Посланница вечности

Наверно, это потому, что редеют близкие ряды. Верней, ряды редеют близких, то есть сверстников.

И вот начинается обмен информацией: у кого что болит, и кто чем лечится, и про неблагодарных детей, и про бездушных чиновников и врачей-взяточников, и про общих знакомых, которые уже действительно ушли в лучший мир.

И возвращаешься домой уже ближе к обеду, переполненный эмоциями. В основном, положительными, но и легкая досада присутствует, поскольку все дневные планы летят к чертям. А потом – бац! – среди ночи просыпаешься, как от толчка, и лежишь, таращишься в потолок. Голова ясная, сна ни в одном глазу, и пережевываешь-перемалываешь дневные встречи. Мысли по поводу роятся, как бабочки, вокруг головы. Или как карты в компьютерном пасьянсе, когда удается собрать колоду.

И мысли-то умные, продуктивно-конструктивные, в дневной круговерти такие в голову не приходят. И планы какие-то нереальные, которые в ночной бессоннице кажутся такими осуществимыми! Но попробуй днем вспомнить, о чем ночью думала, половины не вспомнишь.

Вот и сегодня.

Зоя Васильевна Конева, немолодая женщина, давным-давно преодолевшая пенсионный рубеж, с работой распрощалась не так давно, в силу обстоятельств. Но, вопреки собственным опасениям, фактом этим не опечалилась и вкушала сладкие плоды заслуженной свободы: спала утром подольше, если ночь выпадала бессонная, ненавистную рутинную домашнюю работу делала не спеша, не откладывая на завтра то, что можно сделать послезавтра. Будучи безумным читателем, в промежутках между делами читала запоем. Пару-тройку раз в день она включала телевизор, капризничая и смакуя передачи, как истинный гурман.

Сегодня с утра, переделав до завтрака несколько неотложных утренних дел и приготовив немудрящий завтрак, она уселась перед телевизором, предвкушая два удовольствия одновременно. Первое: салатик из моркови, яблока и изюма, со сметаной, и большой бокал растворимого кофе с молоком и булочкой с маком – пища телесная. Второе – пища духовная: в этот день местный канал показывал ее любимую передачу «Путешествия по родному краю».

В родном краю она прожила жизнь, практически никуда не выезжая, но из передачи узнавала некоторые вещи, про которые до этого знала весьма приблизительно или не знала совсем. Сегодня проводили с телезрителями заочную экскурсию на знаменитое соляное озеро Тускел и расположенную вблизи него гору Басит-ола.

«…Когда-то, много лет тому назад, посетил берега Волги великий Далай-лама», – напустив в голос подобающей таинственности, вещала теле-гид, сухопарая дама под сорок, смуглая, как цыганка, и с крупной родинкой на щеке.

– Ну и голосок! – уже по привычке вслух подумала Зоя Васильевна, – «когда б еще и петь была ты мастерица… Иван Андреевич Крылов».

У каждого – свои недостатки. Невинной слабостью Зои Васильевны было цитирование людей великих. Она охотно делилась с другими чужой мудростью. Чужая мудрость очень часто выражала ее мироощущение, но была уже сформулирована. Собственные же ощущения бродили по организму неприкаянно, не оформленные словесно. Стоило ли мучиться, оттачивая формулировки, когда есть уже готовые?

«…И Волга, и приволжские степи понравились ему, – с энтузиазмом продолжила телегид, – но очень тосковал он по родным горам. И надумал исправить ошибку природы, поместить в степях хоть одну гору. Отправил Далай-лама на Урал двух своих монахов-богатырей с заданием: принести к берегам Волги камень величиной с гору.

Два брата-монаха отправились на Урал, взвалили себе на спины гору и много дней и ночей несли ее. И уже почти донесли, да встретилась им на пути юная прекрасная казашка. Младшего брата одолели греховные мысли, и Бог покарал его: выскользнула гора из его ослабевших рук, и не смог монах-батыр удержать ее. Старшему же брату не под силу было держать гору одному, и она обрушилась на братьев и раздавила их. Склоны горы окрасились кровью монахов, а земля не выдержала мощного удара, и трещины разошлись во все стороны, превратившись в степные балки и пещерные ходы.

Далай-лама горько оплакивал своих сподвижников, и слезы его заполнили котловину, расположенную невдалеке. Потом вода под палящим южным солнцем высохла, остался густой рассол – рапа. Потому и назвали люди образовавшееся из слез озеро Тускел, тус – соль по-казахски, а кел – озеро.

А упавшая гора, от которой при падении откололись куски, стала напоминать своими очертаниями голову собаки и получила название Басит-ола, бас – голова, ит – собака».

