Хотя, конечно, думаю я не ней, да и нет у меня таких, в кого стрельнуть бы захотелось. Саша – вот тот, кому с удовольствием наваляла бы ещё разок, пусть и ментально.
– Арт-терапия, Ася, только она.
Пока вдумываюсь в смысл его слов, он мягко обнимает меня за талию и ведёт к тому коробу, где хранится оружие. Рядом, на стене, закреплён большой лист бумаги, а на невысоком столике около свалены в кучу разноцветные маркеры. Викинг забирает у меня ружьё и улыбается:
– Прошу, рисуйте того, кому хотели бы глаз вынуть, например, или на горб плюнуть. Наверняка есть такой товарищ.
Конечно, есть, как же ему не быть. Только Викингу долгую историю своей жизни рассказывать не планирую – не хватало ещё ему голову забивать. Не люблю жаловаться, ненавижу, когда жалеют. Разве можно придумать что-то хуже чужой жалости? Нет уж, спасибо, я не убогая.
– Рисовать? – переспрашиваю, чтобы убедиться, что правильно поняла его предложение. – Но у меня талант в живописи настолько же грандиозный, как у коровы – в балете.
Викинг смеётся и вкладывает в руку тонкий маркер.
– Я никому не расскажу и не покажу, так что рисуйте.
Его тон не терпит возражений, и я вдруг понимаю, что послушаться его сейчас – самое верное, что сделаю за последнее время.
– Только, если вдруг ослепнете от дивной красоты моего шедевра, я не виновата.
– У меня крепкие нервы, справлюсь. Рисуйте.
– В общем, я предупредила.
Мне не нужно долго думать, чей портрет нарисовать. Вкладываю в рисунок всю свою обиду, разочарование, хотя нарисованная загогулина мало походит на моего мужа. Но наплевать, потому что образ Саши всегда перед глазами, от него не деться никуда.
– Всё, что из этого… кхм… портрета можно понять, так это пол прототипа, и то… с натяжкой. Вроде бы мужчина. Я угадал?
Я смеюсь, а Викинг хмыкает, открепляет лист с рисунком и вешает на свободный кусок стены. Всё-таки красота у меня получилась, не иначе.
Когда все приготовления к расстрелу закончены, Викинг обходит меня сзади, становится совсем близко, а я задерживаю дыхание, потому что сама не могу понять, как к этому относиться. Прогнать? Попросить, чтобы был ещё ближе? Убежать, гордо хлопнув дверью?
Он помогает мне взять в руки правильно ружьё, молчит, лишь тихо дышит, а меня так и подмывает начать болтать о всякой ерунде. Это нервное, наверное, потому сдерживаю себя. Да и пострелять очень хочется, выплеснуть накопленный негатив. И новому научиться.
– Вот так, правильно, – говорит тихо, почти шепчет. – А теперь представьте на месте закорючки обидчика, прицельтесь и вперёд. Плечо не напрягайте, да, правильно. Пусть ружьё станет продолжением руки, почувствуйте его, словно оно часть вашего организма. Оружие не терпит напряжения.
– Такие глубокие познание в стрелковом деле.
Смотрю сквозь оптический прицел, только всё равно почти ничего не вижу – присутствие Викинга в такой близости отвлекает.
– У меня много талантов, стрельба в том числе.
– Спортсмен, охотник или киллер?
– Всего понемногу, – хмыкает, но руки не убирает и сам не отходит. Так и стоит, касаясь своим телом, а горячая кожа его ладоней обжигает мою.
Всё-таки удаётся сфокусироваться на мишени, и я уже готова стрелять, а Викинг даёт последние наставления.
Отошёл бы ты подальше, тогда бы до меня лучше доходило.
Когда, следуя советам, нажимаю на курок, раздаётся хлопок, и возле “головы” моего нарисованного мужа появляется дырочка. Ух ты!
– Ещё хочу!
Сама себе напоминаю маленькую девочку в парке – адреналин так и плещет, и хочется продолжать и продолжать. Здорово-то как!
– Вперёд. – В голосе слышится улыбка, а я расслабляюсь и выпускаю ещё одну пулю.
– Отлично, уже намного лучше, – замечает мой учитель, когда новое отверстие появляется в районе «плеча». – Ещё?
– Да!
– Молодец, моя школа.
Он шутит, но на самом деле именно он смог научить стрелять. И пусть я ещё тот снайпер, но стресс снять такие забавы помогают отменно.
Когда заканчиваю расстреливать бумажку, в “теле” моего мужа зияют десять дырочек, одна даже в районе сердца, а мне хочется прыгать до потолка, потому что невероятную лёгкость ощущаю, точно меня гелием накачали.
– По мне так отлично, – замечает Викинг, разглядывая плоды моих трудов. – Не знаю, кто этот гражданин, но ему следовало бы напрячься, стрелять-то вы уж умеете.
Я представила, как расстреливаю мужа из дробовика, и так смешно становится. Нет уж, пусть живёт, не стоит он того, чтобы из-за него свою жизнь портить. Да и никто, в сущности, не стоит.
– Я по людям не стреляю, но за урок спасибо.
– Приходите ещё, попрактикуемся.
– А ведь могу и прийти, потом жалеть будете.
Викинг молчит, лишь смотрит на меня, поглаживая бороду, а мне так неловко становится. Я привыкла к мужскому вниманию, но только никогда не отвечала ни на чьи ухаживания. Просто игнорировала, потому что верность для меня – не пустой звук. И пусть моя семейная жизнь стремительно рассыпается, перед Сашей мне не в чем виниться – в наших отношениях всегда была честна с ним.
– Я мало о чём в этой жизни жалеть способен. Иначе недолго и свихнуться.
Понимаю, что в этой фразе много глубоко личного смысла, о котором не принято говорить при первом знакомстве. Я и сама многого ему не сказала, хоть и общались почти обо всём.
– Мне нужно всё-таки найти подругу, – говорю, когда молчание неприлично затягивается.
Бежать мне отсюда нужно, и как можно скорее.
– Пойдёмте искать тогда.
Он делает шаг по направлению к выходу, а я следую за ним. Но вдруг останавливается, разворачивается ко мне и без объявления войны впивается в мои губы поцелуем. Просто налетает ураганом, сметая всё на своём пути, не спрашивая разрешения – стихия, шторм.
Викинг фиксирует мой затылок рукой, не давая вырваться, а я молочу его руками по плечам, пытаюсь высвободиться, увернуться, потому что боюсь того чувства, которое рождается внутри. Оно возникло ещё тогда, в лаунж зоне, когда заметила, как горят его глаза, когда рассказывал о клубе. В тот момент я поняла, что готова слушать его бесконечно, такого увлечённого своим делом, цельного. Он не кичился сделанным, не хвастал, нет. Просто рассказывал, стремясь и меня увлечь тем, что самому интересно. Но и ещё… он слушал меня. Просто молчал, улыбался, изредка задавал вопросы и казался действительно заинтересованным, словно я что-то очень уж важное говорю. Талант рассказчика – великое благо, но намного ценнее способность слушать. И слышать.
И мне показалось, что он слышал меня, но вот этот поцелуй…
– Какого чёрта?! – кричу, когда Викинг отпускает меня.
Я зла и смущена одновременно, потому что сама себя боюсь. А я не привыкла к таким ощущениям, мне странно, и стыдно, и неловко, и приятно. Целый букет разных эмоций сплёлся внутри, не избавиться. А ещё губы горят огнём, требуя продолжения.