Живая: Принцесса ночи

– Вы были расстроены, что я отказала Вам… и, признаться, я тоже. Очень расстроена.

Руки молодого человека дрогнули на талии Вивианы.

– Одумайтесь!

– Я не могу, ведь Вы удерживаете меня, – Эдмунд не дал девушке изобразить покорность обстоятельствам. Он отступил на шаг, пусть и не отпуская ее, но устанавливая некоторую дистанцию между ними. Он ждал, что мисс Тауэр действительно придет в себя, оттолкнет его и, прижав руки к пылающим щекам, выгонит вон, но она не двигалась с места, только алые губы подрагивали в нерешительной улыбке. Эдмунд боялся, что его мечта исполнится – он подозревал, что за столь откровенное счастье его постигнет жестокая расплата. Но и держать оборону дольше был не в силах.

– Я вижу только один путь, – молодой человек не мог оторвать взгляда от лифа Вивианы, ладонью еще ощущая тепло и мягкость того, чего недавно касался. – мы просто сделаем вид сейчас, будто мы могли бы быть уже женаты.

– Вы прелестны в своем смущении и нерешительности. В старину, в праздники солнцестояния и равноденствия любой мужчина мог увлечь девушку старше четырнадцати лет в лес, – едва слышно прошептала Вивиана. – я вспоминаю Ваши пламенные речи в беседке и не могу поверить, что передо мной тот же самый человек!

У обоих закололо руки от волнения.

– Мне хочется плакать от знания, что я сейчас растопчу эту красоту, – произнес Эдмунд глухим голосом, но Вивиана очевидно не разделяла его упаднических настроений в подобный момент. Она, покачав головой, строго приказала:

– Берите же то, что Вам предлагают, черт возьми!

Молодой человек смущенно засмеялся и поцеловал Вивиану, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног.

А потом все закрутилось в сумасшедшем вихре чувств и прикосновений. Тяжелые рыжие пряди водопадом рухнули вниз, разбрызгивая шпильки, пальцы Эдмунда пробежались по застежкам одежды девушки, легли ей на плечи и со сноровкой освободили леди от платья. Затем настал черед кружевного лифа… Эдмунд сперва находил в процессе раздевания возлюбленной некую игривую прелесть, но стоило девушке избавиться от корсета, как он позабыл от деликатности, обнял Вивиану так крепко, словно она была зачарованна сидами Дикой Охоты: едва отпустишь – потеряешь.

– Во время одной из наших прогулок, Вы рискнули обмолвиться, что хотели бы себе в мужья человека бесчестного…

– Да, – выдохнула Вивиана. – и Вы уверенно движетесь к этому определению. Только посмотрите – я ни разу не заметила, чтобы Вы ходили в церковь, теперь же собираетесь…

Но тут губы молодого человека прижались к теплой коже под ухом девушки, и Вивиана забыла, что хотела сказать.

Она так и осталась в нижней сорочке, как приличествует, словно они и впрямь уже были женаты, однако Эдмунд ни на секунду не забывал о том, что мог бы увидеть под легкой белой тканью: порой молодой человек зажмуривался, чтобы воскресить в памяти моменты, когда он подглядывал за Вивианой в дверную щель.

Девушка обвила возлюбленного за шею, удивляясь, насколько внове ей испытываемые ощущения и эмоции. Словно из мира обыденного ее тайной тропой провели в мир волшебный. То, что Эдмунд делал с ней, казалось каким-то фокусом. Оставаясь все еще в определенном неведении относительно того, чему надлежит происходить между супругами, мисс Тауэр невольно вообразила себя ступающей на землю, никем не изведанную. Но вскоре она ощутила себя – напротив – самою этой terra incognita, впускающей в себя первопроходца, нежного завоевателя, намеренного основательно исследовать представшие его взору холмы и равнины.

Молодые люди сплелись в тесном объятьи – и прижались друг к другу еще теснее, когда за окном прокричал ворон. Они разом замерли – напряженный Эдмунд и расслабленная Вивиана. Девушка улыбалась, чувствуя, что будто стала еще более живой, чем прежде – сердце колотилось, как сумасшедшее, по виску, щекоча, сбегала капля пота, а легкие будто начали вмещать в себя вдвое больше воздуха, чем раньше.

– Приличные девушки так не поступают, – расслаблено улыбнулась Вивиана. – но я ламия, если верить слугам, так что вправе рассчитывать на извинение своего поведения.

Голова ее безвольно лежала на плече Эдмунда.

– Уже глубокая ночь, – сказал он, и девушка села, отчего перед глазами заплясали разноцветные всполохи. Вивиана положила руку себе на лоб и снова рухнула на подушки.

– Я и не заметила.

– Я, до этой минуты – тоже.

– Надо принести еще одну свечу.

Молодой человек кивнул. Он отстранился, готовый смущенно привести себя в порядок и спешно распрощаться с Вивианой до следующего утра – Эдмунд чувствовал, что должен подумать, крепко подумать…

Девушка тоже почувствовала, что ей нужно время и пространство для того, чтобы хотя бы осознать случившееся. Она встала, оправила сорочку и взяла с тумбочки гребень. Вивана успела провести по волосам не более трех раз, прежде чем ее окликнул Эдмунд. Обернувшись, она увидела, на что смотрит молодой человек – на темнеющее посреди белоснежной простыни пятнышко, размером не превышающее ногтя на мизинце, но очень красноречивое.

