Власть лабиринта

– Если русские хотят сражаться, – негромко заговорил император, ни к кому конкретно не обращаясь, уверенный, что каждое его слово будет услышано, – для нас это большое счастье. Мы накануне больших событий, господа. Посмотрим, как они поведут себя на рассвете. Почему они так долго избегают сражения? Судя по арьергардным боям, русские умеют драться. Им не откажешь в стойкости и отваге…

– Бездарное командование? – предположил Мюрат. – Вы говорили, сир, что, кроме Багратиона, у русских нет полководцев, остальные – придворные интриганы и тщеславные глупцы.

Наполеон с монументально-гордым лицом промолчал, лишь искоса взглянул на своего маршала.

К рассвету французский лагерь был полностью обустроен. Четыре большие колонны гвардейской пехоты выстроились в каре, загораживая центр, где раскинулись три палатки – для императора и для свиты. У палаток – караул в двадцать гренадёров, офицер и барабанщик. На соседнем поле раздавали провизию – мясо и хлеб, на кострах готовился завтрак. Генералы и адъютанты сновали между полками и палаткой императора, выслушивая распоряжения и готовясь к решительному делу.

Наполеон в окружении свиты вышел на возвышение с зрительной трубой. Положив её на плечо гренадёра, припавшего на одно колено, он вглядывался в русский лагерь, пытаясь разобраться, что же там происходит. Не похоже было, чтобы русские готовились к сражению. Костры горели, движение в лагере не прекращалось, но смысл его никак не улавливался.

– Завтра! Барклай собирается атаковать завтра! – объявил император и оглянулся на замерших рядом генералов. – Что ж! Отсрочка для нас даже выгодна. Ещё не все наши войска, вышедшие из Бешенковичей, влились в армию. А если и завтра он не проявит решительных действий, мы сами атакуем. Нас ждёт новый Аустерлиц, который превзойдёт Аустерлиц австрийский!

Весь день накануне сражения французы готовились к схватке. С разных сторон то и дело слышалась перестрелка отдельных частей русских и французов, то частая и азартная, то вялая и ленивая. Маршалу Мюрату не сиделось на месте, с небольшим отрядом он ввязывался в мелкие стычки, пока не был отброшен русской кавалерией. Наполеон велел ему прекратить бессмысленные петушиные наскоки: «Завтра они будут наши!» – и заняться изучением боевых позиций генерального сражения, назначенного на пять утра. В каждом полку зачитывали воззвание императора: «Солдаты! Настал, наконец, желанный день! Завтра дадим сражение, которого мы давно дожидались. Надобно покончить поход одним громовым ударом! Вспомните, солдаты, ваши победы при Аустерлице и Фридланде – завтра неприятель узнает, что мы не выродились!». Солдаты слушали с восторгом. Никто не сомневался в победе своего императора. Затянувшиеся марши в погоне за противником, бескормица, много непонятного в этой войне и в этой стране уже начали надоедать. Может быть, завтрашний бой положит конец их мытарствам? На ужин раздали водку. Последние хлопоты и приготовления – и армия погрузилась в сон. Ночь не обещала сюрпризов: в русском лагере, как и накануне, горели огни. Мюрат отправился к аванпостам своей кавалерии, а Наполеон – в палатку.

Утром, ещё в потёмках, одевались в парадную форму, путаясь, не попадая в рукава и ворча под нос ругательства. Слышен был барабанный сигнал – смена императорского караула. К само?й палатке стрелой летел неаполитанский король, объезжавший с рассветом свои аванпосты. Соскочив с коня и оттолкнув караульного солдата, он скрылся под пологом. Сменившийся гренадёр шёл с вытянутым лицом и выпученными глазами, пока его не остановил товарищ:

– Что стряслось?

– Поди, сам послушай.

На правах Старой гвардии, пользующейся особым доверием императора, они вдвоём подошли довольно близко к палатке Наполеона, так что услышали разговор, тем более что его вели на повышенных тонах.

