Проклятие Че Гевары

Проклятие Че Гевары
Александр Иванович Колпакиди

Роман Романович Кожухаров

Документальный триллер
Он был легендой при жизни, он превратился в миф после трагической смерти. Боливийский поход Эрнесто Че Гевары, исполненный невыносимых страданий и мук, всё чаще сравнивают с восхождением Христа на Голгофу. Загадочная гибель команданте по-прежнему окутана тайной, а «проклятие Че» неумолимо настигает палачей Героического Партизана спустя многие годы.

Главный герой книги историка Александра Колпакиди и писателя, литературоведа Романа Кожухарова «Проклятие Че Гевары» – Альдо Коллоди, один из инициаторов знаменитого «латиноамериканского бума», в прошлом активный участник революционной борьбы – герильи.

Стержнем сюжета становится рассказ одного из троих партизан, чудом выживших в «зверском» походе Че Гевары. Из уст бывшего партизана-«герильеро» Альдо узнает чудовищные и жуткие подробности того, что в действительности происходило в 1967 году в непроходимой боливийской сельве. Постепенно главный герой приходит к пониманию истинных целей, которые преследовал Че Гевара, отправляясь на свою Голгофу – в «зверский» поход. Это открытие становится для него настоящим откровением.

Александр Иванович Колпакиди, Роман Романович Кожухаров

Проклятие Че Гевары

© Колпакиди А. И., 2022

© Кожухаров Р. Р., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Ла-Игуэрра. Обратный отсчет

Эпилог, оказавшийся предисловием

8 октября. 14.30

Бездонная глубина ущелья Юро

Едкий запах порохового дыма сгустился в расщелине. Он не давал Че Геваре дышать. Спина откинулась на выступ, усеянный стреляными гильзами. Лёгкие вталкивали внутрь вдох за вдохом – в голос, с усилием, как тяжеленные мешки на погрузке.

Полы синей куртки разошлись следом за грязно-оливковой формой с оторванными пуговицами. Обнажилась костлявая, изможденная грудь. Неестественно белая, она вздымалась и опускалась, будто жила помимо остального тела, своей мучительной жизнью.

Пули секли о камни вокруг. Кто-то жуткий, тысячерукий с дьявольской лихостью вытанцовывал, выщелкивая своими мерзкими каменными пальцами. Эти же каменные пальцы все теснее сдавливали кадык командира.

Чуть поодаль, забившись в расщелину, сжался в комок и сдавил руками своё окровавленное лицо несчастный Чанг. Не зря его прозвали в отряде Невезунчиком. Осколок базальта, отколотый пулеметной очередью, полоснул ему по глазам. Стоная от боли, он вжимал свои маленькие ладони в залитые кровью глаза, как будто пытался заткнуть ладошками сочащиеся красным пробоины.

Че задыхался. Лицо его, почти невидимое из-за косматой, рыже-черной бороды и спутанных волос, закинулось кверху. Туловище выгнулось дугой, будто спина упиралась в рюкзак. Или в крылья… Судорога толкала его туда, к глотку чистого воздуха.

Дым вился вокруг, и Вилли мерещилось, что неясная темная тень пляшет вокруг, да так хитро, неуловимо, не давая себя застать, ускользая из поля зрения. Вилли отер пот, заливающий глаза, и, не высовываясь из-за валуна, дал ещё очередь – наугад, вверх, туда, откуда сыпался танцующий стальной дождь. Край огромного базальтового скола тут же словно стесало огненным языком, и раскаленные каменные брызги больно впились Вилли в правую щеку.

– Командир, уходите! – неистово зашептал Вилли и в следующий миг сделал то, на что никогда бы не решился в любой другой ситуации. Не дожидаясь разрешения, он схватил командира за руку… И чуть не упал вместе с ним, задыхающимся, от неожиданности: истощенное, истерзанное астмой, тело его оказалось легким, почти невесомым.

– Уходите, пока они совсем не отрезали нам дорогу… – как умалишенный, твердил Вилли. – Я вас доведу до того валуна. Видите?.. Оттуда вы сами, а я прикрою… Мы с Чангом вырвемся…

Какое-то подобие ветерка разметало ядовитую пелену, и Вилли натолкнулся на взор командира.

– Мы прорвемся все вместе, – прохрипел командир, как-то странно мотнув головой. Его грудь жадно и сипло втянула воздух, словно хищница, получившая, наконец, порцию свежего мяса.

– Слушай… мой приказ, Вилли. Слушай, доблестный Симон Куба. Ты будешь моим Симоном Петром, но ты не предашь меня, кто бы там и сколько раз ни встретил зарю…

– Никогда, командир, – прошептал Вилли. Волна необъяснимого волнения вдруг захлестнула его.

– Ты молодец, Вилли…

Командир умолк. Но взгляд его словно дошептывал что-то недосказанное. Ладно… – одышка мешала Че говорить, но он упорно выплевывал из себя слова. – Ты… не подведешь, Куба… Ты вернешься за Чангом… Я вас прикрою.

