Виктория

– Ты можешь мне эти бумаги продать? Я хорошо заплачу, – глядя на Вику, предложил Виктор.

– Начнем с того, что ты мне объяснишь: что я нашла и не выбросила?

– Это документы и акции, которые мы считали потерянными, и потеря которых, доставляла нам большую головную боль ни один год. Человека, передавшего их нам в управление, нет уже в живых, но об отсутствии у нас этой части акций не знает никто, а это большой риск. Теперь оказывается, их на хранение передали твоей матери, а ты ее наследница. Ты понимаешь, что передав их нам, немного разбогатеешь, а у нас пропадет головная боль.

– Я отдам их даром, если ты расскажешь: что связывало мою мать с вашей фирмой? Я тебя слушаю.

– Когда мой дед начинал бизнес, у него был компаньон из «новых русских». Он женился на твоей матери после развода. Года через три его убили при ограблении. Грабителей не нашли, как и ограбленное. Через год твоя мать вышла замуж за родственника нашего компаньона, но брак продлился недолго. Расчет был сделан на акции, но они были в нашем управлении. Твоя мама продала дом и исчезла с поля зрения, говорили: с водителем первого мужа. Я не стал ворошить прошлое, когда познакомился с тобой. К тому времени мамы твоей не было в живых, и говорить о том, о чем сам знаешь немного, было неразумно. Ты могла понять меня крайне неправильно.

– За что тогда убили и маму, и Василия? Дедушка говорил, что мужик приезжал за деньгами и драгоценностями. Он сам видел их в сумке. Мама ограбила сама себя? – спросила Вика, готовая расплакаться.

– Думаю, что это не так. Она бы избавилась за столько лет от драгоценностей и не возила бы деньги с собой, – сказал он совсем не уверено. – Может дело в Василии? Ты рассказывала о трагедии в твоей семье неохотно. Ты хочешь узнать что-то конкретное? Я могу поговорить с отцом или нанять частного детектива.

– Нет. Прошло больше пяти лет. Маму этим не вернешь. Яне хочу вспоминать этот кошмар. Ты бумаги забери с собой. Если нужно мое присутствие или подпись – позвони, я обязательно приеду. Поможешь вынести мусор? Я закончила с уборкой.

– Как ты устроилась? Как дела у Михаила Ивановича? – беря в руки старый чемодан и пакет с мусором, спросил Виктор. – Держи бумаги, пока я вынесу это добро.

Они расстались у подъезда и разъехались в разные стороны. Вика продала квартиру в начале декабря за ту цену, которую ей предложили. В это же время она встретилась еще раз с Виктором в нотариальной конторе, передав акции и отказавшись от денег. Работая всю неделю, она ждала выходных, чтобы уехать к деду. Виктор даже звонком не поздравил ее с Новым 2006 годом, передав накануне пакет с праздничным набором через консьержку. Вот тогда, Виктория окончательно поняла все и приняла разрыв. Чуда не произошло. Они не виделись месяцев десять. Виктор переступил порог ее квартиры рано утром десятого июля в шесть тридцать. Это был понедельник и день ее двадцати пятилетнего Юбилея.

– Извини за ранний визит, – сказал он, протягивая букет. – Хотел поздравить тебя первым и застать до работы. Здесь ровно двадцать пять штук, если, конечно, не обманули. Как у тебя дела? – спрашивал он, оглядывая квартиру. – Пройти можно?

– Проходи. Хочу тебя огорчить: дедушка поздравил звонком в шесть часов. Спасибо за цветы. Очень красивый букет, да еще и белый. У меня все в порядке, работаю, учусь. Чего ты вспомнил обо мне через десять месяцев? – глядя на него, чувствуя необъяснимое волнение, задала Вика вопрос. – Любопытство проснулось?

– Подходящий повод выпал. Как ни как у тебя Юбилей. Ты ограничилась сообщением, поздравив меня без подписи, а я решил нанести тебе визит. Вика, у тебя, когда отпуск? – спросил он, протягивая ей пакет и положив на стол бланк.

– Тогда, когда отпустят. Ты почему спросил?

