Девушка, которая хотела написать книгу о войне

– Мои соболезнования, я тоже. Тем не менее, я у себя дома, а вы – у меня. Понимаете разницу?

– Дайте вэ рафкавать! Я рафкавываю, вы перебиваете. Откуда у ваф такие дурные манеры?!

Князь пожал плечами. Девушка некоторое время сердито на него щурилась, потом продолжила:

– Когда я только выфла вамуф… Второй рав… Я офень хотела изуфять партизанфкое двивэние в лувытьких горах. И попрофила фон Моренфыльда, ковла такого, купить мне домик в Рабенмюле. Но фё не фобиралафь и не фобиралафь приехать. А теперь раввелафь и рефыла, наконеть, напифать книвку.

– Книжку?

– Ну да.

– Вы что, писательница?

– Ну, нет. Но нитего не мефает мне нафять. Я внаю, фто могу напифать эту книгу! И фто её обявательно кто-то долвэн напифать!

Господин Крабат успел набрать очередное сообщение. Числового кода на такой случай не было, но князю было слишком уж интересно, каким образом в Рабенмюле кто-то по фамилии на «фон» мог купить дом так, чтобы ему об этом не доложили.

– А что случилось с первым мужем? – рассеянно спросил он.

– Раввелафь.

– Сколько вам вообще лет?

– Двафать фэфть.

– И за восемь лет совершеннолетия только два мужа? Что так мало?

Фон Мореншильд обиделась. Поджала маленькие розовые губы, вздёрнула короткий носик.

– Фейфяф так мовно. Любят люди друг друга, вэняфя. Не любят, равводяфя. Какой кофмар, да?

– Я за семейные ценности. Но в чужую жизнь лезть не буду. Не мне вас судить, конечно.

– Да вот именно.

Они замолчали. Кажется, девушка задремала, когда господину Крабату пришло сообщение о том, что в Рабенмюле госпоже фон Мореншильд действительно принадлежит дом, зарегистрированный, по новым правилам Великой Германской Империи, на её девичью фамилию Дрентельн. И что оная госпожа Дрентельн-в-девичестве пока как жительница Рабенмюле не зарегистрирована и пребывает в городе по трёхдневному туристическому пропуску.

Господин Крабат ответил цифровым кодом, означающим рекомендацию сообщить некоему лицу, что оно находится в недельном медицинском карантине, и тщательно проверить оное лицо на следы внешней или внутренней магии.

– Ох, давайте фою наливку, – сказала тут же фон Мореншильд, открывая глаза. – Хоть я ваф не так боятьфя буду, опять вэ наркоф. В вывоте буртит, фил нет.

– Успокойтесь уже, вы меня не возбуждаете. Я предпочитаю женщин, больше похожих на женщин.

– Вот тут обидно быво, – прокомментировала гостья, принимая фляжку. – Там фытруфов нет? У меня на фытруфы аллергия.

– Местный продукт. Никакой экзотики, – заверил князь.

– Ой, – сообразила гостья (похоже, это междометие было её любимым словечком). – А вы ведь флавянин!

– И горжусь этим. Кстати, попробуйте говорить нормально. Мне кажется, язык уже в порядке, больно не будет.

Про себя князь решил, что, если фон Мореншильд не преуспеет, то он найдёт любой способ её заткнуть. Слушать бесконечные пришепётывания было уже невозможно.

– Хоро… шо, – неожиданно послушно отозвалась девушка. – Так вы, наверное, участвовали в Сопротивлении? А расскажите что-нибудь о войне! Так интересно послушать от очевидца!

– В войне, госпожа фон Мореншильд, нет ничего интересного, – сухо ответил князь. – Сначала на столбах качаются трупы славян. Потом на столбах качаются трупы немцев. В окна на них глядят дети, которых родители не выпускают из дома. Дети кричат и писаются во сне. А ещё мужчины насилуют женщин. Немцы славянок. И славяне немок. И славяне славянок, из своего партизанского отряда, потому что всё равно помирать. И немцы немок с соседних улиц, потому что а пусть они поднимают боевой дух своим солдатам. Война – это когда больше нет масок, и ты видишь, что другой такой твари, как человек, земля ещё не родила. Ни зверей. Ни упырей. Они с человеком не сравнятся. Если вздумаете писать книжку, не забудьте вписать и это.

Фон Мореншильд нахохлилась и замолчала. А потом вдруг начала рыдать, тихо, но в голос, не пытаясь вытереть лица от слёз и громко шмыгая носом.

– Да что такое, господи ты боже мой… – князь нашарил в одном из карманов чистый платок и подал его девушке. Та взяла не сразу. Трубно высморкалась и продолжила реветь. – Госпожа фон Мореншильд, вы же взрослая женщина!

Гостья высморкалась ещё раз и заткнулась. Только тихонько всхлипывала, глядя перед собой.

– Как вы только с такой душевной организацией в такую тему полезли? – поинтересовался хозяин.

– А с другой об этом писать не надо, – зло огрызнулась фон Мореншильд. – А то выйдут цифры и даты, а не люди и война. Так-то вот.

Князь, пожав плечами, опять занялся очагом. Фон Мореншильд окуклилась и молчала. Пока она дремала, господин Крабат мерил шагами комнату и думал, что делать, если рассвет застанет их здесь вдвоём. Предположим, в то, что девчонка хочет его зарезать, он не верил; но веру со знанием князь предпочитал не путать. По всему выходило, что девчонку придётся связать, и хижину наполнит удушающий запах страха. Многим вампирам он нравился, но не Крабату. Впрочем, летом ночи коротки… да, коротки.

