И нас качают те же волны

– Петя только приехать успел, походил пару дней к Наталье на занятия, а тут Кольку с аппендицитом скорая увезла, Петька за хозяина в доме остался. Да долго хозяйничать ему не пришлось, на другой день ранним утром за ним из Ватажного приехали – дед скоропостижно помер.

Разбуженный чуть свет и оглушенный известием (деда он очень любил) и причитаниями приехавшей за ним на совхозной машине старшей сестры, парень только в дороге вышел из прострации и вспомнил, что с ним произошло вчерашним вечером. А произошло ужасное.

Дядя Коля, увозимый в больницу, уже лежа на носилках и перекосившись от боли, все же не забыл дать указания оставляемому на хозяйстве внуку-племяннику: поливать огород, подкормить клубнику, присматривать за соседским домом и укрепить покосившуюся поленницу дров, дабы не рухнула. Артюховцы уже познали блага цивилизации и жили с газом, но баньки еще топили дровами.

Дисциплинированный Петя, выполнив первые два пункта, постоял перед внушительной поленницей и тихо выматерился: однако, дядя Коля своего не упустит, не мытьем так катаньем. Плату за бесплатное репетиторство решил взять бесплатной рабсилой – перекладывать поленницу придется не один день. В поисках оптимального варианта решения проблемы парень прилег в гамак, подвешенный на старой шелковице, и вздремнул на пару часиков.

Вариант явился ему во сне, и был прост, как все гениальное. Петя пошел в дом, порылся в ящиках имевшихся в доме столов и надыбал внушительный рулон строительного скотча. Рулона должно было хватить, если даже обвязать проклятую поленницу в несколько слоев. Никто же не уточнял, как именно нужно было ее укрепить! Вышел Петя со скотчем, ножницами и полуторалитровой бутылкой минералки, добытой в холодильнике, во двор, но обратил внимание на то, что уже заметно повечерело: поиски варианта решения и скотча заняли много времени, и пора было побеспокоиться об ужине, чем он и занялся.

Летом в Поволжье темнеет поздно, и даже в десятом часу настоящей темноты еще нет, так, мутная серость. Мошка исчезла, но начали лютовать комары, и Петя решил уже идти в дом, как вдруг услышал странный звук. Ночь в маленьких городках еще полна запахами и звуками, будоражащими память и задевающими тончайшие струны сердца: стрекотанием сверчков, пением лягушек, отдаленным лаем собак, душераздирающими воплями дерущихся котов и приглушенной расстоянием музыкой с дискотеки в городском парке. Но, поскольку деревенскому Пете эти звуки были не просто знакомы, а привычны, а может, по младости лет, когда ум и душа еще не обременены воспоминаниями, струн его сердца они не задевали. Он как-то даже и не слышал музыкального фона чудесной июньской ночи.

А вот скрежещущий звук, доносившийся со двора пустующего соседского дома, он услышал очень хорошо. Видимо, дядька не зря давал указание присматривать за домом, знать бы еще, что он имел в виду. Петя был пареньком не робкого десятка, довольно крупным, имел силенку, но все же ему стало не по себе. Но, как говорится, назвался груздем, так иди, исполняй возложенные на тебя сторожевые обязанности!

Калитка не скрипнула, у рачительного хозяина дяди Коли во всем был порядок. Петя, обутый в сланцы, ступал бесшумно, в руке крепко сжимал первое попавшееся под руку орудие защиты – бутылку с минералкой. Подкрался к крыльцу, откуда доносился звук, и в сгущавшейся темноте увидел полусогнутую над входной дверью фигуру, издававшую странный звук. «Да это он замок пилит!» – дошло до Петьки.

То ли от плескавшегося где-то внизу живота страха, то ли от того, что присущее Пете чувство юмора не изменило ему даже в такой пиковой ситуации, но неожиданно для себя самого он вопросил, как в знаменитом фильме про пионеров: «А че это вы тут делаете?». Фигура резко выпрямилась и, качнувшись в сторону Пети, взмахнула рукой.

У парня не было времени разглядывать, что там в этой руке. Он в ответ взмахнул своей и опустил полтора литра «Новогорской» куда придется. Пришлось аккурат на голову, как выяснилось позже. Фигура, всхлипнув, подломилась и опустилась на крыльцо, при этом звякнуло железо. «Нож!» – пронеслась мысль.

Петя нагнулся и поднял упавший предмет – это был незажженный фонарик, а, зажженный, осветил парня в черных джинсах и черной спортивной куртке (поди, сопрел от жары). Тать был примерно того же возраста, что и он сам, может, постарше, высокий, худощавый. Прошедший телевизионный детективный ликбез Петя нащупал на шее злоумышленника пульс, сильный и ровный. «Ништяк, жить будет!»

