Баден-Баден

3

Воробьев ушел, нехотя-нехотя оторвал Алину… скорее, оторвал себя от Алины – ириски такой вот, прилипшей к десне… нет, к сердцу, кажется! А, ничего, есть масса всего, один альбом раритетный краеведческий, например… с ним зайду в следующий раз.

И у нее ушёл, умотал в магазин за чем-то вкусненьким весь ее рабочий настрой… Возвращалась с шоколадным батончиком во рту (ох, прорва калорий!), размышляла. Ведь согрешила, точно согрешила сегодня: сосватала идейку о собственной книге… кому?! Но вдруг у Белянкина проза сносная? И заплатить должен как следует… А Воробьев… даже не спросила: он-то продолжает писать свой роман? Самый талантливый в городе автор! И не вспомнила про его книгу, кокетка чёртова! Болтала, глазками поводила, печенье не удержалась, съела за компанию две штучки – поняла давно, что очень нравится Воробьеву. Стреляному воробью, которому… да уж далеко за пятьдесят, наверно! Или поменьше?

Однако, вернувшись в офис, Алина четко, свирепо развернула себя мозгами и плечами в сторону компьютера: работы много, что еще за лирические размышлялки?! Три часа дня уже, а номер выходит послезавтра. Татьяна дома готовит материал по теннисному турниру, о фольклорном фестивале Полторацкий, режиссёр, должен написать, надо обоих поторопить… Ещё там кое-что проверить и перепроверить, раскидать по местам, оставшимся от чертовой рекламы…

В конце очень трудового дня Алина, мигая замученными глазами, глубоко дышит «по-научному», откинувшись в кресле. Под открытым настежь окном узкая улочка, забитая офисами и машинами, шуршала, гудела, выталкивала всех домой. Вот загорелись окна в старинном жилом доме через дорогу, и еще, на другом этаже… На узкий балкон с чугунной затейливой решеткой выскочила девица, стала эдак изящно махать кому-то… и хихикать, похоже. А, это её парень там внизу! Отсюда не видать… Ишь ты, какая принцесса на королевском балконе!

Алина валится животом и грудью на стол, елозя, вытягивает, выворачивает голову вправо. Шестеро! Шестеро парней стоят и дружненько машут принцессе! Резвушка фантазия, подружка алинина с детсада, тут же рисует картину аппетитную… Впрочем, невинную: принцесса, педагог английского, разбирала тему «Обед»… нет, лучше «Банкет» с учениками – официантами! Им нужна надбавка к зарплате за знание языка… Или они собрались кормить пассажиров обалденного заграничного лайнера… вот, недавно заходил в порт! Заскочить, что ли, сначала к родителям и умять тарелку борща?! Всегда в наличии, отец без него не может…

Ох, тётенька-редактор! Ты голодная. И немножко завидуешь беспечальной англичанке и её официантам, да? А Воробьев, говорят, последние годы хороводится с замужней певичкой камерного хора… Но живет у брата-колясочника, простого работяги, на лоджии и, может, попивает с ним на пару?! Хорошую родительскую квартиру в центре оставил жене с дочерью, те прекрасненько сдают ее, а сами шастают, наверно, по миру из отправной точки в Италии! Еще по сведениям, сын у него имеется в Питере, великовозрастный такой плод студенческого брака… Пожил интересный, даровитый мачо в свое удовольствие, что там говорить!

Алина усмехнулась, вставая из-за стола, бросая в сумку телефон, косметичку. Странно – худой, пожилой, всё равно Воробьев смотрится здорово. Где-то тут на полке подаренная им собственная книга, очень давняя, лучшая, говорил. Одна там повесть – класс, зерно в ней, если в двух словах…. да хватит и одного: дружба! Вот как в «Трёх товарищах» Ремарка. Парень-спортсмен приходит с чеченской войны контуженный, прямо-таки не в себе. Начинает вдруг рисовать мирные пейзажи и дарить близким, да вообще незнакомым людям! Потом идёт на поправку и решает, что эту его «мазню» надо уничтожить. И вот обходит народ, забирает свои подарки и сжигает, а у кого-то уже и нет их – выкинули. Один только друг-однополчанин, с которым пуд соли съели, не отдаёт ни в какую, дерётся даже с ним! Кричит: «Здорово ты все нарисовал!» И тогда уже герой всерьёз берется за живопись, становится настоящим, хорошим художником. Всё это очень сильно у Воробьёва написано! Там парочка страниц… нельзя на них долго останавливаться, слёзы подступают!