– Это оплата путевки на две недели. Реши: когда и куда ты бы хотела поехать? Тебе нужно только поехать в агентство и самой определиться со временем и местом.

– Это спонсорская помощь или аванс на возможные интимные отношения? Мне ни спонсор, ни любовник не нужен. Забери это.

– Это мой подарок на Юбилей старому другу и хорошему человеку. Что в этом плохого? Нет здесь подводных камней. Ты можешь передарить это кому угодно. Реши сама.

– Хорошо я подумаю. Идея передарить мне нравится. Кофе хочешь? Я не спрашиваю, как твои дела, ты ведь все равно правды не скажешь.

– А торт фирменный есть? – спросил он с надеждой. – Да рассказывать нечего. Все, как всегда, без существенных изменений.

– Торт в холодильнике. Вчера сделала. Кофе растворимый в шкафу, чайник перед тобой. Ты здесь хозяйничай, а я займусь делом. Иначе опоздаю на работу, а у меня сегодня важный день, – говорила она, скрываясь в спальне. Она не испытывала того трепета, которого ожидала. Да, было легкое волнение, но быстро прошло. Через пять минут она вышла в пышном синем платье в белый горох и белых лодочках. Виктор помнил и знал это платье.

– Это в честь Юбилея ты такая нарядная? – спросил он, уже успевший отрезать кусок торта и съесть часть куска.

– Это в честь получения сертификата, но можно считать и два в одном. Как торт? Доедай быстрее. Мне пора выезжать. Черт! Я же цветы в воду не поставила, – говорила она, набирая воду в вазу.

– Чем займешься вечером? Может, сходим в ресторан? Есть повод, – спросил он, допивая кофе и ставя посуду в раковину.

– Не могу. Ко мне девочки из университета придут в гости. Ты, Вить, не начинай с вранья! Я знаю, что вы живете с Лизой. Она мне звонила. Чего тебе теперь не хватает?

– Зачем ты ей понадобилась? Что она хотела? – спросил он, явно удивленный таким поворотом.

– Жаловалась на то, что я тебя разбаловала в бытовом плане. Что без кухарки она не справляется с твоими запросами, и рубашки она утюжит не так. Возможно, хотела похвастаться или уколоть. Я, честно говоря, меньше всего ожидала от нее звонка. Меня другой вопрос интересует: где она взяла мой номер телефона, если я не поддерживаю связи ни с кем из старых знакомых? Стоило мне уйти и обо мне забыли. Я тебя очень прошу: не приходи сюда больше. Мне не нужны неприятности, сцены ревности и грязные разговоры. Ты знаешь, как быстро распространяются слухи. Ты вспомнил обо мне – спасибо, а теперь постарайся опять забыть.

В выходной Вика наведалась к деду. У нее был отличный повод для поездки. Она везла праздничный набор и полученный сертификат о прохождении интернатуры по детской кардиологии. Уже за поздним завтраком она разговаривала с дедом о путевке.

– Дедуля, мне Виктор подарил путевку. Посоветуй, как мне правильно поступить, – говорила она, разрезая торт.

– Поехать, будет самым правильным решением. Он сделал тебе подарок по старой дружбе. Чего бы его и не принять? Или ты намерена к нему вернуться?

– Мы с ним почти год не виделись. Я попросила его больше не приходить. Путевку можно вернуть, но денег не вернешь.

– Поезжай, Викуля, туда, где еще не была. Это мой тебе совет.