Если бы не пережитый стресс, Петр, наверно, вызвал бы милицию или хотя бы сбегал за соседями. Но он был здесь чужаком и, естественно, робел. Да и не знал, к кому бежать. Короче, он растерялся, а может, и разозлился: если бы он не огрел первым ночного незваного гостя, лежать бы сейчас на крылечке ему самому, и еще неизвестно, чем бы все для него закончилось: что-то же звякнуло. Да и, видимо, где-то на задворках сознания начинало пробуждаться любопытство: а чего это парню понадобилось в чужом нежилом доме, чего он сюда приперся ночью и замок пилил? Во всяком случае, Петя сделал то, что сделал: сбегал за скотчем и аккуратненько зафиксировал пришельца. Пока он его ворочал, тот начал приходить в сознание, застонал и даже попытался сопротивляться, но был уже наполовину спеленат. Петя начал сверху, а когда парень попытался его лягнуть, легонько стукнул его еще раз.

– Не суетись! – сказал.

Парень затих, но был в сознании, а также в ярости, потому как начал изъясняться, хоть и вполголоса, ядреным матом.

– Ну-ну, – подбодрил Петя незнакомца, – что еще умеешь? Послушаю городских людей, авось в жизни пригодится. Только не сильно ори, а то прибежит кто-нибудь ненароком. Тебе оно надо?

Он посветил фонариком на замок – дужка была распилена, пилка валялась рядом, а ножа нигде не было видно. Вынул замок из петель, открыл дверь и затащил гостя в дом, потом зажег в дальней комнате свет и перетащил его туда, поставил рядом с парнем стул, уселся, вытер лоб и сообщил:

– Вспотел, однако! Тебя неплохо кормят! А сразу так и не скажешь! Ну, рассказывай, как дошел до жизни такой.

Парень рассказывать не хотел, а снова выдал длинную нецензурную тираду.

Петя слушал с неослабевающим интересом, но ничего нового для себя не почерпнул. Потом и вовсе заскучал, так как через недолгое время его пленник начал повторяться. Судя по всему, матерный словарный запас его был не слишком велик и приобретен на каком-то жизненном этапе, а не впитан с молоком матери, как у Пети.

– Поди, из хорошей семьи? – сделал еще одну попытку Петр.

Диалог, однако, не завязывался, парень выдохся, замолчал и закрыл глаза.

– Я ведь и милицию могу вызвать, – сообщил Петя, уже впадая в растерянность.

– Не надо милицию! – ожил ночной тать.

Больше часа бился над ним Петя, все без толку: парень молчал как партизан. Страх его отступил, и он то поглядывал на своего поработителя со скукой, то отворачивался и закрывал глаза.

«Может, он уверен, что помощь придет? Уж очень нагло ведет себя», – подумал Петя и окончательно забеспокоился – дальше-то что?

– Короче, так, – обратился он к своему молчаливому собеседнику. – Притомился я тут с тобой. Пойду, посплю, а ты подумай. Если чего надумаешь – утром расскажешь, если нет – вызываем полицию. А чтоб ты не вздумал орать, приму меры.

Петька вышел в комнату, служившую дяде Сереге кухней, нашел тряпку, скатал ее валиком и всунул в рот пришельцу, с некоторым усилием, поскольку тот выталкивал ее языком.

– Оревуар! – попрощался по-французски, поскольку ни английского, ни какого другого иностранного языка не знал, у них в школе, по странной закономерности, задерживались только учителя французского. Замок вставил в петли и сомкнул дужки.

Уснуть он, конечно, долго не мог, перенервничал все же сильно. Забылся уже часу в шестом, и тут в калитку начала звонить и молотить Ольга, сестра, с печальной вестью.

Следующие три дня прошли для Пети как в чаду. Мысль о том, что происходит в пустом соседском доме в Артюховске, не покидала его ни на секунду, но он не мог ничего изменить и только успокаивал себя тем, что ничего страшного случиться не может: плененный им парень был вполне здоров, когда Петя его покидал. А без воды человек может прожить пять дней. Кажется… По этой причине и похороны деда он перенес легче, чем если бы это случилось при других обстоятельствах.

На следующий же после похорон день первым утренним автобусом парень рванул в Артюховск. Родня была поражена черствостью любимого внука Федотыча, хоть и согласилась с убедительностью его доводов: дядя Коля в больнице, дом пустой, без собаки, а рядом вообще два нежилых дома. Дядька же на него надеется! К тому же, тетя Наташа собирается уезжать в отпуск, надо спешить заниматься. Тут он приврал: Наташа никуда уезжать не собиралась.

Едва заскочив во двор и швырнув сумку с вещами и другую – с сельскими продовольственными презентами для тети Наташи, Петя помчался в соседний двор. Увидев на двери новенький замок и свежую бумажную полоску, понял, что случилось худшее, и тут услышал женские голоса за соседним забором. Он едва-едва успел нырнуть за разросшиеся кусты сирени, как увидел пролезающих в лаз теток, затаился и хотел слинять по-тихому, но появившийся невесть откуда пес его планы нарушил.