– Вы… Вы… У Вас…

– Что?.. Это исключено, – шепотом ответила девушка, сама пораженная не менее его. В первую секунду Вивиана отвела взгляд, стараясь об этом не думать, но, обуянная смешанными чувствами, все же взглянула на свою испачканную простынь. Ей вспомнилась капля крови, выступившая на ее пальце после укола иглой.

– Мы грешники, – сказал Эдмунд, поднялся с кровати и обнял Вивиану.

С течением времени Симонетта, хоть и находилась под тщательным присмотром, только побледнела и исхудала, она практически всегда дышала через рот, тяжело, со свистом, даже во сне. Иногда ей становилось лучше, пару раз врач даже прогнозировал скорое выздоровление, но бедняжка никак не поправлялась: в ночь перед выпиской случался рецидив, сопровождавшийся каждый раз еще более жестокими симптомами, чем предыдущий, и Симонетта оставалась в больнице. Айкен, Зоя и Хэвен по очереди навещали бедняжку. Иногда кто-то один из них троих оставался в квартире, другие же двое шли в больницу. Часто приносили девочке книжки и журналы, фрукты и конфеты, но она так и не начала есть… Ее питали через специальную трубку. Интереса к книгам и журналам она с течением времени проявляла все меньше и меньше, к октябрю перестав интересоваться ими вовсе. Хэвен, казалось, худел и бледнел вместе с девочкой. Зоя и Айкен тоже переживали, но меньше – они не оставались в одиночестве, к тому же, в отличие от Хэвена, уже привыкли терять.

– Мы должны понимать, что Симонетте не выжить. Сияющая страна так просто не отпускает тех, кто попал в ее сети, – сказала Зоя будничным тоном, хоть это и далось ей нелегко. Она, Хэвен и Айкен сидели на кухне, девушка разливала чай по кружкам и ее руки даже не дрогнули, когда она заговорила. – мы не должны забывать и о себе самих. Когда она умрет, Габриэль узнает об этом. И тогда придет к нам. А ее тело, которое мы заберем для погребения, впустит его, несмотря даже на руны.

Хэвен впился руками в стол так, что дерево заскрипело.

– Я не знаю, что мы можем сделать в этой ситуации. Что делать дальше, я имею в виду.

Хэвен встал. На столешнице остались следы от его пальцев и ногтей.

– Я знаю. Мы можем – и должны – ждать Йоля.

Айкен переводил взгляд с девушки на мужчину.

– Праздник, во время которого вся магия станет доступна для каждого, кто только умеет ею пользоваться. Габриэль не упустит эту возможность… Если не предположит, что мы тоже черпнем немного волшебства, – Хэвен попробовал многообещающе ухмыльнуться, но вместо того скривился, как от ревматизма.

– Почему не Самайна? И если так рассуждать, почему ничего не случилось в Мабон?

Зоя умолчала кое о чем: для них с Айкеном Мабон стал действительно настоящим праздником.

В ответ на слова ученицы Хэвен затряс головой. Было в этом движении что-то нервное, почти старческое, и от осознания всей "человечности", "людскости" поведения учителя Зое стало на секунду горько. Он с таким отвращением говорил о земной природе – и, только взгляните, насколько очеловечился сам.

– Клариссы с нами больше нет, так что можно не опасаться, что кто-нибудь расскажет ему, что мы планируем. Поэтому мы будем ждать не Йоля и не Самайна, тем паче, что последний уже на носу. Мы будем ждать только пока Симонетта… – Зоя закусила губу. "Вы понимаете" как бы говорили ее нахмуренные брови, зрачки, направленные на стену.

– Боюсь, в таком случае, леди Кларисса была бы нам только на пользу со своими советами, талисманами и доступом в Сияющую страну. Без нее мы слепы и слабы, – пробормотал Хэвен. Он поднял на Зою взгляд, и Айкен, наблюдавший со стороны за кратким немым поединком между учителем и ученицей, подумал, что точно не будет вмешиваться – ни сейчас, ни когда-либо еще. – в их дела. Потому что оказаться под перекрестным огнем этих запутанных сильных чувств было подобно прыжку между несущимися друг на друга локомотивами. Раздавят, расшибут в лепешку – и не заметят…

– А я думаю иначе, – прошипела Зоя. Айкен не знал и даже предположить не мог, почему сидская стерва вызывает у его девушки такую незамутненную, ослепляющую ненависть. Он сам был порой зол на Кларииссу, но помнил и все добро, что та сделала для них. – мы ждем до смерти Симонетты, потом уезжаем. Куда глаза глядят. В местность, где нет холмов.

Хэвен вздрогнул. Его резануло незавуалированными, прямыми словами, как острейшим ножом. Но он понимал, что сходящая с ума от тревоги и угрызений совести Зоя – не лучший собеседник. Нет смысла рассчитывать на ее милосердие. Но ее вспыльчивость потом могла немало пригодиться. В бою. Который, Хэвен чувствовал нутром, уже не за горами.

Как и смерть полюбившейся ему как дочь Симонетты.

После произошедшего между нею и Эдмундом, Вивиана каждое утро смотрелась в зеркало, ожидая, что как-то неуловимо изменилась, при том, внезапно – настолько, что все сразу поймут, что произошло. Но она выглядела ровно так же, как раньше.

Однако через неделю она услышала от мистера Кинга комплимент, что стала более женственной и живой.

Живой.

Все стали так говорить.

Вивиана начала читать книгу, подаренную Эдмундом. И она больше уже не казалась ей такой глупой, как раньше. Напротив, девушка с трепетом следила за героями, порой даже негромко шепча:

– Ну же, глупенькая, стой на своем, не иди замуж за того, кого не любишь. Никогда-никогда!