В отпуск Виктория выбралась только в сентябре, поехав в Турцию, а вернувшись, узнала о том, что Виктор женился. Теперь Виктория жила для себя. От отпуска до отпуска, брала все возможные подработки и дежурства, а в отпуск, пять лет подряд, ехала на две недели к дедушке, а остальные две путешествовала. Она отметилась в Москве, Сочи и Питере, в Турции и Хорватии. Встречалась с однокурсницами, чаще с не замужними. На личном фронте видимых изменений не было. Она не заводила близких отношений, ограничиваясь дружескими знакомствами. Срабатывал какой-то невидимый барьер между ней и мужчиной. Она отдавала себе отчет в том, что, как правило, женатые мужчины, зависимые финансово от своих жен, никогда не уходят из семьи, как бы ни были привязаны к подругам. Небольшой опыт быть любовницей у нее уже был, и не принес ничего хорошего. Холостых же мужчин в ее окружении не наблюдалось, по этой причине и романов, как-то не случалось. Она стала прежней Викторией: коммуникабельной, простой, участливой, жизнерадостной и улыбчивой. « Жизнь ваша продолжается, Виктория Андреевна», – говорила она, улыбаясь своему отражению в зеркале. Каждый Новый год Вика встречала с дедушкой. Он на вид был крепким, хотя отметил свой семидесятый юбилей. В выходные она была рядом с ним. В один из выходных дней февраля, деду стало плохо. Он умер тринадцатого февраля две тысячи одиннадцатого от инсульта на семьдесят первом году жизни. Виктория набрала номер Виктора. Это был ее второй звонок за шесть лет. Виктор звонил ей чаще, по первому чиху своего сына, которому шел четвертый год.

– Витя, извини, что отрываю тебя от дел. У меня дедушка умер, – сказала она и заплакала. – Помоги мне, пожалуйста.

– Вика, возьми себя в руки и слушай меня внимательно: во-первых, сходи к соседям, они люди пожилые и знают, что делать. Во-вторых, я приеду, максимум через час и все решу. Жди. – Лиза, в твоем гардеробе есть что-нибудь траурное?

– Что случилось у нашей Вики? – спросила Лиза, явно недовольная звонком Виктории.

– Михаил Иванович, дед Вики умер. Я поеду туда. Приготовь мне темную одежду.

– Вить, можно я поеду с тобой?

– Если из-за ревности – нельзя, из сострадания – одевайся, но прежде позвони своей матери, пусть присмотрит за Егором, – сказал он, глядя на жену серьезно. – Одевайся теплее и не забывай, что мы едет на похороны в деревню, а не на свадьбу.

– Вить, давай сразу заедем в ритуальные услуги, и купим все, что нужно для Вики. Там наверняка есть темная одежда, платки.

Хоронили Михаила Ивановича на следующий день. Соседи помогли и с похоронами, и с поминками. Виктор не экономил. Вечером они с женой уехали домой, а Виктория осталась в доме, до утра не сомкнув глаз. Утром сходила на кладбище, позвонила на работу и осталась на сутки. Никакой работы в доме деда не было. Она лишь затопила печь, и решила перебрать его шкафы, где он хранил и документы, и вырезки из старых газет, и старые фото. Все вещи нужно было раздать, либо выбросить. Таким образом, она нашла несколько старых фото семьи Казанцевых, и фото со свадьбы мамы, свои детские фото, документы на дом и письмо, написанное дедом полгода назад.

«Викуся, внученька моя дорогая. Мне уже семьдесят. Ты уехала, а я решил тебе написать письмо. Кто знает, за каким углом меня поджидает костлявая с косой? А я так и не скажу тебе всего. Ты, кровиночка моя, не грусти, если что. Все мы там будем, только не в одно время. С животными и теми трудно прощаться. Я после Михася и не стал заводить никого. Тяжело. Ты помни одно: мне сверху будет все видно, и знать я буду все. Тебе будет плохо, и я буду тосковать. Ты лучше улыбайся чаще и на душе будет светлее и спокойнее. Я тобой очень горжусь. Мне полпоселка завидуют. А принца своего ты обязательно дождешься. Может, заплутал где, а может, очки потерял, что вблизи себя не видит. Ты верь и все исполнится. Живи с открытой душой, она у тебя добрая. Дари людям тепло и исцеляй их любовью. Я тебя, родная моя, очень люблю. Чуть не забыл, пень старый, чего писать удумал. Все мои капиталы в теплых сенях за сушеными травами. Документы на дом и завещание на второй полке в шкафу. Вот теперь кажется все. Целую тебя и крепко обнимаю. Твой любящий дед».