Все это Петя рассказал следователю, а потом и приехавшим вчера родителям, которым сначала разрешили встречу с сыном в комнате для допросов, а сегодня, учитывая все обстоятельства, отдали под подписку о невыезде из Артюховска до выяснения всех обстоятельств.

– А что же мирюгинский сын? – вопросили подруги.

– Кто ж нам скажет, – вздохнула Катерина Ивановна. – Ну, хоть, по крайней мере, Мирюгины от всех претензий к Петьке отказались, Видно, хотят по тихому на тормозах все спустить. А могли и жизнь парню сломать за своего отпрыска. Чего их говнюк полез в терем? Вот где криминал! Как ни крути – замок он распилил! Грех говорить, но вовремя Федотыч помер: случись что с Петькой – не пережил бы! Единственный внук, кругом одни девки-внучки. А он беду чуял!

– Какую беду?

– Не знаю, какую, но чуял.

Давно душе Катерины Ивановны не было так комфортно, давно никто не внимал ей с таким искренним и жадным интересом, не говорил столько приятных слов, и она, махнув на все рукой, решила расколоться. В конце концов, чужой секрет, которым она собиралась поделиться с новыми подругами, был секретом умерших людей, и никому навредить ее несдержанность уже не могла.

В последний свой приезд в Артюховск Василий Федотович рассказал сестре о своей тайне, что мучила его последнее время и не давала спокойно жить. Ей, в тогдашнем ее состоянии, и не надо было бы этого рассказывать, Татьяна только-только начала оправляться от инсульта, но уж, видно, терпеть Федотычу дальше было невмоготу, как брадобрею в сказке про царя Траяна. Был бы Федотыч истинно верующим, он пошел бы в церковь да исповедался. Хотя ярым атеистом он тоже не был, с Богом у него были довольно сложные взаимоотношения, как у многих людей его поколения. Он признавал, что Бог существует, случались в его жизни моменты, когда с искренней мольбой он взывал «Боже, помоги!» или «пронеси, Господи!», но в церковь не ходил, попов терпеть не мог. При этом церковные праздники, как и все, отмечал широко и с размахом, а в первый день путины щедро обрызгивал моторку свяченой водичкой, тихонько бормоча короткую самодельную молитву.

Рассказать близким о своей находке он почему-то тоже не хотел, даже жене. Боялся неизбежных слухов, если жена проболтается? А в том, что она поделится с двумя-тремя подругами, он ни на миг не сомневался. Людского осуждения? Кто бы его осудил! Все землю топчут, всяк свой интерес блюдет.

Одним словом, рассказал Василий сестре про свою майскую находку – свой «улов».

– Не поверишь – до сих пор в глазах стоит! А я его – веслом, вниз по матушке – по Волге. А где-то тот гад, что его упокоил, безнаказанно землю топчет! Последнее время сниться он мне начал часто. К концу, что ли?

У Татьяны с речью уже получше стало, ее можно было понимать. Где бульканьем, где жестом, где слогом она сумела успокоить брата: никому ничего плохого он в своей жизни не делал, грехов на нем не так много, не то, что у других, на которых даже не подумаешь. И не такой уж страшный грех – не предать земле утопленника, учитывая все обстоятельства. Но в церковь все же велела сходить, свечку поставить за упокой безымянного убиенного. И подать просящим.

Пришедшей навестить подругу Кате тем же способом – полуречью, полужестами, полумычанием – поведала об исповеди Васи, о его переживаниях – как будто он страшнее греха за собой не знал! Все же в старости, в предчувствии конца на такие вещи по-другому смотришь.

– Все повторял: «За все сторицей платить приходится! Только бы не нашим детям!» Прямо как будто это и не Вася!

– Ну, а Татьяне-то каково было после его исповеди? В ее-то состоянии!

– Вот и я думаю, что этот его грех потяжелее будет! Не надо было ей этого рассказывать. С его ли приезда или уж так тому и быть – хуже ей стало, вскоре – повторный инсульт, и – привет.

– Странно, что и она об этом рассказать тебе решилась. Тем более, что говорить-то ей тяжело было.

– Я думаю, ей тоже невтерпеж в себе это носить было, в ее состоянии, хоть Ваське она душу облегчила. Тоже конец предчувствовала. Да и не видела она в том особого греха. Вот только как начинаю ее вспоминать, так до сих пор мне кажется, что она и еще что-то хотела мне рассказать, да так и не решилась. Все порывалась. Начнет-начнет – и замолчит. «Что, Таня?» – а она головой покачает и рукой махнет.

И тут прозвенел звонок.