Фон Мореншильд сползла во сне совсем на пол, очки перекосились. Князь мимоходом наклонился и снял их, аккуратно сложил на столе. Хмыкнул, ещё раз взглянув на курносое лицо. Смешно подумать, что такая фитюлька может серьёзно бояться его сексуального интереса. Да и когда он последний раз тот интерес испытывал… Годы его не те. А ведь лицо красное. Температура, у Канторки вот так же пылали когда-то щёки и лоб. Как удачно вы, госпожа фон Мореншильд, оказались нежным созданием.

Когда неподалёку послышался шум подъезжающих армейских джипов, переваливающихся по неверным камням и грязи, до заката оставалось ещё больше двух часов. Господин Крабат распорядился перенести больную на руках. Услышав княжеский титул, девушка открыла глаза и попыталась всмотреться в него. Босые ноги болтались, торча из одеяла, в котором, как новорождённую в конверте, её нёс здоровенный солдат. Сам князь, конечно же, поехал на другой машине, допив сначала наливку из фляги.

Из «Поверий прусских немцев и славян и гадания на рунных картах» Альбины Шварцхунд, 1919 года:

В Пруссии, вполне католической провинции нашей Империи, всё же остались в сельской местности, а частично и в городе, языческие поверья с дохристианских времён. В них можно найти славянские, балтские и германские следы, давно смешавшиеся и слитые воедино.

Больше всего сохранились те поверья, которые оказались привязаны к популярным здесь гадальным рунным картам. Так, широко используются две руны, так называемые знак Тавса и веретено Скэлиньи или Лаймы. Первая считается универсальным охранительным символом, вторая отвращает испытания, которые будут не по силам (как известно, совсем без испытаний от судьбы не бывает награды). Эти руны рисуют ученики на тетрадях, хозяйки на косяках дверей, иногда их носят в виде кулонов. Всего рун двадцать четыре, и к каждой из них для памяти привязано имя какого-то божества. Настоящие названия рун, которые, скорее всего, были схожими со скандинавскими и западногерманскими, давно забыты. Руническое письмо вплоть до недавнего времени активно использовалось для надписей на надгробьях и в некоторых иных случаях.

Глава 2

«Сопротивление возглавлял вампир по имени Танас Крабат, ставший лужицким князем после смерти императора, а тогда ещё – просто зять герцога Саксонского Карла Александра и владелец ювелирных лавок по всей Саксонии. Говорят, когда войска повстанцев подошли к Дрездену, Крабат с несколькими подручными пробрался во дворец низложенного курфюрста Саксонии, в конференц-зал, где заседало национальное правительство новой Саксонии. Невзирая на изумление и негодование президиума, подошёл к главе правительства и оторвал ему голову. После чего напился крови прямо из шеи, словно из кувшина, и сообщил остальным присутствующим: «Когда убиваешь так много невинных, за тобой приходят демоны из ада». Вслед за тем бывшие с ним вампиры устроили оставшимся членам правительства тот самый ад.

Правда, иные говорят и то, что это просто народное осмысление выражения из теленовостей: «…под руководством господина Крабата обезглавили немецкое национальное движение в Саксонии. За успешно проведённую операцию по замирению император вручил господину Крабату орден и жаловал его титулом Ночного князя Саксонии».

Говорят, что Крабат родился в Рудных горах – так называется некоторая часть Лужицких гор – четыреста лет назад, его родителями были колдун и ведьма. Очень романтическая биография.

Можно представить себе, как я была удивлена вчера, обнаружив, что провела с ним день под одной крышей. Крабат не похож ни на вампира, ни на князя, ни на героя войны. Обычный фермер с виду, невысокий, кряжистый, с животиком и бородой, в обычном охотничьем костюме и весь нос в веснушках. Разве что глаза необыкновенные, такие, как рисуют на картинах с эльфами: прозрачно-зелёные, в форме миндального орешка, чуть раскосые, какие-то кошачьи. И очень романтические пышные кудри, которые он просто перехватывает резинкой. Интересно было бы посмотреть на него вблизи ещё разок и заглянуть в рот, я никогда не видела настоящих вампирских клыков».

***

– Чиста, как стёклышко, никаких знаков на теле, никаких амулетов, – «волк» покачался с пятки на носок, цыган было трудно приучить нормально отдавать рапорты, в стойке «смирно», в красивых канцелярских оборотах. – Все вещи обычные… На чары не реагирует ничьи. Госпожа жрица пыталась заставить её забыть, как она вас видела, не вышло. Помнит. Собирали даже нескольких жриц. Все сказали, что у неё к магии этот… мунитет.

Значит, проблема была не в Танасе. Это немного ободряло.

Наверняка в тайной библиотеке Лилианы Хорват можно было узнать, какая из сущностей награждает своих жриц таким волшебством. Но Лилиана теперь служила Её императорскому величеству – а также Великой княгине Финляндской – Патриции фон Сахсен.

Странно было, что волшебство держалось тут, во владениях князя Лужицкого. В сорбско-богемских землях царили только две сущности, Ужовник, чьи жрецы могли стирать или читать память, и Надань, помогающий найти ключи от любых из тайн…