– … ночью. Тихо, лесными дорогами. Русский лагерь пуст, – в голосе Мюрата слышалось потрясение и ожидание бури разгневанного Наполеона.

– Вам было поручено перейти с кавалерией Двину в тыл русским. Не допустить уйти. Почему вы здесь?

– Перейти Двину не представляется возможным, ваше величество. После прошедших ливней вода сильно поднялась. А кроме того, мне нечем накормить лошадей, фуража раздобыть не удалось.

«Генерал Понятовский», – догадались гренадёры.

– По вашей милости исчезла русская армия! – грохотал взбешённый император. – Фуража не раздобыли! В Египте мне случалось делать походы без фуража!

Ярость Наполеона при известии об отступлении 1-ой армии Барклая де Толли была подобна обрушившемуся урагану. Площадные ругательства из лексикона пьяных солдат взрывали воздух, как боевые снаряды при артобстреле. Однако Понятовский не оробел и отвечал смело, хоть и не так громко, как кричал Наполеон:

– Чем вы, ваше величество, кормили там своих лошадей, я не знаю. Только мои лошади не могут обойтись без сена, особенно когда совсем нет подножного корма, который иногда спасает кавалерию. Без фуража я рисковал очутиться в том же положении, в каком очутились вы под Сен-жен-Дакром, где за недостатком лошадей не могли подвезти артиллерию и вы принуждены были снять осаду крепости.

Дерзость Понятовского встретила отпор других генералов, находящихся в палатке, поднялся такой шум, что ничего понять стало невозможно. Лишь один раз прорезался сквозь разноголосый гвалт выкрик проштрафившегося генерала:

– Нет, ваше величество, в этом крае, который мне известен лучше, чем вам, это невозможно, решительно невозможно…

Часовые стали под ружьё – сейчас император выйдет из палатки, больше здесь задерживаться гренадёрам нельзя.

Глава 11

Молево болото

Нагнув голову под низкой притолокой, в горницу вошёл, откинув на плечи светлые волосы и весело сверкнув синими глазами, высокий парень в стёганом полосатом халате с колчаном за спиной.

– А-а! Старый знакомый! – обрадовался Матвей Иванович. – Что ж пропал тогда? Я искал тебя под Миром. Даже имени не успел спросить.

Он узнал его сразу, хотя короткое знакомство состоялось в толчее и суматохе. К тому же теперь и лицо его утратило жёсткость и сосредоточенную решимость, свойственную людям волевым, не раскисающим в моменты внезапной опасности. Не всякий угадал бы в этом тихом, улыбчивом хлопце того стремительного и рискованного рубаку, который поразил даже атамана, видавшего виды. Может, именно потому и запомнил. А ведь, пожалуй, тогда, не подоспей он вовремя, всё могло повернуться иначе…

– Баюр. Вольный воин, – представился он, почувствовав неловкость от горячего радушия генерала.

– О как! С чем пожаловал на этот раз? – смотреть на хлопца, так неожиданно выручившего его под Миром, было приятно. Открытое обаятельное лицо, чуток смущения, но оно его даже красит.

– С башкирами.

Атаман Платов подошёл к окну. Казаки Всевеликого войска Донского обступили живописных степных воинов-кочевников в национальных халатах, войлочных шапках с загнутыми вверх краями, с пиками, луками, колчанами, которые с неменьшим любопытством посматривали на горделивых, видавших большие сражения военных, одетых в нарядные мундиры. Невысокие степные лошадки, выносливые и вёрткие, тянулись мордами к траве, и многие башкиры, соскочив на землю, пустили их к зеленеющей обочине.

– Откуда такие красавцы?

– Под Могилевом встретил старого знакомца Сахиба. Вон, видишь, Матвей Иваныч, рядом с адъютантом твоим Жилиным стоит? – Баюр успел справиться с неловкостью и теперь, возвышаясь над плечом атамана, тоже смотрел в окно. – Поговорили. Он сказал: от Волги идёт отряд доброхотов, его единоверцев. Я объяснил короткий путь, обещал встретить.

