Крепитесь, други!

И там, в лесном озерном краю, она понемногу пришла в себя.

Под бледным голубым небом стояла мудрая тишина. Пахло хвоей. Стволы высоких корабельных сосен были по-северному покрыты мхом и лишайником, даже с ветвей свисали зеленовато-серые кружева.

Валентине предоставили солнечную угловую комнату в два окна.

На веранде жили две ласточки. В гнезде, прилепленном к потолку, горласто верещали птенцы, а внизу, на подстеленном газетном листе, копились "продукты жизнедеятельности", куда их опрятно сбрасывали новорожденные голопузики. Родительские хлопоты ласточек были внятны Валентине. Покачиваясь поутру в кресле-качалке, расслабленным теплым сердцем наблюдала она их стремительные прилеты-улеты, разинутые навстречу им желтые клювы, в которые быстро-быстро рассовывался улов.

Ах, если бы ни о чем не думать!

Днем она уходила бродить по светлым озерным берегам, среди трав и цветов, в зное и запахах дикого лета, смотреть, покусывая еловые иголочки, на дальние зеленые холмы, или бездумно слушать чмокающий плеск волны, сидя в привязанной к столбику лодке, отмахиваясь от комаров ореховой веткой. Озеро сквозило мелкой рябью и словно струилось перед глазами.

Над головой белели пухлые облака, на их сизых ровных подошвах росли вверх озаренные ватные громады.

Нашлось и другое успокоение.

Молочно-зеленое поле льна. Волнующаяся под ветром ширь его напоминало море, сходства добавляли пятна светлых и темных оттенков. По окраинам поля краснели заросли вероники и конского щавеля, похожие на гречишные посевы, медово пахло земляничным листом. В травах и мхах возле шершавых, рыжих от лишайников, выветренных и прогретых солнцем валунов земляника цвела особенно густо.

Пустынно, тихо.

Валентина ложилась с краю льняного поля, смотрела то в бледное небо, то в частые рядочки высоких нежных стеблей и, словно в детстве, грезила о дальних странах, о морях-океанах. Это поле исцелило Валентину.

В этих прогулках она понемногу пришла в себя.

Не сказать, чтобы ужасное потрясение совсем поблекло в ее памяти… но общеизвестны свойства времени и пространства для любого горя.

Наконец, причесываясь как-то раз на веранде, увидела она в зеркале яркое голубое небо, солнце, блеск прохваченных лучами пышных золотистых волос и свое молодое свежее лицо с ямочками в уголках губ, спокойным взглядом серых глаз под высокими бровями…

Алекс наблюдал за нею издали.

Ему шел тридцать третий год.

Давнее школьное прозвище "Принц" еще не изменяло ему. Он был красив. В ясных глазах его держалась легкая проницательная усмешка, словно любого человека, впервые подходившего к нему, Алекс видел насквозь. Он занимал на этаже несколько комнат, охраняемых круглосуточно, иногда спускался к общему столу, изредка приглашал общество на старинную яхту.

Шуму от его людей не было, в их поведении угадывалась четкая молчаливая слаженность.

Далеко, на Красном море отдыхали трое его сыновей и жена.

Историю Валентины ему, разумеется, рассказали. Он присматривался к ней зорко и незаметно.

Он знавал Бориса Королёва.

Давным-давно, когда еще в стенах МГИМО Алекс, полный романтического служения компьютеризации, с жаром подступался с друзьями к основанию первой фирмы Internet Service Provider первого уровня, одного из будущих хребтов Интернета в России, Борис Королёв уже развернул рисковый автомобильный бизнес, укрощал недвижимость, мелькал на телеэкранах и модных тусовках. С бриллиантовым зажимом на галстуке, с гаванской толстой сигарой в пальцах и привычкой скашивать глаза, не поворачивая головы, он выглядел настоящим аристократом.

И действительно, его внимания жаждали пресса и женщины.

Алекс предпочитал кабинетную тишину.

И тогда, и сейчас, когда был Президентом совместной американо-российской Компании. Он создал собственный Аналитический центр, который следил ежедневно и еженедельно за новостями, телеконференциями, программными продуктами в мире; появление World Wide Web, Всемирной паутины, принесло новую волну населения в киберпространство его компании.

Как они работали!

Каким чистым огнем горела четверка единомышленников-"лицеистов"!       Как это вдохновляло, изматывало, лишало сна и нормальной человеческой жизни! Пришлось даже усадить перед монитором умненькую девочку, чтобы она специально выискивала в Сети анекдоты, сплетни и смешные случаи, потому что ничто так не освежает мышления, как искры юмора и дружный хохот.

Золотые времена!

В 1993 году он неожиданно стал хозяином еще целой кучи преприятий под общим названием "Параскева".

Но эта история всплывет сама в свой черед.

… Странное дело!

На Селигере, краю озер и лесов, в полубезлюдном частном пансионате Алекс ждал свою женщину.

Его женщина должна быть слегка старше него, царственно-независима, изыскана и современна… Дипломат по образованию, философствующий востоковед, он ждал свою Женщину, ровно ничего не предпринимая для этого.

"Сиди и раскрывай свои лепестки, пчелы слетятся сами"…

Сближение с Валентиной происходило медленно. На Селигере они едва перемолвились двумя-тремя словами, зато в Москве встретились тепло и непринужденно. Усмешка в глазах его растаяла, он понял, это – она.

Как и то, что эту женщину придется завоевывать каждый раз.

– О`кей! – сказал Виктор в телефонную трубку, записывая адрес фирмы. – Завтра к десяти утра я у вас. До встречи.

И, довольный собой, прошелся по "сцене".

Подергал "занавес" на окне, понюхал герани и оглядел присутствующих.

"Зал" был на месте.

Отсутствовала лишь Екатерина Дмитриевна, недавно произведенная в менеджеры. Теперь она пропадала на фирмах вместе со своими подопечными и уже заключила, счастливая старушка, несколько договоров.

Но бог с ней!

Виктору не терпелось развить на публике свои мысли, пришедшие в голову сию минуту, и услышать те, что придут при их изложении ему или другим, поскольку беседа умных людей сама по себе есть саморазвивающееся действо, способное к выходу на новые уровни образов и идей.

Молчать – вредно!

Надо иметь круг друзей, чтобы высказываться, не заботясь о предлоге.

– Вот… – начал он, – если спросить человека о его потаенной мечте, что ответит правдивый? Голубая мечта – кайф на островах. Прямо ли, косвенно, но все желания сводятся к блаженному безделью. Заработать и балдеть. Кто-нибудь против?

– А как же театр? – улыбнулась Агнесса.

Она была очень элегантна в белой блузе и черной короткой юбке; сочетались оба цвета в шелковом банте в черно-белую полоску, завязанном на груди у низкого выреза.

– Театр – это развлечение, – ответил Виктор, – это – когда надоест. Как и музыка, книги, даже любовь. В начале начал лежит богоравное бездействие зародыша, сохраняемое в глубинах памяти. К нему-то и стекает человек тысячью ручейков в течение всей своей жизни. Какие идеи?

На эти слова неожиданно возразил почти всегда молчаливый Максим Петрович. Он обернулся от компьютера и произнес с мягкой улыбкой, осветившей его некрасивое лицо.