неуютно и жутковато, как уличному псу в доме. Барон же, злясь, что его отвлекают по всяким пустякам, выпалил:

– И что теперь? Утопите. И не смей больше беспокоить меня.

Тюремщик испуганно закивал, боясь гнева своего господина и начал быстро и задыхаясь бормотать:

– И правильно это, хозяин! Очень правильно! Другие заключённые волнуются из-за криков этого ублюдка. Да и он, похоже, больной какой-то…

– Кто? – не понимая, почему этот невыносимый человек ещё здесь, зачем-то переспросил Горвей.

– Ребёнок. У него во всю спину какое-то огромное, родимое пятно. Уродливое, как шрам. Бог знает, что это может быть за зараза! Мать пыталась спрятать его, но я то успел заметить. Точно больной! Правильно, лучше уж утопить…

Но барон не стал слушать дальше его бормотание и грубый лепет. Он даже не понял, что его ум споткнулся на словах тюремщика. В его голове, словно вспышка, вдруг возникла смутная догадка. И он вдруг вцепился в эту догадку, словно коршун в добычу.

«Бог знает что».

Да быть этого не может. И эта мысль, как что-то мимолётное, как ветерок, начало нарастать в сознании. Горвей даже не следил за этой мыслью, и она кружилась в мозгу барона, завихряясь и танцуя, увлекая все остальные мысли куда-то глубоко в подсознание, где зрела идея.

Быть того не может! Сегодня ночью умер старый Бог, барон это точно знал, ведь в его город уже несколько дней назад прибыли монахи, которые собрали всех беременных женщин в Божий храм, в надежде, что сумеют узреть рождение нового Бога. Не может же быть, чтобы божественное дитя родилось у…

– Паж! – вдруг неистово взвыл Горвей, очнувшись и осознав, что тюремщик уже удалился исполнять вынесенный приговор. На несколько секунд им овладело отчаяние и ужас, вдруг его догадка верна и теперь…

Слуга, испуганный внезапным криком господина, влетел в зал.

– Давно ушёл тюремщик?! – барон вне себя даже схватил бедного человека за одежду, встряхнув изо всех сил.

– Н-нет… Он вышел только минуту назад!

– Верни его, немедленно! И вели позвать Арахта, он мне нужен, – и, облегчённо вздохнув, Горвей отпустил бедного слугу, который, не чувствуя под собой ног, помчался догонять тюремщика. Барон стал нетерпеливо мерить шагами зал. В голове молотом стучало: «Вдруг это он? Возможно ли такое?»

Конечно возможно. Всем было известно, что новый Бог может родиться у любой женщины, но поверить в то, что Бог мог родиться к темнице? Горвей не верил в совпадения или судьбу, он никогда и не надеялся, что удача может свалиться вот так, ни за что. Он не верил. До этого дня.

Напуганный ещё более прежнего, тюремщик вернулся. Барон, сверкая глазами, решительным шагом придвинулся к нему.

– Ты сказал, что у ребёнка на спине отметина?

– Да, хозяин. Во всю спину…

– Ты хорошо её разглядел?

– Нет, господин, но она, вроде как, похожа на рисунок.

– Какой?! – Горвей так вперился в несчастного глазами, что тот весь просел и попятился.

– Я не рассмотрел, клянусь, хозяин! Проклятая девка сразу укутала ублюдка в тряпьё, даже не подпустила меня ближе! Она словно свихнулась!

Взор барона поплыл куда-то мимо неприятного, коричневатого лица тюремщика, заскользил по высоким сводам, устремившись на пламя в очаге. На его губах вдруг мелькнула улыбка.

– Принеси его сюда, – бросил он через плечо, подходя к огню.

Перекошенный человек замялся.

– Но вдруг он заразный, господин? И эта чёртова ведьма мне глаза выцарапает…

– Так прибей её хорошенько! И чтобы ребёнок был у меня здесь, немедленно! – рявкнул Горвей с таким гневом, что тюремщик, вздрогнув всем телом, мгновенно исчез с глаз долой.

Барон стоял, вперившись глазами в кованую каминную решётку, когда лёгкий шорох заставил его обернуться. Как ворох сухих листьев, внеся с собой запах старости и пепла, в зал вошёл старый колдун Арахт. Его косматая, выбеленная временем голова была чуть наклонена вперёд и в сторону, отчего он постоянно глядел снизу вверх, заискивающе, даже дерзко. Светлые глаза были глубоко спрятаны в провалах глазниц, укрыты длинными, свисающими по бокам бровями. Длинную бороду он обычно, чтобы не мешала, убирал в карман мантии, которая волочилась за ним по полу, шурша. Шорох – это единственный звук, который слышался при приближении странного, пугающего слуг старика.

Магов всегда недолюбливали. Если Божьих монахов почитали, как хранителей знаний о Боге и его защитников, то колдуны были лишь теми, кому были открыты тайные, невидимые людям потоки силы, из которых они, не скупясь, черпали энергию, чтобы превращать камень в золото, воду в вино, исцелять или наводить порчу. Поэтому, иметь в замке собственного мага, уже много веков было сомнительной и даже опасной привилегией, но барону Горвею было всё равно. Старый маг для него был исключительным кладезем знаний, которыми он без зазрения совести пользовался. И если другие бароны обходили колдунов и ведьм стороной, то Горвей, пользуясь их услугами, частенько оказывался в почёте и у короля, и у прочих вельмож, просто следуя иногда наставлениям Арахта. Старик служил ещё у отца Горвея, так что барон привык к нему с детства, уже в юности перестав бояться странного, уже тогда казавшегося ветхим человека, шагов которого никогда не было слышно, лишь шуршание. Арахт жил в замке, занимался своими опытами, книгами, летописями. Он читал судьбу по звёздам и лечил болезни, хотя многие слуги барона и отказывались от его услуг, уверяя, что скорее умрут, чем подпустят к себе «старого ворона». Барон был по-своему привязан к этому человеку, хоть это было практически невозможно понять, потому что Горвей почти никогда не менялся в лице или голосе. Разве что иногда из сурового его выражение становилось преисполненным гнева.

– Ты звал меня, барон? – этот шуршащий старик был единственным из слуг Горвея, который смел называть его на «ты».

Барон отодвинулся от очага и начал медленно бродить туда-сюда по залу, словно измеряя его длину. Арахт терпеливо следил за ним глазами.

– Что говорят тебе звёзды, колдун? – произнёс Горвей немного взволнованно.

– Что грядут большие перемены, хозяин.