Выйдя на три дня на работу, она вернулась в поселок в субботу, чтобы отвести девять дней в воскресенье. Заплатив соседям за присмотр дома и за то, чтобы топили печь хотя бы через день, она забрала деньги, документы, сняла со стены дедушкин бинокль и вернулась в город до выходных. Зачем ей был нужен бинокль, Вика не думала, это просто была память. Смерть дедушки Вика переносила тяжело, ведь все эти годы он был ей не только дедом, но и другом, советчиком, поддержкой. Умом она понимала потерю родного человека, а сердце не принимало такой реальности. Если бы ни звонок Виктора и не ее пьяный ответ на него, кто знает, чем бы все закончилось. Она приезжала в пятницу и начинала заливать горе до субботнего вечера, не забывая, еще при памяти, навестить могилы родных. Пила Вика немного, пьянела быстро, плакала горько, страдая от одиночества. Проспав все воскресенье, поздно вечером возвращалась домой. Отработав пять дней и, дождавшись пятницы, она ехала в поселок и все повторялось. Это длилось уже третью неделю. Виктор приехал поздравить ее с праздником Восьмое марта и заметил, что Вика не столько похудела, сколько «подурнела». Взгляд потух, под глазами синие круги и она совсем не рада не только его, а визиту кого бы то ни было вообще. Запах перегара он отнес на предпраздничный день, хотя очень удивился этому. Вика никогда не пила серьезно. Это бывал кураж, хорошая компания или повод для рюмки ликера, коньяка или бокала вина. Когда он позвонил ей утром в субботу, и она, долго не бравшая трубку, ответила, не связывая двух слов, он заволновался. Поехал к ней домой, но дома она не появлялась со вчерашнего вечера, и тогда Виктор позвонил соседке Михаила Ивановича:

– Степановна, это Виктор Грачев из города. Виктория не в поселке? – спросил он с надеждой.

– Ой, Витя. Не знаю, как и сказать. Викуся третьи выходные приезжает в пятницу, запирается, из дому на кладбище, потом домой и сутки устраивает поминки. Чего она там пьет, и чем питается, я не знаю. Сунулась к ней в первый раз поговорить, а она уже с утра никакая. Дала мне ключ от входной двери, на том и разошлись. За двор не выходит, а все остальное у них под одной крышей, ничего не видать.

– Я приеду через час, – ответил он. – Вы не уходите никуда.

То, что он увидел в комнате дома, войдя туда со Степановной, не выглядело чем-то необычным. Обычная комната в сельском доме с относительным порядком. Правда печь давно погасла, и здесь было, мягко говоря, прохладно. Всю обычную картину портила бутылка конька, одиноко стоявшая на столе и женщина в короткой шубке из норки, которая положа под голову руки, спала за этим столом. Ни рюмки, ни закуски на столе не было.

– Картина Репина «Приплыли», – сказал Виктор, обходя стол. – И что нам с ней делать, Степановна? Есть какие-нибудь народные средства, чтобы вывезти ее из такого состояния.

– Неси пока дрова, я печь растоплю, да думать будем, что нам с горемычной делать. Я ее понимаю, одна, как перст осталась, но это не так страшно, как стать алкоголиком. Прости, Господи, за такие мысли. Можно не трогать, сама проспится. А, если мы за порог, она протрезвеет и снова начнет? Караулить? Сутки можно просидеть. Печь растопим, надо баню истопить, но не жаркую. Чтобы, как душ принять: то холодный, то горячий. Опять же желудок промыть, но только он у нее кроме спиртного не видел ничего. Чай с травкой заварю. Поди, пока воды в баню наноси, душа то у нас нет, а на улице еще зима. Я здесь закончу, приду, помогу тебе.

Они натопили в доме, и вода в бане нагрелась, осталось разбудить, напоить и доставить Викторию на «процедуры», которая не хотела просыпаться.

– Так у нас, милок, дело не сдвинется. Я ее раздеваю, надеваю только рубашку, а ты ее в одеяле несешь в баню. Как в себя начнет приходить, принесешь таким же макаром. Отвар я тебе принесу, и пойду, приготовлю на ужин что-нибудь.