Вдруг остро захотелось позвонить Димке. «За жизнь», что ли, поговорить… он тоже хороший художник. И тоже человек, которому она нравится «с первого класса», всегда настаивает! Но встречаться стали в последнем, когда молния, морок, манна небесная первой большой любви настигли обоих. Потом надолго с муками разбежались, рассорились, разъехались на учебу по разным городам… потом помирились, поженились, потом… Нет-нет, никаких особых разговоров. С Димкой умнее помолчать… Хотя, бывает, обоим начинает казаться, что и не расставались никогда! В таких случаях они пару раз срывались вместе в горы, ещё куда-то… Но нет, пусть с ним супруга разговаривает, сыновья-близнецы чирикают! Не станет Алина ничего менять, как бы им ни хотелось… и вроде с годами хочется всё меньше. Хотя, безусловно, бывший муж, Полинкин отец, у неё на особом счету, неизменный такой тюльпан-султан в букетике симпатизирующих ей мужчин. Тем более, что сама когда-то подала на развод, дико влюбившись в одного там «гения»… Который в результате оказался так, голым королём, мягко говоря… А, что вспоминать, проехали.

Только Димка будто уловил каким-то хитрым локатором её настроение – не раз такое случалось! Сам позвонил, когда она уже садилась за руль своей малышки-мицубишки. Очень непонятным каким-то голосом поинтересовался, как там…. и после длинной паузы – «моя Алина с Полиной?» «Моя»?! Но, действительно, как там, где там дочь, так и торчит у подружки Маруськи? Сделали физику и дурака валяют… А у него что за тон пасмурный какой-то, все норм?? Ну и у неё всё прекрасно с дочкой, со старичками-родителями, чао! Ага, вот только растревожилась из-за другого старичка зачем-то, Воробьёва этого… Балда!

И, сама себе удивляясь, вдруг позвонила ему.

– О! ты! А я как раз тут подумал, что…

– Я не сказала вам, Олег Сергеевич, застеснялась, что ли… Но отец страшно рад будет, правда-правда, если вы к юбилею напишите что-то! Семьдесят как-никак! И не в «Курьер», у нас я хочу сама сделать в редакторской колонке дочерний такой оммаж, вы понимаете…

– Ну о чём речь? Неужели сомневалась? А я вот о чём думал… Тут Роман Федоренко, из администрации, спортивный функционер, объявился с информационным поводом! Получил какую-то медальку за канцелярские рекорды, надо думать, и приглашает в пятницу в «Магнолию»! Вполне себе ничего кафе на набережной. Так что решай, есть шанс поплясать даже раньше юбилея Юрия Ивановича!

– Я позвоню… если соберусь, конечно. Счастливо! И спасибо за папу!

Алина торопливо даёт отбой. Вот кто, интересно, сочиняет, вяжет эти… цепочки?? Эти внезапные звонки по наитию, неведомому повелительному импульсу? Димка, значит, настроен на неё, она на Воробьёва, он… неужели на свою филармоническую толстуху?!

4

Полинка дома. Хотя света нет нигде в их просторной сталинке, наследстве маминых родителей. И очень тихо. А, вон сидит в кресле, коленки к носу подтянула… Жмурит от вспыхнувшего света глазищи, морщит лицо. Самое прекрасное, какое только можно вообразить, будучи в романтическом настроении! Серьезно, без материнского фанатизма: эти папины синие очи, отливающие дорогим металлом светлые волосы… И папина незлобивость с опасным довеском в виде маминых «взбрыков»! Известно, красота – визитная карточка, которую провидение даёт своим любимцам, а вот взбрыки могут все испортить! Провидение рассердится, обернётся привидением, начнёт вредничать, кошмарить. И как уберечься от заскоков, взбрыков, импульсов, как там ещё, они ведь будто с неба падают! То же самое провидение веселится, подбрасывает, точно! Вот с чего это она сегодня позвонила Воробьёву? Когда еще отцовский юбилей, ждать и ждать…

Алина шумно, покаянно вздыхает, привалившись к двери:

– Полинка, спала, что ли? Все окей?

– Папа позвонил, долго разговаривали…

– «За жизнь», да? Об этом, конечно, и до утра можно!

Значит, случился всё-таки этот разговор… И Димке вдруг понадобился, как и ей? А, ну, понятно: жёнушка достает: у муженька «зарплата маловата»! Знакомая минорная классика семейной жизни, канон, хотя звучит, как развеселая частушка… Зарплатамаловата, зарплатамаловата… Но можно же людям поговорить хотя бы по душам с теми, к кому тянется сердце? О, как душещипательно! А к кому оно у вас, Алина Юрьевна, тянется? Вы уж определитесь, будьте так любезны!

– Пошли ужинать, расскажешь.

