– Хорошо, раз так. – Бойцов тоже придвигается.
Вздрагиваю от его близости и запаха туалетной воды, раздражающей рецепторы.
– Кхе-кхе… извините, пожалуйста.
Я резко поднимаю голову. Блондинка с обвисшей грудью (стараюсь быть объективной) возвышается над нашим столиком.
Бойцов лениво усмехается.
– Вы мне не поможете?
Как же тебе помочь? Тут и лифчик-то не справляется.
Хихикаю в бокал с пивом. Пора, наверное, завязывать с алкоголем. Еще ведь с места вставать.
Я молча наблюдаю за тем, как майор одним ловким движением открывает бутылку пива, с которой отлично справился бы получающий за это жалование бармен.
– Спасибо, – расцветает грудастая и прячет в накладном кармане джинсовой рубашки Бойцова смятую салфетку.
Подозреваю: с накарябанными цифрами мобильного телефона.
Не закатить глаза – подвиг. Поэтому отвожу их в сторону и улыбаюсь тому самому бармену. Парень молодой, не больше двадцати трех. Высокий брюнет. Он тоже улыбается, с интересом рассматривая нашу нелепую троицу.
– Пойду в туалет, – сообщаю я довольно громко, разворачиваясь и подхватывая сумку со спинки стула.
Блондинка довольно скалится, майор кивает.
Задираю подбородок и пошатываясь встаю из-за стола. Твою мать. Это оказывается сложнее, чем я думала.
Пытаясь держать верную траекторию, добираюсь до туалета. Первым делом закрываюсь и подхожу к зеркалу. Показываю своему отражению язык.
Красивая? Я бы не сказала.
Оставив сумку на тумбе у мойки, делаю мокрые дела, а затем закрываю крышку унитаза и плюхаюсь сверху.
Боже мой… Уже и забыла, что такое вертолеты. Веки сами собой смыкаются. В груди беспокойно бьется сердце, а во рту сушняк, от которого начинается противная икота. Я тысячу раз задерживаю дыхание, повторяя про себя: «Икота-икота, перейди на Федота. с Федота на Якова, с Якова на всякого…» Потом в алкогольным дурмане рассуждаю, чем же Федот с Яковом так провинились, что вся икота в старину доставалась именно им? Наверное, тоже были слишком свободными? Обнимаю себя руками и покачиваюсь.
Не знаю, сколько сижу в таком положении. Чуть не упав, я вскакиваю, когда слышу отчетливый стук в дверь.
– Стажерка Завьялова, – говорит Бойцов. – Отставить спать.
Поправив юбку, быстро дергаю щеколду.
Майор заходит внутрь и по привычке озирается. Нахмурившись, пялится на мои еще больше побелевшие от холода ноги.
– Почему не оделась?
– Не хочу. Так доеду.
– Где твои колготки?
– В сумке. – Я снова икаю.
Стены в туалете будто сужаются, и возникает ощущение, что Бойцов стоит ко мне вплотную.
– Доставай, – произносит он строго, становясь на одно колено.
– Зачем?
– Я их на тебя надену, Гвардеец.
– Вы что… Пётр Первый?
Майор смотрит снизу вверх, сжимает мою лодыжку.
– Я хуже, Валерия, но ты об этом не узнаешь.
Я достаю колготки из сумки.
– А та блондинка…
– Что?
– Она узнает? – Сонно зеваю.
Тимур на вопрос не отвечает.
– Садись уже, – приказывает грубовато, роняя меня на закрытую крышку унитаза.
– Ай! – пищу, потому что она снова холодная и, соприкасаясь с кожей, кусается. – Вы хоть раз это делали? – спрашиваю, передавая Бойцову аккуратный сверток.
– Только на обратной перемотке.
– Это как?
– Качественно снимал.
Его темные глаза касаются родимого пятна над коленкой, и внизу живота становится жарко.
Бойцов оперативно скидывает с меня ботинки. Хихикаю пьяно: опер – скидывает оперативно. Майор с раздражением поднимает взгляд, а потом опускает его на миниатюрные розовые пальцы.
Слава богу, на днях я получила аванс и успела заскочить на педикюр. Это же едва ли не основной женский страх, такой же как отсутствие депиляции. Грешок тоже не мой, кстати говоря.
В туалете повисает странная тишина.
– Вы что, фут-фетишист какой-нибудь? – бормочу, поджимая пальцы.
– После первого приступа диагноз не ставят, Завьялова.