С этими словами он с неведомо откуда вдруг проснувшейся силой оттолкнул Вилли, и, поднявшись в полный рост из-за валуна, стал очередями поливать отроги ущелья из своей «М-2».

Оглушенный пальбой, Симон Куба поначалу зажмурился и присел на корточки, но уже через миг он тормошил и тащил упиравшегося и мотавшего головой Чанга. Всё лицо у того было залито кровью. Пуля, наверное, лишь оцарапала щёку, но разбила очки, и осколки злосчастных стекол впились в кожу и повредили глаза. Чанг совсем ничего не видел, лишь беспомощно и суматошно размахивал руками и всё время отталкивал Кубу, видимо, не соображая, кто и зачем его куда-то тащит.

– Чанг!.. Это я, это я… – твердил Куба, сам себя не слыша. Не обращая внимания на отбивавшегося, Симон крепко, как капризного ребенка, схватил товарища под мышки и потащил по каменистому склону, помогая сам себе криком и командами.

Голос его то нырял в оглушительную пальбу винтовки командира и грохот ответных очередей, то вдруг звонко вырывался, будто из ниоткуда, из малюсеньких прорезей тишины, неведомо как возникавших в этой дьявольской канонаде.

И вдруг смолкло… Командир лежал, распластавшись на валуне, словно его распяли прямо на камне железными гвоздями. Как страшно свистела его грудь в сгустившемся вдруг безмолвии. Симону опять показалось, что она пытается жить сама по себе, настолько движение грудной клетки отличалось от безжизненно-неподвижного тела командира.

Дыхание? Трудно подобрать слово для этого. Затруднённейшее, бесконечное опадание, низверженье туда, куда падают ангелы. А потом – как вползание на Анкоуму[1 - Высочайшая вершина Боливии.], попытка поднять измученные, истончившиеся меха. Мешок, в котором голубятник несет с рынка купленную птицу. Ткань мешка вот-вот порвется, и голубь взлетит в необъятное небо.

На выцветшей правой штанине командира, выше колена, выпросталась из зияющей дырки бурая орхидея. Она всё цвела, и нижние лепестки всё тянулись к колену и дальше, и бледная кожа под выгоревшей, порыжевшей от слепого солнца Боливии бородой на глазах становилась белой, как мел. Но насколько спокойным было его лицо!

Куба осторожно прислонил Чанга к выступу, сунул болтавшуюся на ремне винтовку за патронташ и подскочил к командиру. Необъяснимый страх секундой полыхнул в нем. Так умиротворенно у командира были сомкнуты веки, что Вилли побоялся тревожить его отдых. Но тут же, в сумасшедшей горячке, обругал себя за безумные мысли.

Командир словно ждал его. Он с готовностью протянул правую руку, и Куба, перекинув её через плечи, помог командиру подняться. Немая гримаса боли выдала, каких тому это стоило усилий. Второй рукой он опирался на свою винтовку, как на костыль. Вилли заметил, что затвор у нее разворочен прямым попаданием пули.

Сначала они пробовали идти рядом, но командиру становилось всё хуже, и тогда Симон Куба взвалил его на себя и начал карабкаться по крутому подъему. Этот склон, нескончаемый, гладкий, казался Симону отрогом самой Анкоумы. Казалось, что с каждым шагом гора тоже росла, и она нескончаема, и не кончится до самого неба. «Что ж, мы взберемся на неё…» – думал Вилли, совершая свое отчаянное восхождение с драгоценной ношей на плечах. Впрочем, «думал» вряд ли подходило к той лихорадочной пляске и чехарде, которой сопровождалось его карабканье вверх. «Мы… взберемся… на самый верх… Мы…»

– Эй, вы… Стоять! Сдавайтесь!

Пот заливал глаза, и соль не давала осмотреться.

– Сдавайтесь!..

Симон Куба, покачиваясь, но изо всех сил стараясь устоять на ногах со своей ношей, очень осторожно вытер лицо болтавшейся возле уха полой командирской куртки. Трое в армейской форме, присев по периметру, нацеливали на него, на них свои винтовки.

– Положи его на землю, черт возьми! И винтовку! – снова крикнул тот, что в центре. На нем были капральские лычки. Судя по голосу, он явно терял терпение. Но Куба не пошевелился.

– Черт возьми… – начал он и не узнал свой голос, доносившийся словно из подземелья. Или долетавший с далекой, заснеженной вершины. Вилли собрался.

– Это Че, понимаете? Это майор Гевара. Проявляйте хоть какое-нибудь уважение! Черт возьми…

9 октября. 13.05. Ла-Игуэрра

2400 метров над уровнем моря

Сержант входит в классную комнату, белый, как облупившаяся со стен штукатурка. Он трясётся всем своим коротеньким, грузным телом, словно его заставили ступить в клетку с ягуаром.

Пленный со связанными руками сидит, прислонившись к стене. Он как будто дремлет, опустив на тяжело сипящую грудь косматую, со спутанными волосами, голову. Увидев его, беспомощного, сержант берет себя в руки.