– И много их? – Платов пощипывал ус, прикидывая, можно ли извлечь военную выгоду от подобного пополнения. И вообще… имеет ли это племя понятие об армейской дисциплине, приказе командира? Или они годны только для грабительских стихийных налётов? Экие живописные бестии! Что делать-то с ними?

– Двести всадников.

– Ого! Орда!

– Эта орда уже приняла крещение от французов, – начал развеивать сомнения атамана Баюр, не иначе как догадавшись о них. Про себя он тоже их так называл. – Я рассчитывал вас встретить на Пореченской дороге, не знал, что вы в Зарубенке. Идём, значит, вдоль опушки. Смотрим: французы. Гусарский полк. Идут рысью. Вокруг ни души. Только шикнуть успел: «Прячьтесь!», башкиры мои вмиг растворились в лесу. Я глазом моргнуть не успел. А когда кавалеристы поравнялись с нами, вдруг ка-ак выскочат! Без строю, без порядку, с гиканьем, криками, свистом – и полетели тучи стрел. По правде сказать, бой затевать я не собирался, думал: силы неравны – куда им. И их налёта не ожидал. Гусары – тоже. Поначалу остолбенели, потом начали ржать: куда этим лешим пенькам до них, красивых! Но недолго. Башкиры с сорока шагов насмерть разят из лука, а с дюжины саженей – пронзают насквозь даже лошадь. Во время сражения они передвигают колчан со спины на грудь – вот так, – Баюр продемонстрировал приём степных кочевников, да так ловко, что заставил атамана азартно прищёлкнуть языком, – две стрелы держат в зубах, две кладут на лук, мгновенно выпускают их и, пригнувшись, летят на противника, разят пикою. Когда со всех сторон стали валиться гусары с лошадей, французы опомнились, схватились за ружья, да поздно: налётчики уже скрылись. Лошадки у башкир низкорослые, но быстрые и маневренные, для них преград не существует, а ко всему – стрелять по ним неудобно: линию прицела определить трудно. Ну, тут уж не до смеха. Завопили разом: «Скифы!», «Дикая, варварская страна!»…

Довольно расплывшееся лицо атамана вдруг вытянулось, и он недоверчиво спросил:

– По-русски?

– Да нет. На своём картавом.

– И ты понял?

– Ну, – смутился рассказчик. Увлёкся, что поделаешь. – Разумею маленько.

– Да ты, брат, самородок!

Баюр, не желая углубляться в щекотливую тему, поскорее продолжил:

– Гусары стали подбирать раненых, разглядывать стрелы. Нашлись и насмешники, обозвали наших степняков «северными амурами», а дальше – сплошная брань… ну… вроде русского мата, только не такого ядрёного.

– «Нежная» нация! – захохотал атаман и продемонстрировал ядрёный вариант.

– Однако башкиры выровнять колонну им не дали. Снова налетели тучей. Теперь французы уже палили во все стороны, но без большого успеха: такая сверхманёвренность им в диковинку – дикие всадники появляются мгновенно в самых неожиданных местах и так же мгновенно исчезают – поэтому стреляли больше наугад. Пятнадцать раз повторяли атаку и такое произвели расстройство в их рядах, что, развернувшись, они галопом пустились удирать, а башкиры, улюлюкая и осыпая их стрелами, преследовали восемь вёрст, пока я не велел им остановиться… Ну так что? Принимаешь пополнение, господин атаман?

– Придётся, – Платов снова смотрел в окно. Казаки уже примеривались к лукам, башкиры поправляли, объясняя больше жестами, слабо владея русским языком. – Жилин!

В дверях возник резвый поручик. Платов кивнул в сторону окна:

– Как тебе, брат, глянулось пополнение?

– Забавный народец, господин атаман, – глаза адъютанта перебегали с генерала на его гостя, – только что с ним делать?