– Нет, я так, перекусила. И рассказывать ничего не буду. Ты же не хочешь, чтобы папа вернулся!

Медленно, молча, дочь скрещивает по-турецки ноги, скрещивает руки на тощенькой подростковой груди. Ставит такой жирный двойной крест на каких-либо словесах о любимом папочке. Смотрите, какие трагические эффекты! Еще объявит после школы, что подается в артистки, не дай Бог… Но артистические задатки и у Алины имеются, еще какие! Каким теплым, тихим, убедительным голосом заводит она речь! Как красиво смотрится на белом дверном фоне, замерев, сцепив руки на куда более выигрышном бюсте!

– Помнишь, этот мальчик Коля, твой партнёр в танцевальном кружке, что говорил? Как он хотел с тобой дружить? Даже заплакал один раз, по твоим словам… А он тебе не очень нравился, ниже ростом и всё такое. А какой-то другой девочке нравился, и ты всё к ней его отсылала. Помнишь? А вот Светлане Георгиевне папа не просто нравится, она его жена, у них маленькие дети, это надо принимать во внимание?

– Просто ты его больше не любишь, вот и всё.

Мягкий алинин голос обретает жёсткость деревяшки, деревянной двери, от которой она тут же отлепляется. Щёлкает выключателем:

– «Сурьёзно»?? Ещё что скажешь, мудрая бабушка Ванга? Вот и сиди в темноте. Жуй-пережёвывай, что там тебе отец наговорил. А я пойду поем по-человечески.

Набросившись в кухне на котлеты с гречкой, Алина попутно дает себе команду мыслить рационально. Во всём разобраться, раскидать по полкам, расставить по местам… Да нет, неужели всё так просто, что даже Полинка может выдать «вердикт»? Какое-то вселенское ослепление этой чёртовой любовью, умопомрачение! Мало кто откажется от яркого, наэлектризованного мира улыбок, слез, «страха и надежды», как определил любимый Толстой. Такой вот сказочный воздушный корабль на тебя обрушивается, подхватывает… но после ведь рухнет, рухнет неминуемо! И твое поднебесное парение, магическое преображение всего, всего вокруг и самой тебя – они пройдут. По крайней мере, у неё так было – и с Димкой, и с «гением», на которого все же не один год молодости ухлопан! С одним иностранным гражданином потом ещё… Но этот роман оказался покороче и в основном эпистолярный, слава Богу… Да, живое, пенящееся парное молоко скисает, вырождается в простоквашу… её лучше на ночь, для хорошего пищеварения.

«Для гормонального фона!» – подсказала бы разведённая подружка, ныне солидная чиновница Мария Владиславовна, которая принципиально никогда не ложится спать одна. И очень много теперь таких гармонисток! А вот Алине, поди ж ты, нужен рояль…

Ну хорошо, а эта Димкина верноподданная, эта папочкина дочка, – что, всё сидит в темноте, ярится на мать? Так, помою посуду и пойду за ушком почешу, слава Богу, она отходчивая.

Но Полинка сама заявляется на кухню. По-прежнему с ручками крестиком, с бровками, сведенными в одну широкую «сурьёзную» линию, с очередным вердиктом:

– Да ей просто в сорок лет детей надо было, вот и родила близнецов своих! А папа с ней даже не расписался!

– Это не имеет значения, особливо в двадцать первом веке. Архаично рассуждаешь, доча… Давай за стол, поешь как следует.

5

В пятницу Алина проснулась рано, с малюсеньким, но явственным страхом. Не неприятным, нет… будоражащим, обещающим… что? Так пойти ей в «Магнолию»? Пандемийные строгости пошли на спад, смешно бояться людских скоплений и лишних калорий! Или что, Воробьёва она боится? Еще смешнее…

Октябрьское теплейшее утро было чудесным, даже жалко Полинку, которой переться в гимназию в такую рань. Сама Алина вставала в девятом часу и позже, а вот сегодня… Страхи страхами, но дальним сговорчивым уголком сознания она давно уже шерстила, инспектировала свой гардероб: что за жуткие тряпки! Ну есть пара вещей, а остальное… Нечего надеть!!

