смотрят на нас равнодушно, словно верлибр на рифмы.
Что нас ждет впереди? Новая искренность, которая вовсе
не новая? Новые песни, но с такими знакомыми словами?
Я не знаю. Никто не знает. История дышит нашими легкими,
смотрит глазами детей, а написана будет внуками.
Но мы можем попытаться прочитать неразборчивый почерк
настоящего, похожий на рецепт врача, в котором каждому
прописана любовь.
* * *
Зимнее небо,
словно метафора
ранних сумерек.
Взгляд лирического субъекта.
Красноречивое
молчание эпитетов.
Обманутое ожидание рифмы.
Автомобильное ворчание
города.
Улица
недоумевает
от
увеличения
количества белого цвета,
словно читатель,
впервые увидевший
верлибр.
Образы женщин и мужчин
на остановках
общественного транспорта.
Знаки препинания прохожих.
Дольник нового дня
прячет лицо от ветра,
чьи разговоры наполнены
снегом.
Время говорить
о самом важном.
Время находить поэзию
в самом обыденном.
СОН В НОЧЬ С 21 НА 22 ДЕКАБРЯ
Мне снился ядерный апокалипсис
В ночь после дня зимнего солнцестояния
Хотя во сне было лето и тепло
Мы с родителями стояли на ж/д платформе
И увидели большой гриб от взрыва со стороны Петербурга
Я видел как вдалеке разрушаются здания
Я видел как птицы не могут летать и падают
Я видел как поднимается пыль
Я видел как взрывная волна приближается словно в фильме
Она заставила нас упасть
Хотя была уже ослабленной расстоянием
Мы находились далеко от эпицентра
Это не ядерный взрыв сказала мама
А простоя мощная бомба.
Мы облегченно вздохнули и на лицах появились улыбки.
* * *
Когда я прогуливался в парке,
мне улыбнулся ребенок,
которого несла на руках девушка.
Я тоже улыбнулся в ответ.
Если в мире осталась возможность
отвечать улыбкой на детскую улыбку,
значит, не все потеряно.
* * *
Извлекаю из глаз потертые джинсы неба;
фрагменты прохожих; грязные носки
сугробов и ледяные булыжники улиц;
пустые бутылки из-под новостей;
белое худи Русской равнины;
сырость оттепели; искусственный свет
похолодания; ветер дней; сюжеты
прочитанных книг; слова стихотворений,
испачканные снегом, и наступает весна.
НОВИ-САД
Я ходил по бывшему югославскому городу,
чьи здания были разрушены во время бомбардировок
авиацией НАТО; я смотрел на восстановленный Варадинский мост,
соединяющий берега Дуная; ходил по Набережной жертв рейда;
общался с местными жителями, изрядно поседевшими и морщинистыми,
чьи языки еще помнили русский из школьных уроков;
мне было неловко, потому что внутри прорастало ощущение
стыда за нашу нерешительность, нашу слабость,
перемешанную с черствыми хлебными корками девяностых.
Я чувствовал личную ответственность, хотя в 1999 году
был еще ребенком и вряд ли понимал что-то про
«Разворот над Атлантикой» и Приштинский бросок,