Забытые

Динамик планшета передавал звук с помехами, но я всё равно прекрасно слышал, что творится внутри шаттла. После того, как дрон ткнул манипулятором в панель, камера анабиоза низко загудела. Замигала зелеными светодиодами.

– Ангел-девять, нажми третью кнопку справа.

Капсула чуть приподнялась. Встала вертикально.

– Синяя кнопка в самом низу. Жми.

Я задержал дыхание. И приготовился увидеть чудо.

Нового человека.

Жителя другого мира. Другой цивилизации.

– Твою же налево… – выругался Рыбаков, когда крышка камеры отъехала в сторону. – Отвернись, Нил. Не смотри.

Но я уже не мог не смотреть. Внутри серебристой капсулы лежал полуразложившийся труп в белых сгнивших одеждах.

– Закрывай обратно! Срочно! – раздался голос Петра, который незаметно подошёл со спины. – Откачать газ!

– Какого…

– Заткнись, Нил, – перебил он меня. – Ты ни хрена не понимаешь. Там трупный яд.

Все вокруг засуетились, забегали. Роботы начали качать воздух, перегоняя его через фильтры. Механики с трехэтажным матом принялись запускать новых дронов, которые стали быстро приваривать люк обратно.

– Там ведь кто-то остался! – закричал я.

– Тихо, – сказал Андрей спокойно. – Сейчас очистим от газа, и разберёмся. Петя прав. Мы слишком поторопились. Нужно было сначала проверить каждую капсулу, а уже потом лезть. Что ж, бывает… Не каждый день встречаешь пришельцев.

Он усмехнулся и опустил планшет. Затем глубоко выдохнул. Достал из кармана тюбик с быстрой едой и протянул мне.

– Будешь?

– Нет, спасибо.

– Как знаешь, – пожал плечами Андрей. – Но я бы всё-таки советовал перекусить. Работа предстоит долгая.

Подумав немного, я кивнул и взял тюбик из рук инженера. Глядя, как дроны ставят на место металлический лист, принялся жевать съедобную пасту.

Вкуса почти не было. Лишь горечь и соль.

***

Несколько часов дроны, работавшие внутри шаттла, сканировали каждый сантиметр. Андрей и Пётр ходили по ангару туда-сюда и раздавали команды механикам.

Я дремал на стульчике в углу.

– Подъём, Нил, – голос Рыбакова вырвал меня из грёз. – Просыпайся. У нас есть живой.

Вздрогнув, я посмотрел на него снизу вверх рассеянным взглядом. Зажмурился несколько раз, сбрасывая сонливость. Затем встал и размял затекшие мышцы.

– Сколько их?

Андрей ответил не сразу. Я заметил, что взгляд его совсем не весел.

– Живой, Нил. Не живые… Живой. Остальные двенадцать погибли.

Слова Рыбакова ударили меня под дых. Я почувствовал слабость.

– Почему? Что с ними случилось?

– Торопливость, – ответил за брата Пётр. – Их хваленые камеры ни хрена не рассчитаны на релятивистские скорости. Работали без сбоев на Земле, но здесь в космосе стали обычными… этими… как там их… напомни…

– Гробами, – понял я, о чём идёт речь.

Пётр кивнул и криво ухмыльнулся.

– В любом случае, «первые» и не рассчитывали, что пассажиры выживут. Бросили своих же, чтобы выиграть в скорости.

Несколько секунд я думал над его словами. А затем покачал головой.

– Зачем тогда было помещать их в анабиоз?

– Зачем-зачем… Чтобы они не поняли и не взбунтовались, вот зачем.

– А сигнал бедствия?

Пётр усмехнулся, но не нашёл, что возразить. Отвернувшись, он подозвал рабочего и начал ему что-то объяснять. Я глянул на Андрея. Тот подмигнул мне.

– Давай, Нил. Время пришло. По крайней мере, хоть кого-то мы сегодня спасём. – Он развернул планшет, чтобы всем было лучше видно, а затем отдал команду дрону: – Ангел-девять. Нажми вторую кнопку слева. Жди…

Через минуту вокруг нас с Рыбаковым собралась толпа. Механики стояли полукругом, заглядывали через плечи друг друга в планшет. В напряженной тишине было слышно лишь наше громкое дыхание и низкое гудение из динамика.

А затем кто-то в толпе крикнул:

– Женщина! Гляньте, братцы! Это ведь женщина!

***

Её звали Лили.

Темноволосая, низкая, она была совершенно не похожа на женщин «Ермака». У неё были длинные пальцы, чуть раскосые глаза и кожа бледная настолько, что вены казались нарисованными чернилами.

Первые недели Лили находилась под наблюдением главного врача ковчега. Он хоть и входил в узкий круг тех, кто знал о маневре, до сих пор пребывал в шоке.

– Метаболизм крайне замедлен, – говорил врач нам с Андреем чуть слышно. – Его вообще почти нет. Удивительно, как она до сих пор жива.

Спустя три дня после извлечения из камеры девушка впервые открыла глаза. Ещё через неделю стала двигать мизинцем левой ладони. Понадобилось два с половиной месяца интенсивного ухода, чтобы Лили впервые заговорила.