Звонил вчера Воробьёв, напоминал. Она ответила, что предельно занята, ещё ничего не решила. У окна смахивающий на куст букет мелких разноцветных хризантем хорош, как в первый день, будет стоять невесть сколько. Терпко благоухает, лезет в глаза праздничной яркостью… На днях забежал с ним ненадолго, поздравил с Днем босса – есть такой, оказывается. Похохмил: начинаю, мол, пробивать идею празднования Дня подхалима! А ведь не оставила Алина цветы в офисе, домой притащила… Интересно, о чём, как, каким тоном он запоёт, соловей-воробей, когда они будут танцевать, когда пойдет её провожать?! Он ведь пойдет её провожать? А потом? Картинки, фразочки так и возникали, набегая друг на друга, мелькали в голове… Будоражили! Ничего не решив, Алина вздохнула, тряхнула пышной девчачьей чёлкой: сколько можно валяться, на работу пора. И пора уж, наверно, набрать Воробьёва:

– Да, надумала! Пойду, злокозненно схрумаю три кило калорий… если какой-то аврал не случится до вечера. А про медальку дадим чисто информационно, пусть Федоренко не воображает себе… Нет-нет, в «Магнолии» и встретимся!

Разумеется, там и встретимся, чтобы тоже не воображал ничего такого… «Дабы не уповал!» – как шутила бабушка, с энтузиазмом приветствуя её первые, еще школьные, победы.

Днём, обежав торговую галерею, Алина купила чудный свитерок, который так и просился к ее фасонистым бежевым брюкам. Или все-таки темно-зеленую брендовую юбку надеть? А кое-какие демисезонные шмотки давно пора отдать на радость, на растерзание пышке Тамарочке, малоимущей соседке. Что-то, пожалуй, оставить на будущее для Полинки… Как-то Алина подзабросила походы по магазинам, вообще никогда не фанатела от тряпок, от вещей – родительская закалка. Вернее, папина. Мамусик что, она до сих пор над ним трясётся, ко всем втайне ревнует, поэтому считает необходимым наряжаться. Всё поверить не может, что ей навсегда такая удача (папа) в тридцать с лишним лет привалила! Нет, наряжаться, конечно, надо бы… Вот уже за это спасибо Воробьёву – что подвигнул, так сказать.

Только за это?!

Мгновенно перед глазами замельтешили говорящие кадрики довольно длинной уже киноленты с Воробьёвым в главной роли. Вот он с невозмутимой физиономией развлекает её изящным, уморительным анекдотом, хайповой городской байкой… Иногда только беззащитно, как-то насмешливо-нежно поглядывает на нее! Вот вдруг заскочил с редкой книжицей, коробкой печенья… Всегда ей симпатизировал, особенно последний год. А с августа… да, с двадцать четвёртого августа резко активизировался! Оба тогда завелись на общественных слушаниях в мэрии, весьма колючая вышла дискуссия по поводу руин бывшего института курортологии. Потом этажом ниже, в столовой долго ещё сидели, не могли наговориться, навозмущаться. Следующим утром зашёл в офис с букетом мяты со своего сада-огорода: «Успокаивает!» Да уж, у Алины ни мяты, ни успокоительного мужского плеча, мужской руки давным-давно… да ничего! Эта её рабочая поездка почти годичной давности в краевой центр, когда к ней пристроился Димка… Потусили пару дней… это не в счет.

Заехав после работы домой, Алина выпила чашку какао и услала Полинку к родителям на выходные. Дочке, кстати, нравится, когда в её безапелляционный пухлый ротик так и смотрят заслуженные педагоги, со мной-то в детстве построже были… А в «Магнолию» дойду за полчаса пешочком, авто, понятно, отпадает, автобус… да, тоже. Ничего, красота не завянет, явлюсь такая чуть умученная, оторвавшись от уймы дел, в свитере, брюках и кроссовках (ох, дорогущих!!). Только к ночи свежего воздуха, мол, удалось глотнуть.

Интересно, а Воробьёв так и будет в джинсах? Ничего другого не видела на нём никогда… Вообще, идиотизм, если вдуматься! Сколько людей этот ковид задел, мазнул угрожающе, и забрал сколько, как всё это горько и страшно! Сколько месяцев боялись, прятались по своим норкам! Казалось, конца края этим кошмарикам не будет… Конца пока нет, но мозги уже заняты такой… такой кошмарной – ерундой! Вот такие коротенькие-коротенькие у людей, как куцый хвостик у трусоватого зайчика, память, любовь, жизнь…

А нечего удивляться и угрызаться. Дедушка, например, встретил бабушку на войне, тоже, кстати, учительскую дочку. Приглянулась она старшему сержанту, появившись из настоящей чёрной норы, скороспелой землянки – село фашисты сожгли. Улыбчивым лицом, говорил, приглянулась… вернее, ликом, светящимся от голода! И вот не она его, как положено на Руси, а он её усадил да накормил, письма потом друг другу всё писали… И чуть ли не с молодости бабуля похварывала, родить долго не могла, но никогда не жаловалась. И очень даже любила пошутить, посмеяться.

По крайней мере, посмеяться сегодня в компании Воробьёва точно не грех!

6