Полного, стопроцентного кайфа от передачи получить Зое Васильевне не удалось: за забором, у соседей слева, происходила баталия. Телевизор не мог заглушить звуков сражения, поскольку окна были открыты из-за жары круглые сутки – скорее по традиции, чем в слабой надежде на возникновение какого-никакого сквознячка. Палило немилосердно уже с утра.

– Поведешь на Волгу?!! – визгливо выкрикивал Данька, шестилетний внук соседки Любы.

В крике Данилы звучали жажда бури, сила гнева, пламя страсти и уверенность в победе, как у Буревестника пролетарского писателя Максима Горького. Люба мирно бубнила в ответ что-то успокоительно-неразличимое.

– Я не хочу после обеда! Я хочу сейчас! Я умру до «послеобеда»! – верещал Данька.

Люба все бубнила.

– Не хочу я твоего борща! Я купаться хочу! И мама с папой тоже не хотят! И ничего ты им не скажешь! Я сам им скажу, что ты меня обижаешь!

– … паршивец! – прорезался голос Любы. – Ты хочешь меня с ума свести?!

– Это ты меня сведешь! Я тут сопрею до послеобеда! Вот они придут с работы, а я тут уже сопрел и с ума сошел!

– Катись отсюда! Сказано тебе – после обеда!

Данька, судя по всему, укатился. Но недалеко.

Бух-бух-бух! – после минутной тишины донеслось с соседского двора. Зоя Васильевна не удержалась – выскочила на крылечко посмотреть, что за «бух» такое. Как раз реклама началась.

У Любы, как и у нее самой, в огороде стояла банька. У стены баньки, под навесом, была сложена аккуратненькая поленница дров, довольно высокая. Дома уже давно отапливались газом, а бани у многих – дровами, по старинке. На самом верху поленницы стоял Данька, возвышаясь над забором в полный рост (и как забрался?) и методично, не торопясь, швырял по полешку вниз.

– Ах ты стервец! – заголосила тоже выскочившая на «бух» из летней кухни Люба. – Что ж ты творишь! Отец полдня укладывал! Слезай немедленно!

– Поведешь на Волгу? – хладнокровно поинтересовался мерзавец, приостановив на время процесс разрушения поленницы.

– Шиш тебе, а не Волга! Теперь и вообще не поведу! И после обеда не поведу!

Два полешка последовали на землю одно за другим.

Люба взвыла, словно пронзенная острой зубной болью.

– Слезай, убоище!

– Поведешь?!

– Тем более не поведу!

Нашла коса на камень! Соседки недаром уверяли Любу, что внук – ее копия, как из глаза выпал. В их конкретном случае, видимо, содержание соответствовало форме. «Два ишака!», – резюмировала Зоя Васильевна и убежала в комнату, как раз реклама закончилась.

«Немало легенд, связанных с озером и горой, – продолжила телеэкскурсовод, – родилось уже во времена, к нам более близкие. Народная молва донесла до наших дней слух о том, что в дни Сталинградской битвы на станцию Тускел прибыл таинственный эшелон с ценными экспонатами из музеев осажденного города, в том числе украшениями из скифского золота. Отправить эшелон дальше в тыл не успели, и он бесследно исчез.

По другой версии, эшелон попал под бомбежку, не доехав до Тускела. Только так можно объяснить его таинственное исчезновение. По-другому спрятать целый железнодорожный состав в степи можно, разве что закопав в песок. Титаническая и очень долгая работа, которая не могла бы остаться незамеченной.

Хотя в архивах существование эшелона с музейными ценностями никак не подтверждено, до сих пор находится немало желающих отыскать эшелон-фантом. В степях, окружающих гору и озеро, можно иногда встретить «черных копателей», не теряющих надежды завладеть драгоценностями. Пока это никому не удалось.

Как говорят местные жители, Черный Хозяин, священный дух горы, который охраняет Басит-ола, не любит людей и прогоняет их из окрестностей воем и злобным бормотанием, сбивает с ног ветрами».

Тем временем «бух» в соседском дворе прекратилось.

Все же великое дело – эти рекламные паузы! И почему поначалу они так всех раздражали? Чем же там у Любы дело кончилось? Молодость истощила запас упрямства или мудрая старость решила уступить?

Поленница заметно уменьшилась в высоту, и Данька возвышался над забором уже вполовину роста. Люба по-прежнему периодически выскакивала из кухни, чтобы лишний раз убедиться, что планы внука не поменялись, и он намерен довести начатое до конца. Надеждам ее на благополучное (в ее понимании) разрешение ситуации (должен же ребенок когда-нибудь притомиться!) не суждено было сбыться. Данил все еще находился на высоте, с которой малорослая Люба не могла его стащить и покарать. Узрев бабулю, неутомимый Данька, устраивавший себе временные передышки на период ее отсутствия, показательно швырял очередное полешко и задавал традиционный вопрос.

– Поведешь?

– Слезай, поганец! – выкрикивала в ответ Люба, а иногда убегала молча.