Однажды Трубадур

Школяры укладывались спать в общей комнате, разложив на полу плотные соломенные тюфяки. Почти все они уже храпели, устав за долгий день, один Гильем медлил, не гасил свечу, ожидая загулявшего друга. Наконец, Бернар, перешагивая через спящих, прошел к своему тюфяку, заботливо разложенному другом, и, усевшись, принялся стаскивать через голову рубаху, что-то злобно бубня себе под нос.

– Что на этот раз? – Спокойно поинтересовался Гильем.

– Что?! – Из складок материи вынырнуло бледное, перекошенное лицо Бернара.

– Я спрашиваю, что приключилось? Опять приставал к Тибор? О-о-о… – Гильем только сейчас заметил огромную багровую шишку, украсившую лоб жоглара.

– А я предупреждал тебя, брат, не лезь ты к ней. Это не размазня-северянка, которая разомлеет от одного твоего взгляда. Отступись. Уж если она тебя не желает, так тому и быть.

– Еще чего! – Огрызнулся Бернар. – Ой!.. – Он неосторожно задел рукой лоб.

– Что, неужели мало? – Удивился Гильем. – Добавки захотел?

– Захотел! И получу! И не я один… Мартен давно на нее облизывается, небось не откажется мне помочь. От нас не вывернется.

– Ты что городишь? – Не веря своим ушам, спросил Гильем. – В уме повредился?

– А тебе какое дело? – Прошипел Бернар. – Тебя я не зову, ты у нас чистоплюй известный… и дело с концом! Обнимайся со своей виолой и не суй нос куда не просят. Потррроха Господни… – и он осторожно принялся ощупывать шишку.

– Постой-ка, – Гильем сел на своем тюфяке, – значит, ты и впрямь собрался обесчестить девушку?

– Что?! Обесчестить? Ой, уморил!.. – И Бернар захихикал. – Скажешь тоже! Да всему замку известно, что Тибор к старшему конюшему чуть не каждую ночь бегает! Ну ничего, побежит к одному, а достанется другому.

Закончить похвальбу Бернару не пришлось, потому как Гильем совершенно неожиданно набросился на него с кулаками. Свеча, прихлопнутая отброшенным одеялом, погасла. Один за другим просыпались «козлята» Омела, разбуженные кто пинком, кто тычком, кто криком. В полной темноте разглядеть что-либо было совершенно немыслимо; то и дело раздавались недоумевающие голоса или вопли боли – если на лежащего наступали или он случайно оказывался на пути дерущихся.

– Что такое… ох!!!

– Воры!!!

– Да какие воры, что тут красть? Тебя, что ли, бестолочь?!

– Сам ты бестолочь… эй, вы что, сбесились?

– Да выкиньте их на улицу!

– Ай!.. меня-то за что?!

– Ах ты праведник лопоухий!…

– Пожар! Горим!

– Силы небесные, что тут происходит?! – Со свечой в руке в комнату заглянул мэтр Арно.

Скупой свет выхватил из мрака замечательную картину – заспанные, лохматые школяры, жмущиеся к стенам или шарящие руками в поисках нарушителей покоя, и двое сцепившихся друзей. Они катались по полу, не обращая внимания на появление наставника, стараясь нанести друг другу по возможности больший урон. Мэтр Арно, не тратя понапрасну слов, прошел прямо к пыхтящему и сквернословящему клубку, взял друзей за шкирку и потащил вон из комнаты. Выставив их за дверь, он приказал:

– А ну-ка, уймитесь! Вояки… До утра простоите у меня под окном, а чуть свет – на исповедь к отцу Тома! Уж он вам покажет.

Через полчаса в доме все спали, кроме выставленных в отрезвляющую прохладу ночи и мэтра Арно, прислушивающегося к их шепоту.

– Да ты чего так взъелся, брат?! – Бернар уже отошел от упоения дракой, и голос его полнился обидой и удивлением.

– А то! Тебе что, девок мало? Ползамка уж осчастливил! И как только успеваешь! – Гильем не утешал и не извинялся, он совершенно искренне негодовал.

– А так и успеваю! – буркнул Бернар. – Тебе-то что! Завидно, что ли?..

– Так зачем брать подлостью, если то же самое тебе отдадут с радостью?!

– То же самое, понимал бы чего! – И Бернар ухмыльнулся. И тут же, прикоснувшись к кровоточащей губе, зашипел: – Как я петь теперь буду?

– Мой друг не мог измыслить такую мерзость. – Гильем шмыгнул разбитым носом.

– Ох, ну давай, умори меня проповедью! – Но в голосе Бернара уже явственно послышалось раскаяние, – грешен, каюсь! Mea culpa, mea maxima culpa! – И он ударил себя кулаком в грудь.

– Брось дурачиться! – Сердито ответил Гильем. – Ты меня очень напугал.

– Да ладно тебе, – неожиданно грустно сказал Бернар, – неужто ты думаешь, что я способен сотворить такое в действительности? Что я, живодер какой, что ли? Помиримся, брат? – И он протянул Гильему руку.

Жоглары пожали друг другу руки, а потом и обнялись. Какое-то время они стояли молча; первым подал голос Бернар.

– Слушай, Гильем, а ведь холодно…

– Да уж, ноги совсем застыли.

– А все ты…

– Что?!

– Да я шучу! А давай споем.

– Ага. И спляшем, а то я окоченел, что твой петух на леднике.

И замерзшие жоглары, подпрыгивая и потирая озябшие руки, не сговариваясь, запели рассветную песню:

Страж бессонный прокричал:
Просыпайтесь! Час настал!
Солнца
Свет на землю льется
И супруг вот-вот вернется!..

– Да ты никак фальшивишь, брат Бернар? – стуча зубами, съехидничал Гильем.

– Сам ты фальшивишь и зубами не в такт стучишь! – не менее ядовито ответил Бернар.

– Вот я вас сейчас, греховодники! – Рявкнул, выглянув из окна мэтр Арно. – Мало вам!

Пение умолкло. Жоглары продолжали мерзнуть молча. Наконец, Бернар снова заговорил.

– Гильем, иди сюда, здесь трава, все теплее, чем на камне стоять.